Потом появляется видео, где Диана, Лили и Том приезжают к Брэдли домой. Лили с растущим ужасом видит свой красивый баклажановый дом с зелеными карнизами. Камера ненадолго останавливается на ее табличке.
Оак Три Терапи, Л. Брэдли, к. н.
В горле поднимается желчь. Она бросает взгляд на Тома. И нечто, увиденное в его лице, наполняет ее ужасом.
Том отводит глаза и переключает канал.
– Следователи по убийствам почти ничего не рассказывают о теле бегуньи, найденном…
Он снова переключает канал.
Экран заполняет запись, как машина Дианы подъезжает к их дому. Слышен голос репортера:
– Миссис Клайстер? Миссис Клайстер, вы защищаете профессора Брэдли? Его обвинили…
У Тома звонит телефон. Лили подпрыгивает.
Он выключает звук на телевизоре, достает из кармана телефон, бросает взгляд на экран, мягко ругается и отвечает на звонок.
Он слушает, и Лили напрягается, наблюдая за изменениями на лице мужа.
Том говорит в трубку:
– Но я ничего не сделал. Я просто ее нашел…
Он слушает, кивает. Вешает трубку. Отрешенно смотрит в пустоту.
– Том? – говорит Лили.
Он прочищает горло.
– Это декан. Руководство провело экстренное совещание и приняло решение, что мне следует немедленно уйти в отпуск, прямо сейчас, пока все не разрешится. Она говорит, возможно, все нормализуется к осени.
– Возможно?
Том молчит.
– Они не могут так поступить. Верно? Как же презумпция невиновности?
– Она сказала, будет проще, если я дам понять, что временный уход – мой личный выбор. Они продолжат платить мне зарплату. По их мнению, это лучший вариант для репутации школы, – Том смолкает. У него в глазах стоят слезы. – Завтра кто-нибудь соберет и привезет сюда мои вещи.
Лили смотрит на мужа. Волны только начались. Как скоро начнут звонить ее пациенты?
Почти в ту же секунду в ее кабинете раздается телефонный звонок.
– Том, – очень тихо говорит она, – думаю, нужно отправить детей к твоим родителям. Пока все это не пройдет.
Они смотрят друг другу в глаза.
Оба понимают: «это» не пройдет никогда. Не теперь.
Мэттью тихо сидит в темноте на верхней ступени лестницы, прислушиваясь к телевизору и разговорам родителей внизу. Почти весь свет в доме выключен, потому что снаружи собрались журналисты. Родители пытаются сделать вид, будто вся семья отправилась спать или вроде того. Весь день Мэттью волновался. Но теперь он просто устал. И испуган. Они даже нормально не поужинали. Просто разогрели пиццу. И родители не разговаривают при нем и Фиби, и Фиби тоже с ним не разговаривает.
Он заглядывал в ее комнату. Она проплакала почти весь день с тех пор, как они вернулись от Коди. А теперь сидит в своем айфоне. Когда он постучал, она велела ему проваливать.
Слезы жгут Мэттью глаза.
Он не знает, почему полицейские забрали сегодня утром его папу в участок. Или почему люди по телевизору ведут себя так, будто его папа мог сделать что-то плохое маме Джо.
Он не знает, почему папа был в крови, когда вернулся с пробежки, или почему он оставил окровавленную футболку в сарае. Или почему по телевизору говорят о других убийствах бегуний.
Недавно Мэттью ходил в сарай искать папину футболку, но ничего там не нашел.
И теперь он ужасно боится, что мама с папой узнают, как он рассказал детективу о сделанных фотографиях.
Мэттью начинает плакать.
На той же улице, в доме Коди, Джо смотрит те же самые новости вместе с Саймоном. Ханна возится на кухне. Дети Коди наверху, делают домашнее задание.
– А что полиция говорит о возможной связи с Убийцей Бегуний? – спрашивает у журналиста ведущий.
– На данный момент, по сути, ничего, – отвечает тот. – Но гибель женщины явно считают подозрительной, и этот случай расследует тот же детектив.
Саймон смотрит молча. От него волнами исходит раздражение. Ханна пытается быть милой, и она очень добра, но Джо чувствует пустоту. Оцепенение. Словно его ноги, руки, пальцы и стопы принадлежат кому-то еще. У него не получается даже думать.
Единственное, что хоть как-то поддерживает Джо – возможность написать Фиби. Но даже это электронное общение становится все напряженнее. Фиби все сильнее беспокоится за отца и его защищает. Джо чувствует – его стены тоже растут. Они говорят только о его матери.
Приходит очередное сообщение от Фиби: у Джо вибрирует телефон и загорается экран. Он читает сообщение.
«Знаю, я говорила, что папа сводит меня с ума и иногда мне хочется его убить, но он бы никогда не причинил никому вреда. Жизнью клянусь. Я не знаю, как по телевизору и в „Твиттере“ могут такое говорить».
Джо не может – просто не может больше ей отвечать. Он встает и направляется к лестнице.
– Джо, – Ханна спешит за ним. Она кладет руку ему на предплечье. – Мне очень жаль. Нам не следовало включать новости. Пойдем, поедим десерт. Я сделала…
– Я не голоден. Спасибо.
Он идет наверх, в комнату, приготовленную для него Ханной. Садится на кровать и смотрит в окно. Уже стемнело. Звезды усыпали небо высоко над верхушками деревьев, маячащих за их коттеджем. Эмоции наполняют глаза, и тяжело дышать.
Он думает о своем будущем. Женщина-детектив позвонила и сказала, что вскрытие назначено на завтра, на восемь утра.
Он ложится на спину и вспоминает прочитанное на мамином ноутбуке:
«Сержант Возняк и констебль Конти посмотрели на семейное фото, потом друг на друга. Оба боялись самого худшего. С собакой можно разобраться потом, но дети могут быть наверху. Мертвые. Или живые и в опасности.
Они быстро вернулись на первый этаж. Констебли Вулкот и Маник ждали их, бледные, держа оружие наготове. Конти жестом попросил их оставаться на месте. Возняк и Конти отправились вверх по лестнице с пистолетами в руках.
Ковер на втором этаже тоже пропитался кровью. Кровавые следы вели в покрытую белой плиткой ванную.
Офицеры заглянули туда. На полу в луже окровавленной воды лежал кухонный нож.
Напротив ванной была комната девочки. В нежно-розовых тонах, с плюшевыми медведями и украшенной оборками подушкой на кровати. Очевидных признаков насилия не наблюдалось. Но Возняку показалось: что-то не так. Он что-то почувствовал. Но Конти жестом позвал его в следующую комнату.
Офицеры осторожно двинулись вперед, в комнату мальчика, обклеенную плакатами из „Звездных войн“. То, что Возняк увидел на детской кровати, осталось с ним навсегда. Все вокруг было залито кровью. Маленький мальчик в одних трусах лежал на спине. Невидящий взгляд был направлен на потолок, обклеенный галактикой звезд. Ему перерезали горло и нанесли несколько колотых ран. Рядом с кроватью лежал игрушечный световой меч.
Первой мыслью Возняка была: „Господи, он пытался отбиться от зла своим маленьким мечом“. Вторая: „Пожалуйста, пусть он будет жив“. Но он видел – это не так. Мальчик погиб из-за жестокого нападения. Кровь разбрызгалась по стенам, потолку, кровати, ковру, окну, повсюду. Маленького мальчика убили на кровати. В его собственной комнате. В его собственном доме. Когда рядом были мама и папа и должны были его защитить. В хорошем, спокойном районе среднего класса. В месте, которое должно было быть безопасным. Возняк резко повернулся, услышав какой-то звук. Сердце заколотилось еще сильнее. Он посмотрел в угол комнаты. В клетке копошился хомяк.
Мужчины вышли из спальни. Конти двигался перед Возняком.
Они зашли в главную спальню. У Возняка перехватило дыхание. На двуспальной кровати неподвижно лежал еще один мальчик. На нем были пижамные штаны. Его лицо закрывала подушка.
Возняк убрал подушку. Ребенку тоже было семь или восемь лет. Но у этого мальчика были более светлые каштановые волосы. Веснушки. Он приоткрыл рот, демонстрируя недостающие передние зубы. У него тоже было перерезано горло, а его маленькую грудь проткнули минимум четыре раза.
На стене над кроватью висела в рамке еще одна фотография семьи. Те же погибшие мама и папа, мальчик из детской. И красивая юная девочка со светло-каштановыми волосами. Так похожая на его собственную дочь.
– Кто этот мальчик? – прошептал Возняк, глядя на снимок. Он вспомнил следы на кухне, ведущие к задней двери. – И где девочка?
Конти отвечает: – Ее забрали».
В более многонациональном и простом районе на юго-западе от Стори-Коув Ру наливает себе водку с тоником. Она несет ее к дивану на подносе, вместе с тарелкой с подогретыми остатками еды.
Уже почти полночь. Она устала и взволнована одновременно. Первые часы после убийства критически важны. Она поест, поспит несколько часов и снова вернется к делу.
Ее муж, Сет, уже лег спать, когда она вернулась домой, а сын, Эбрагим, сидит в своей комнате за компьютером. Эб первый год учится в колледже, и похоже, у него всегда большая нагрузка.
Она делает глоток водки, берет пульт и включает телевизор. Находит выпуск новостей, которые обычно записывает, и нажимает кнопку запуска. На стене рядом с ней фотографии мамы и папы – ее приемных белых родителей – с Эбом. Снимок был сделан в прошлом году, прямо перед тем, как Ру взяла Эба в свою вторую поездку в Южную Африку в поисках биологических родственников. Они поехали в Мапуту в Мозамбике и нашли там племянника ее биологического отца. Но больше ничего про папу Ру им выяснить не удалось. Встретившись с родственниками своей умершей мамы в Кейптауне, Ру узнала, что та погибла от ножевого ранения в городке под названием Хайелитша. В ее честь не сделали никакого мемориала, поэтому Ру и Эб сделали доску и повесили ее в мемориальном саду возле моря. После этого Ру повезла Эба в Ботсвану на сафари, в качестве особой награды для них двоих. Это была столь необходимая передышка, прекрасное время, проведенное с Эбом наедине.
Поездка дала Эбу некоторое представление о его биологических корнях. Поиск биологических родителей всегда оставался ее смутным желанием, пока она росла и чувствовала себя всюду чужой, но только после рождения Эбрагима это стремление стало горячим и ярым. Оно обрушилось, когда она взяла на руки своего новорожденного ребенка и впервые увидела похожего на себя члена семьи. Это заставило з