– Это очень известная женщина. Теперь, конечно, о ней забыли. Но несколько лет назад об Алисии знали все. Она убила своего мужа… Помнишь ту историю?
– Не-а. – Кэти мотнула головой и переключила канал.
Вот так мы и продолжаем лицемерить и прикидываться. Последнее время мне вообще приходилось много притворяться – не только перед окружающими, но и перед самим собой. Именно поэтому я сейчас и пишу эти строки. В отчаянной попытке обойти чудовищное эго и добраться до истинного себя. Если это еще возможно.
Страшно захотелось выпить. Я отправился на кухню, вытащил из морозилки бутылку водки, налил полную рюмку и сразу же опрокинул в рот. Ледяная жидкость обожгла горло. Я налил еще. Любопытно, что сказала бы Рут, признайся я ей во всем, как тогда, поздним вечером шесть лет назад? К сожалению, я уже не тот искренний открытый человек, каким она меня знала. На моей совести изрядно прибавилось грехов. Рут столько раз спасала меня, окружала заботой и теплом, никогда не кривила душой… Как я могу прийти к ней и, взглянув в старческие, но все еще внимательные глаза, сознаться в том, что превратился в жестокое, мстительное существо! Рут так старалась мне помочь, и вот чем я отплатил за этот кропотливый труд… Я ее подвел! Я уничтожил целых три жизни! Я напрочь лишен нравственных норм, способен на любые, самые отвратительные поступки, которые совершаю без сожаления. Меня заботит лишь собственная выгода.
Услышав мою исповедь, Рут наверняка испытала бы отвращение и даже испуг. Потом в ее глазах отразились бы грусть, разочарование и недовольство собой: она подумала бы, что не справилась, и более того, скомпрометировала самую суть психотерапевтического подхода – лечения беседой! А ведь Рут – уникальный, самый одаренный специалист из всех, кого я знаю. Она потратила годы жизни на работу со мной – очень сильно травмированным юношей, который мечтал стать лучше, исцелиться. И что в итоге? Несмотря на сотни часов работы – я говорил, а Рут слушала и анализировала, – ей не удалось спасти мою душу…
Резкий звонок в дверь вывел меня из задумчивости. После переезда в Суррей гости появлялись у нас нечасто. Даже не припомню, когда последний раз к нам заглядывали друзья.
– Кэти, ты кого-то ждешь? – крикнул я жене. Ответа не последовало. Наверное, орущий телевизор заглушил мой голос.
Я открыл дверь и с удивлением увидел на пороге старшего инспектора Аллена. Его щеки раскраснелись от холода, шею в несколько слоев укутывал шарф.
– Добрый вечер, мистер Фабер, – поздоровался Аллен.
– Инспектор? Чем обязан? – удивился я.
– У меня были дела неподалеку, и я решил зайти. Выяснилось несколько любопытных деталей, насчет которых я бы хотел поговорить. Вам сейчас удобно?
– Честно говоря, я планировал готовить ужин…
– Это не займет много времени, – улыбнулся Аллен, явно не собираясь уходить.
Я покорно отступил в сторону, позволяя инспектору войти. Тот обрадовался теплу и сразу же снял пальто и перчатки.
– Черт, ну и холодрыга! – потирая ладони, сказал он. – Бьюсь об заклад, скоро пойдет снег.
Он снял и протер запотевшие очки.
– У нас, пожалуй, слишком натоплено, – извиняющимся тоном проговорил я.
– По мне, чем жарче, тем лучше, – рассмеялся Аллен.
– Вы прямо как моя жена, – улыбнулся я.
И тут, будто по заказу, в прихожей появилась Кэти.
– Что происходит? – удивленно спросила она, переводя взгляд с инспектора на меня и обратно.
– Кэти, это старший инспектор Аллен. Он ведет расследование по поводу инцидента с моей пациенткой. Помнишь, я тебе рассказывал?
– Добрый вечер, миссис Фабер, – проговорил Аллен.
– Инспектор хочет со мной поговорить. Ты пока иди наверх и прими ванну. Я позову, когда ужин будет готов… После вас, – сказал я, взмахом руки приглашая гостя на кухню.
Аллен кинул внимательный взгляд на Кэти и только потом двинулся с места. Я – за ним. Кэти еще некоторое время смотрела нам вслед, а затем нехотя побрела на второй этаж.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – осведомился я.
– Спасибо, от чая не откажусь.
Я заметил, что Аллен смотрит на бутылку водки, которая осталась на разделочном столе.
– А как насчет более крепких напитков?
– Нет, спасибо. Чашка чая сейчас в самый раз.
– Как вам заварить?
– Я люблю потемнее. Молока поменьше, капните для цвета. Сахара не нужно. Пытаюсь ограничить сладкое.
Я слушал его, а в голове вертелся вопрос: что понадобилось Аллену в моем доме? Опасен ли он для меня? Простота и добродушие инспектора невольно заставляли расслабиться. И вообще, я за собой вроде бы все подчистил.
– Итак, инспектор, – начал я, включив чайник, – о чем вы хотели поговорить?
– В основном о мистере Мартене.
– О Жан-Феликсе? – удивился я.
– Да. Он приехал в Гроув, чтобы забрать художественные материалы Алисии, и мы слово за слово разговорились. Любопытный человек этот мистер Мартен. Хочет устроить у себя в галерее персональную выставку картин Алисии Беренсон. Говорит, пришло время по-новому взглянуть на нее как на художника. Учитывая растущую шумиху в прессе и на телевидении, думаю, он прав. А вы, возможно, захотите написать об Алисии книгу. – Аллен уважительно посмотрел на меня. – Уверен, публика заинтересуется.
– Признаться, я об этом еще не думал… Скажите, инспектор, а какое отношение выставка в галерее Жан-Феликса имеет ко мне?
– Видите ли, мистер Мартен очень обрадовался, увидев новую картину Алисии. И его совсем не огорчило, что Элиф попыталась ее испортить. По словам мистера Мартена, это придает работе особую ценность. Не припомню, как именно он выразился. Я не силен в художественных терминах. А вы?
– Я тоже, – отозвался я, прикидывая, сколько еще Аллен собирается тянуть, прежде чем перейти непосредственно к делу, и почему я начинаю чувствовать растущее беспокойство.
– В общем, мистеру Мартену картина очень понравилась. Он взял ее в руки, чтобы разглядеть поближе, – и вот тут-то нас ждал сюрприз!
– Сюрприз?
– Именно. – Инспектор вытащил из кармана пиджака небольшой, до боли знакомый предмет. Дневник Алисии.
Оглашая кухню пронзительным свистом, закипел чайник. Я выключил его и стал готовить чай.
– Надо же, нашелся, – будничным тоном бросил я, заметив, что мои руки слегка дрожат.
– Он был воткнут с тыльной части картины в левом верхнем углу. Туго сидел, еле вытащили.
Так вот куда Алисия спрятала свой дневник – за столь ненавистной мне картиной! В единственном месте, где я не смотрел…
Аллен с довольным видом погладил затертый кожаный переплет и открыл дневник.
– Невероятно! Сплошная путаница, везде какие-то стрелочки, – произнес он, просматривая страницы.
– Отражение душевной болезни. – Я кивнул.
Инспектор перевернул еще несколько листков ближе к концу дневника и начал зачитывать вслух:
– «…Его пугает сам звук моего голоса… не произнес ни слова, лишь воткнул мне в вену иглу».
Я почувствовал, как внутри нарастает паника. Значит, в дневнике появилась новая запись! А я и не знал! Серьезная улика, от которой я старался себя обезопасить, попала не в те руки!.. Больше всего на свете мне хотелось вырвать у инспектора злосчастный дневник и разорвать на мелкие кусочки. Но я не шевельнулся. Ловушка захлопнулась.
– Д-думаю, лу-лучше, если… – От дикого страха я начал заикаться.
– Вы что-то хотите сказать? – Аллен тут же уловил мое состояние.
– Н-нет, ничего.
Я замолчал, понимая, что любые слова лишь усугубят мое положение. Путь назад был отрезан, но что самое удивительное – я вдруг успокоился.
– А ведь вы не случайно зашли сегодня ко мне, инспектор, – проговорил я, вручая Аллену чашку с чаем.
– Вы совершенно правы. Я подумал, что лучше не выдавать истинную цель моего визита прямо с порога. Честно говоря, теперь вся история выглядит совсем иначе.
– С удовольствием послушаю. Прочтите, пожалуйста, если вас не затруднит.
– Конечно!
Полностью владея собой, я уселся на стуле возле окна. Инспектор кашлянул и начал читать:
– «Тео только что ушел. Я сейчас одна и спешу записать все, что случилось…»
Я слушал, глядя в окно на проплывающие мимо облака. Наконец они прорвались, и повалил снег. Медленно падали белые хлопья. Я открыл окно и, вытянув на улицу руку, поймал снежинку. Она быстро растаяла на теплой ладони. Я улыбнулся и поймал еще одну.
Мария СкриповаНенадежный свидетель
Глава 1Газета
Муха… Эта муха вторую ночь не дает покоя! Сколько уже можно жужжать?! Камера пыток с белыми кожаными стенами, расцарапанная особо буйными заключенными. Нет, это не тюрьма, это место намного хуже. Место, отнимающее твою жизнь, рассудок, обычные человеческие потребности. Попав сюда, ты уже сам не можешь решать, что тебе носить, когда бриться, причесываться. Еда, сон, прогулки… Все по расписанию. Ты как собака на привязи, которую то и дело пытается усмирить хозяин за громкий лай. А хозяев здесь много, каждый санитар смотрит с пренебрежением, превосходством. Они лучше таких, как мы, – психов, которых общество сочло слишком опасными, чтобы держать на воле. Но самое страшное, если ты попал сюда, каждое твое слово считают бредом, ставят под сомнение любые поступки и решения. Пытаются пробраться в твою голову, доказать, что все это нереально. Но я, Григорий Макаров, знаю, что видел… Я не сумасшедший, и они не смогут убедить меня в обратном.
– Пап, – раздается звенящий детский голосок. – Если ты снова перевернешь поднос с лекарством, санитары закроют тебя еще на один день в изоляторе.
– Не переверну, – обещаю я, хоть и зря. От таблеток становится только хуже, сознание расплывается, и ты даже слюни сам себе подтереть не можешь. Но Люську, дочку, не переспорить – вся в отца, такая же упрямица. – Что ты нарисовала?
– Девочек, – улыбается, протягивает листок прямо под нос. И вправду, две девочки на лесной тропе, пова