– Будешь чай? – собираюсь с духом я. – Зеленого нет. Тут киоск внизу, я…
– Черный подойдет, – отвечает она, а ведь никогда черный не пила. Да и к черту, какой чай? Внутри колотит, понятия не имею, о чем она хочет поговорить.
– Пойдем. – Снимаю с нее пальто, чувствую, как она дрожит. Как же хочется обнять, успокоить…
Еще одно десятиминутное молчание, и две горячие чашки стоят на столе. Аленка за это время не шелохнулась, в одну точку смотрит. Бледная, слишком худая, ключицы из-под закрытого черного платья выпирают. В нем она была на похоронах, только сейчас вспомнил.
– Гриша, – шепчет наконец. – Она жива? Да? Люся жива?
– Одуванчик… – Что на это ответить? Нет. Наша дочь мертва, ее нет, но язык не поворачивается.
– Все это время я не верила тебе. Злилась, что тебя не было рядом, что ты не можешь принять ее смерть. Но все это время ты знал правду. Да? Ты говорил, что ее хотят забрать, поэтому ее тела нет в могиле? Значит, наша дочь жива? – Аленка падает со стула на колени, жмется ко мне, пальцами цепляется. – Гриша, миленький, скажи мне, что наша дочка жива, скажи, что она жива…
– Одуванчик, Люси больше нет, она погибла пять лет назад. – Я опускаюсь рядом, обнимая вздрагивающие плечи.
– Но могила… Могила пустая! Она… Ты говорил, говорил, что эти… Создания… Они перерождаются, да? – Безумные глаза полны боли, и говорит прерывисто, с трудом. Бедная моя девочка, что я с ней сделал. Я так хотел, чтобы она поверила, а теперь, глядя на нее, не знаю, как все исправить. – Люся так же переродилась? Она теперь одна из них?
– Я не уверен. Даже если и так, то это уже не наша девочка. Мне жаль, что… Что не успел, что не смог спасти ее. И я никогда не прощу себя за это. Но эти монстры…
– Нет, нет! Не говори так. Она жива. Все остальное не имеет значения. Вампиры или оборотни, они тоже… Если все это не сказки? Люди веками верили в легенды. Наша Люська, она просто другая, да?
Звонок в дверь. Кого могло принести? Да и к черту, не моя квартира! Но кто-то настырный, не перестает донимать. Действует на нервы.
– Алена, я открою дверь, хорошо? – Усаживаю ее на стул, вытираю ручьем катящиеся слезы. – Подожди секунду, тебе нужно успокоиться.
Дверной глазок вытягивает в пространстве дружка жены. Вячеслав… Афанасьев, козлина, сдал! Чтоб его!
– Здравствуй, Григорий, – приветливо протягивает руку он, дверь еще не успел открыть. Заходит, не дожидаясь приглашения, шанса выпроводить не дает. – Алена здесь? Мы беспокоимся, она не отвечает на звонки.
– Может, не хочет с тобой разговаривать? – злобно усмехаюсь я, руки скрестил, со стороны на главного злодея смахиваю. Чертовски довольным выгляжу, и не скажешь, что еще утром свалился в пустую могилу дочери.
– Слава… Прости, я… – С кухни показывается Аленка, растерянно сгребая со стула свое пальто.
– Ничего, я все понимаю. Мы с Егором за тебя очень переживали. – Герой-любовник помогает ей одеться, от одного вида зубы сводит, весь из себя идеальный, а самого от ревности трясет. Боится, что жена все еще меня любит, а он так, замена пустой дыры в душе. – Я нашел номер следователя, который ведет дело, он назвал мне свой адрес. Сказал, что ты здесь, и я сразу поехал за тобой. Егорка от окна не отходит, тебя ждет.
– С ним все хорошо? – испуганно пищит бывшая Алена Макарова. Впрочем, нет, фамилия у нее все еще моя, не сменила.
– Он с моей мамой, не переживай. Поехали домой, я сделаю горячую ванну, заварю твой любимый чай. Тебе нужно отдохнуть, это был очень тяжелый день, – улыбается он, сапожки ей застегивает. На месте бы придушил.
– Гриш, если ты ее найдешь, – шепчет на ухо Аленка, обнимая меня за шею. Совсем как раньше. – Пусть она живет. Неважно, кем она стала, пусть живет. Она все еще наша дочь. Единственное, что осталось между нами…
– Ален, пойдем, – настойчиво произносит Вячеслав. Жена не унимается, в глаза с мольбой смотрит.
– Пообещай, – просит со слезами. Молчу. Что я должен ей ответить? Она не понимает. Не в силах понять…
– Обещаю, – в противоречие мыслям предательски шепчут губы.
– Спасибо. Я верю тебе, Гриша… Прости, что не смогла поверить пять лет назад. Все могло быть иначе, – выходя из квартиры, произносит она на прощание.
– Отвали от нее, – выдает Вячеслав, как только худенький силуэт скрывается на лестнице. От приветливой улыбки и следа не осталось. Морду мне начистить готов, но в этом мы с ним похожи. – Ей потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя после потери ребенка. Если она тебе все еще дорога, дай ей жить своей жизнью.
С трудом сдерживаюсь чтобы не ответить. Впрочем, он и не ждет, догоняет Аленку. Как же я устал… Голова раскалывается. На кухне Люська ногами побалтывает, что-то на листке черкает.
– Прости папочка, я просто пошутила. – Виновато глазенки поднимает. Пошутила она, отца едва до инфаркта не довела, когда из могилы поднялась! Надо же додуматься было. Пранк от призрака. Не ожидал, что доживу до столь современных инноваций. Мне надо поспать. Заваливаюсь на диван в грязных штанах. Афанасьев переживет, а мне необходим отдых.
Глава 12Художница
Роман вернулся домой только под утро, вздремнув пару часов в отделении. Мешать не хотелось, мало ли, на сколько задержалась Алена. Но, судя по тому, что он сам назвал адрес ее жениху, разговор у них вышел недолгий. По-мужски он мог бы прикрыть Макарова, дать им время разобраться, но юлить, а тем более нагло врать, противоречило принципам. Не дело – влезать в чужие отношения, сами разберутся. Да и какой из него советчик? Если бы десять лет назад он сам не развелся с женой, сейчас бы не пришлось терпеть навязанного начальством гостя под своей крышей. Впрочем, Татьяна нашла бы содержательного безумца с грустными щенячьими глазами весьма занимательным подселенцем. То котенка ободранного в дом принесет, то собачонку. Сердобольная.
Он устало стащил ботинки, прошел в гостиную. Квартира не разгромлена, уже хорошо. Если учитывать все обстоятельства, такая встреча могла перерасти во что угодно. К его облегчению, Григорий мирно спал на диване, посапывая в унисон с настенными часами. Перед начальством не придется оправдываться, почему не доглядел за подопечным. К тому же с кухни манил запах домашней еды, значит, встреча прошла не так прискорбно. Не соврала Алена Игоревна, действительно голубцы. Неудивительно, что Макаров так отчаянно цепляется за бывшую жену, сам бы душу дьяволу продал за такие завтраки. Да и что теперь старому дураку говорить? Было все. Никто не заставлял семью на работу менять, надоело Тане терпеть его вечные ночные дежурства. Скандалить стали, вину друг на друга перекладывать, домой идти не хотелось. На уступки первым никто не пошел, в итоге развод. Сейчас уже поздно что-то менять. Дети выросли, сын с невестой в прошлом году знакомил. Хорошая девчонка, симпатичная, только по-русски ни слова не понимает.
На глаза картинка попадается: детский рисунок, кого ни спроси, не поверят, что тридцатипятилетний мужик рисовал. С другой стороны, призрак с карандашом в руках звучит куда менее вероятно. Комната. Нет. Скорее зал без окон или подвал дореволюционной постройки. Винтовая лестница, кирпичные стены, старинные арки и дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. Таких домов в Москве сотни, проверить можно, но это займет время. Нет никаких опознавательных знаков. А в том, что проверять имеет смысл, Афанасьев ни на минуту не сомневался: рисунок имеет отношение к похищению детей. Иначе быть не может. Подсознание Григория дает знаки, пусть так. Но это зацепка, которых практически нет.
– Макаров, – выдохнул Роман, толкая подопечного в бок. – Подъем! Утро уже. Объяснишь, что это такое?
Голос Афанасьева вырывает из сна. Вот незадача, мне снилось море, золотистый пляж, прибой и чайки. Люська играла в песочнице, а жена потягивала из трубочки кокосовое молоко. Мне часто снится этот сон, не помню, было ли что-то подобное… Нет. Никак не выходило уехать в отпуск. Мы собирались, но каждый раз переносили. До того, как все случилось, я взял билеты. Мексика. Да, это точно была Мексика… Хотел сделать сюрприз своим девочкам. Не успел. Разум рисовал красивую сказку, выдавая ее за действительность.
– Макаров, чтоб тебя, – ругается следак. Свет заставляет прищуриться. Действительно утро. Неужели я проспал всю ночь? Рука опухла, пальцы с трудом шевелятся. Прошло часов двенадцать, значит, обезболивающее отпустило. В травмпункте должны были выписать хоть что-то, способное унять чертову боль! – Здесь тебе не царские палаты, чтобы разлеживаться! У нас дел по горло. Еще раз спрашиваю, что это?
– Что? – Сам бы хотел знать. Тычет в меня детской картинкой. Опять Вика нарисовала? Нет. Люська… Точно Люська. Она вчера что-то черкала. Забавно, за пять лет я ни разу не задался вопросом, как нематериальная субстанция чистой энергии способна создавать нечто материальное. Глупо искать логику там, где ее быть не может. – У нее спроси… – киваю в сторону пустого стула, на котором дочка ногами побалтывает. Следак от такого предложения глаза выпучил. Леща дать готов. Но ничего не поделаешь, психи и не такое чудят. Привыкнуть должен был.
– Что это такое, галчонок? Ты там была? – Молчит, глазенки в пол. – А Ника. Она там?
– Нужно освободить ее, папочка, – произносит дочка. Голосок дрожит, не хочет говорить. Боится.
– Галчонок… Это то место? В котором тебя держали? – спрашиваю еще раз. Головой мотает. Но по взгляду вижу, узнала. Она была там, иначе бы не смогла так точно изобразить. Основное внимание привлекает старинная деревянная дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. «Сосуд Гигеи», в российском варианте «Чаша Гиппократа», медицинская символика. – Ты знаешь где оно? Помнишь какие-то детали? Надпись, или… Какие-то звуки. Хоть что-то…
Следак с любопытством наблюдает за моим диалогом с воздухом, не вмешивается. Люська – его единственный шанс, а я задаю нужные вопросы.
– Ты должен найти эту дверь, за ней все ответы, – очень здраво, по-взрослому выдает дочурка. – Он там. Нас приводили к нему…