Он? Почему он? Дионеи – это женщины. Не складывается. У этих тварей есть главный? Картина начинает расширяться, раньше таких переменных не было. Значит, у этих существ есть своеобразная иерархия. Голова трещит, слишком много мыслей, не успеваю собрать. Эта информация может указать другой вектор расследования. И почему Люська сказала «нас»? Она была не одна? Были еще похищенные дети?
– Галчонок, с тобой был еще кто-то? Другие девочки? – осторожно спрашиваю. Молчит… Почему она молчит? Афанасьев напрягается, мой вопрос звучит странно. Такая информация должна быть известна следствию. – Не хочешь говорить? Люсь, доченька, это очень важно… Хорошо… Ты сказала, что вас приводили к нему. Кто он? Ты видела его лицо? Он обижал тебя? – Мотает головой, больше ни слова не произносит. Как до призрака достучаться?
– Макаров! – отвлекает следак, бровь одну приподнял. – Может, поделишься с невсевидящим?
– Это не то место, в котором ее держали, но она была там. Она сказала, что их приводили к нему, больше ничего.
– Приводили к нему? Их? – переспрашивает он. Парадоксально, следак действительно начал прислушиваться к словам призрака? Маловероятно, что возьмет эту версию в разработку, но упускать из виду не стоит. Афанасьев учел ошибки прошлого опыта. – Хочешь сказать, что теперь помимо дионей у нас еще и собственный Вий появился? Я с тобой точно с ума сойду…
– Нужно поговорить с Викой. – Я поднимаюсь. – Она должна что-то знать.
– Не выйдет. Ребенок молчит, с ней работает психолог. Она еще не заговорила. Родители против, чтобы мы допрашивали девочку. Они не дадут согласия.
– Да плевать на согласие! Вика была там, она может что-то знать! – Я уже начинаю злиться. И как, по его мнению, мы должны искать пропавшего ребенка? Время. Главное сейчас – время… Мы тратим слишком много сил на бюрократию.
– Есть закон, Макаров, – вздыхает Роман. – Мы не вправе его игнорировать… – Мой взгляд говорит сам за себя, следак без слов понимает. Мечется, не знает, как поступить правильно. – Собирайся! Едем в больницу. По дороге решим, что с этим делать.
Рядовой возле палаты бездумно тыкает в телефон, даже не смотрит, кто в палату к ребенку заходит. Белый халат лучше любого пропуска работает. Клиника частная, охрана на входе, камеры. Кого попало не пускают. Но это не повод с трагичной халатностью выполнять свою работу. В первый раз дионеи похитили девочек на оживленных улицах города, если захотят – пролезут и сюда. К тому же документы на входе никто особо не проверял. Ксивы было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов.
– Мать от Вики отходит на пять минут, не больше, все остальное время находится в палате, – недовольно поджимает губы Афанасьев. – Разрешения у меня нет, если полезем без бумажки – проблемы нам обоим обеспечены. У ее отца связи наверху, даже подполковник не смог ничего сделать. Идеи?
– Значит, будем действовать через мать, – коротко отвечаю я, заметив молодую женщину со стаканчиком кофе в руках, показавшуюся из палаты.
– Поясни.
– Девочки дружили, были практически сестрами. Дети часто остаются друг у друга с ночевками, проводят время вместе. Пикники, совместные праздники, не перечесть всего. У нас в доме постоянно находились Люськины подружки. Ответственность несут родители принимающей стороны. Со временем это переходит в условный рефлекс, к тому же у женщин преобладает материнский инстинкт. Алена с ума сходила, если кто-то из малышни палец поцарапает, кружила, как над своими птенцами. – Приятные воспоминания, родные… Жена всегда наготавливала целый стол, дети бесились до поздней ночи, а в конце дня мы оба, обессиленные, засыпали на диване, так и не досмотрев какой-нибудь фильм. Эдем, утопия – или я настолько отчаялся, что начинаю идеализировать нашу совместную жизнь.
– И? – выдергивает меня из воспоминаний Афанасьев. Я слишком привык к одиночкам, общение начинает сводить с ума. Почему я должен что-то объяснять?!
– Муж не хочет, чтобы мы разговаривали с их дочерью. Это его решение, не ее. Надавим на жену, она сдастся, вторая девочка ей не безразлична. – По губам скользит улыбка хищным оскалом продавца-консультанта люксовых машин. Я уже забыл это чувство азарта. – Я смогу ее убедить, если ты не против.
– Против, ляпнешь что лишнее, да еще и с этой твоей улыбочкой. Сам с ней поговорю. Здесь жди, даже не высовывайся, – недоверчиво фыркает следак. Как по маслу! Манипуляция удалась. Афанасьева ждет бессмысленный разговор. А мне пора к девочке, неплохой отвлекающий маневр вышел.
Достать медицинскую одежду проблем не составило. Ординаторская через палату, там этого добра навалом. Дверь врачи редко запирают, в определенных случаях. А дальше дело за малым: уверенная походка, задумчивый взгляд, дело в шляпе. Точнее, Макаров в палате, но звучит глупо, признаю. Как и предполагалось, служивый даже глаз от телефона не оторвал, мельком покосившись на белый халат и фонендоскоп, прихваченные для убедительности.
Девчушка полюбопытней оказалась, сразу внимание обратила. У окна с открытой книжкой сидит, картинки переворачивает. Новый человек в палате доверия не вызывает, зажалась, в подушку вцепилась. Жалко малявку, травма на всю жизнь останется.
– Привет, солнышко, я Гриша, тот, который с призраками разговаривает. Узнала меня? – подмигиваю ей я. На губах улыбка проскальзывает, вспомнила. Выглядит намного лучше, румянец на щеках, только глаза заплаканные. – Можно к тебе? – Девочка кивает, губы закусила. Легко не получится, даже если не учитывать, что ребенок совсем не говорит. – Вкусно кормят?
Замечаю стоящую тарелку на столе, повод зацепиться. Головой мотает, даже в частных клиниках детей пичкают чем-то несъедобным.
– Манную кашу дают? Наверное, еще и с комочками? Я, когда маленький был, терпеть манку не мог. Бабушка всегда говорила, что когда я вырасту, то полюблю… Обман! Чистый обман, терпеть ее до сих пор не могу. Ужасные комочки!
Вика беззвучно смеется. Я определенно ей нравлюсь.
– Люся, моя дочка-призрак, нарисовала рисунок, хочешь покажу? – Достаю из кармана бумажку.
Девочка глаза в пол опустила, губы сжала, сейчас заплачет. Дьявол, чтоб меня… Узнала это место? Нет, сомневаюсь, не слишком бурная реакция. Просто испугалась, вспомнила сырой погреб под кафе. Для этого и нужен детский психолог, чтобы еще больше не травмировать неустойчивую психику.
– Вика, мне очень нужна твоя помощь. Если ты сейчас заплачешь, прибежит твоя мама и выгонит меня. Я уйду, но без тебя я не смогу помочь твоей подруге. Мою дочку похитили те же чудовища, что и вас с Никой. Пять лет назад Люся умерла, они убили ее… Я не могу этого исправить, но мы еще можем помочь Нике. Пожалуйста, Вика, без тебя мы не справимся.
С детьми можно говорить на равных, они понимают все не хуже нас. Своего ребенка пытаешься оградить от реального мира, рассказывая сказки. Мы не говорим о смерти, о нехороших людях, предательствах, изменах. Но рано или поздно им приходится столкнуться с реальностью. Эта девочка уже столкнулась. Ее родители совершают ошибку. Вместо того чтобы помочь ребенку принять, они пытаются оградить свое чадо высокими стенами, делая только хуже. Я вынес этот урок еще из детства, после автокатастрофы, лишившей меня семьи. Бабка по отцовской линии, Зинаида Степановна, забрала меня к себе. Два года я считал, что мама с отцом уехали то ли в отпуск, то ли у них работа в другом городе, пока на кладбище вместо креста не поставили памятник с их фотографиями. Да и тут – нет чтобы сказать правду, бабка начала нести чушь про другой, лучший мир, где они счастливы. Я еще маленький был, детсад. Ночью с пластиковой лопаткой сбежал на кладбище из дома, туннель рыть. Не понимал, как они там могут быть счастливы без меня. Участковый нашел меня только под утро, спящего под оградкой. Тогда я и узнал правду, жестко, в лоб. От совершенно чужого, незнакомого человека, который не побоялся говорить со мной на равных.
Забавно, выходит, Люськина могилка была не первой, что я пытался раскопать…
– Что вы тут делаете! – раздается женский голос в дверях. Мать в сопровождении следака. Сдает напарник, или я недооценил, сумел уговорить родительницу?
– Макаров, едрить твою налево! – ругается Афанасьев, злющий, не ожидал меня здесь застать. По всей видимости, не убедил. С самого начала предполагалось. В этой семье решения принимает муж, жена свыклась, не пойдет против.
– Роман Михайлович, что здесь происходит?! Вы меня обманули? Мы не давали разрешения разговаривать с нашей дочерью! Что вам от нее еще нужно?! Она и так едва не погибла, оставьте ее в покое! – Тигрица, защищает своего детеныша. Не за что осудить. – Я звоню Олегу!
– Елизавета Максимовна, я приношу извинения. Это недопустимое поведение. Он у нас с приветом. Это моя вина, не уследил. Но ваша дочь жива благодаря именно этому человеку, – на удивление заступается следак.
– Я благодарна вам, по гроб жизни буду благодарна. Но… Уходите, пожалуйста, – прячет слезы. Стыдно, вторая девочка ей действительно небезразлична. – Просто уходите…
– Разумеется, еще раз, приношу извинения, – кивает Афанасьев. – Макаров, вон из палаты!
Не вышло. Понятия не имею, в каком направлении двигаться дальше. Из одного рисунка зацепки не выстроишь.
– Пока, малыш, – улыбаюсь девчушке. – Поправляйся.
– Дядя Гриша, – подает голос Вика. Тоненький, еще не уверенный, но это шаг. Огромный шаг, который не только поможет оправиться семилетней малышке, но и даст нам необходимую информацию. – А Люся сейчас тоже здесь?
– Господи! Доченька… Ты заговорила! – Женщина бросается к ней со слезами, обнимает дочурку. – Маленькая моя, милая…
– Да, солнце, Люська здесь, – подмигиваю дочке, трущейся возле интересных проводков аппарата ЭКГ. – Она пытается нам помочь, если бы не ее рисунок, нас бы здесь не было.
– Я тоже хочу помочь Нике, но я не знаю это место, – поднимает глазенки ребенок. – Но вы ее все равно найдете?
– Мы…
– Мы все сделаем для этого, – перебивает Афанасьев. Нельзя обещать, это правило. Чем все закончится – неизвестно, одно неосторожное слово может сыграть трагическую роль. – При всем уважении, Елизавета Максимовна, нам необходимо поговорить с вашей дочерью. Позвольте нам делать свою работу.