– Я уже говорила вашему помощнику! – сорвалась Алена, сжимая кулаки. – Мы гуляли, Егор играл возле детского домика с другими мальчишками. Артем и Никитка, мы живем в одном подъезде.
– За соседскими детьми кто приглядывал?
– Их мамы, они рядом сидели, на одной лавочке. Мы иногда общаемся, пока мальчишки играют… – через силу выдавила Макарова, глотая слезы. – Мне позвонили, неизвестный номер, я ответила, ничего не было слышно. У нас на детской площадке не всегда ловит, я отошла на пару метров. Дети были не одни. Я… Это моя вина. Я оставила его без присмотра, я не уследила!
– Алена Игоревна, вашей вины в этом нет. – Афанасьев деликатно взял ее за руку, стараясь приободрить. – Дети были не одни, вы сами сказали, так? Алена, давайте вернемся к телефонному разговору. Вы узнали, кто вам звонил?
– Нет, в трубке было молчание, затем звонок сбросили. Мой телефон у вас…
– Да, я знаю. Звонок сбросили, что было потом? Вы сразу вернулись на площадку?
– Да, конечно! Меня не было две-три минуты. Но… Егорка уже пропал. Я начала его искать, Кристина, мама Артема, вызвала полицию. Затем приехали ваши люди…
– Вас привезли в участок, – кивнул следователь, стараясь как можно осторожнее задать следующий вопрос. – Алена Игоревна, Вячеслав был вместе с вами?
– Нет, он был на работе. Я позвонила ему из патрульной машины, он подъехал к участку… Почему вы спрашиваете?
– Какие отношения были у Егора с вашим женихом? – продолжил Афанасьев, делая пометки.
– Нет! Не в этот раз! Не смейте! Когда похитили Люсю, вы обвиняли моего мужа, в этот раз вы не станете тратить время на пустые догадки! Слава хорошо относится к Егорке. Не как отец, его детище – это работа, но он бы не причинил ему вреда. Моего сына похитили те же существа, что пять лет назад забрали у нас дочь! Это они… Понимаете?
– Похитители связывались с вами? Звонок, записка? Вы нашли курточку Егора, может в ней…
– Нет, – она немного замешкалась, виновато опуская взгляд. – Я рассказала все, что знаю. Мне нужно домой, если Егорка вернется, а меня нет…
– Алена, что вы сказали Григорию? Ваш муж любит вас и готов пойти на любые глупости. То, что было в моем кабинете, – это не срыв, но вы и сами это знаете. Вы не испугались. Поймите, если похитители связались с вами, что-то требовали… Вы должны рассказать об этом.
– Должна? Почему? Потому, что вы выполняете свою работу? Нет, ни черта подобного! Это Гриша нашел тело нашей дочери, Гриша принес ее в больницу, думая, что она еще жива, и это Гриша рассказал, что ее нет в могиле! И даже эта девочка в кафе, ее нашел мой муж! В чем здесь была ваша работа?! В том, что вы вытащили его из больницы и заставили, как ищейку на поводке, бегать по городу в поисках племянницы вашего начальника? Это вы виноваты! Если бы не вы… Мой сын сейчас был бы дома! Теперь я могу идти? Или продолжите дальше свой бесполезный допрос?!
– Вас отвезут, я распоряжусь, – кивнул Роман Михайлович, прекрасно понимая состояние женщины. – Мне очень жаль.
– Правда?.. – с горечью усмехнулась Макарова, направляясь к двери.
– Алена Игоревна, после того, что вытворил Григорий, его закроют надолго, это принудительное лечение, – вздохнул Афанасьев. – Я не смогу ему помочь, если вы не объясните, в чем дело.
– Я должна быть сейчас дома. Простите, – закусила губы Алена, вылетая из кабинета.
Глава 16На своих местах
Ожидаемый сценарий. Вооруженное нападение в полицейском участке. За такую выходку любого другого взяли бы под стражу и закрыли в изоляторе до выяснения обстоятельств. А дальше суд и срок, в лучшем случае в колонии-поселении. Но для пациента психиатрической клиники свои исключения. Дорога «домой» в карете «Скорой помощи» со связанными смирительной рубахой руками.
Сколько я так проспал? Сутки? Коктейль из седативных сделал свое дело. Тело ноет, голова квадратная. Отбегался на свободе, здесь все проще. Знакомые белые стены, все та же жужжащая под ухом муха и дочка, побалтывающая ногами на соседней кровати. Давно мы не оставались вдвоем. Теперь все на своих местах, пешка вернулась на законную клетку.
– Галчонок… – зову я, но дочка на меня не смотрит. Неужели обиделась? На воле я практически с ней не общался. Глупо. За психа боялся сойти? Я и есть псих, и Люська – мой единственный друг, моя соломинка, которая помогла продержаться все это время. – Галчонок, так и будешь дуться на папку? Знаешь пословицу, на обиженных воду возят. Ну же, малышка.
– Ты не должен был так делать! – поднимает дочка глазенки. – Ты обещал Нике и подвел ее!
– Люська, я должен был так поступить ради твоего братика…
– Он мне не братик! – фыркает дочурка, смешно раздувая ноздри. Не думал, что призраки могут ревновать. – Мама нас разлюбила и теперь любит этого мальчишку!
– Мама никогда тебя не разлюбит. – Я опускаюсь перед ней на колени. – Как и я, малышка.
– А тебя? Тебя она тоже не разлюбит? – доверчиво спрашивает, сверлит взглядом. Не знаю, что ей ответить. Если бы не я, Егорка был бы сейчас дома. Алена должна меня ненавидеть, я подвел ее. Опять. Как и дочку. Люська злится на маму, но должна ненавидеть меня.
– Запомни, Галчонок, мы с твоей мамой навсегда останемся твоими родителями, и никто не сможет этого изменить. Сейчас ты обижаешься на маму, но ей очень больно и страшно. Она волнуется за Егора, так же как волновалась за тебя. И если мы можем как-то помочь, мы должны все для этого сделать. Разве не так?
– Так, но… Как же Ника… – пищит она, пряча накатившие слезы, ну точно птенчик.
– Прости, малыш, полицейские обязательно найдут девочку, это их работа. – Сам хочу верить в то, что говорю. В конце концов, я не пуп земли, и все точно не крутится вокруг меня. Афанасьев – хороший следователь, он не отступится.
– Как нашли меня? – спрашивает Люська. – И с чего ты решил, что они отпустят Егора? Я не вернулась домой. Почему ты им веришь?
Слова давят, перекрывая воздух. Мне нечего ей ответить, она права. Дочка повзрослела за эти годы, хотя внешне осталась все той же малюткой.
– Галчонок…
– Не надо, папа, – перебивает призрак, с надутыми губами исчезая из середины комнаты.
Стук в дверь заставляет подняться с колен. С каких пор в палаты пациентов психиатрической клиники стучат? Док. Ясно. Решил смягчить мою адаптацию в очередном заключении. Впрочем, я даже рад его визиту, не хочу оставаться один.
– Григорий Константинович, вижу, вы пришли в себя. Не могу сказать, что ожидал вас здесь увидеть. Мне казалось, Роман Михайлович настроен решительно. Мы можем поговорить?
– Павел Степанович, с каких пор вам требуется разрешение покопаться у меня в мозгах? – усмехаюсь я, демонстративно разваливаясь на кровати. – С чего начнем этот интереснейший сеанс?
– Вы сами знаете, Григорий. Вы не буйный пациент. Хулиган, есть немного, но для общества вы угрозы не представляете. Так в чем же причина? – спокойно спрашивает док, на удивление откладывая блокнот. – У меня требуют заключение о вашем психическом состоянии. Вы умный, образованный человек, Григорий Константинович, и прекрасно осознаете, что от того, что я укажу, будет зависеть срок вашего дальнейшего пребывания в клинике. Я знаю вас и уважаю, и мне бы не хотелось, чтобы вы задерживались здесь дольше, чем это необходимо для вашего выздоровления.
– Так было нужно, – отвечаю я. Док хочет помочь. – Я должен был вернуться сюда…
– Должны? Вы понимаете, что кто-то мог пострадать?
– Да, оружие психам не игрушка, – честно киваю я. – В обойме было три патрона, я использовал два до того, как кто-то зашел.
– В помещении была ваша жена, – так же спокойно парирует доктор. – Что могло заставить человека, безумно любящего свою женщину, рисковать ее жизнью? Дело в мальчике? Егоре?
– Вас Афанасьев подослал?
– Нет, Григорий Константинович, у нас с товарищем следователем разные цели. Я ваш лечащий врач, моя основная задача помочь вам выздороветь. На мой профессиональный взгляд, игры в сыщика усугубляют результат.
– Что ж, все пешки вернулись на свои места… – с горькой ухмылкой произношу я. Доигрался, с самого начала не стоило ввязываться в эту авантюру.
– Что вы чувствуете, Григорий?
– Что проиграл. – Да, это именно то самое чувство. Я проиграл, стоит научиться принимать поражения.
– А ваша дочка? Она тоже злится на поражение?
– Она злится на меня, обижается на Аленку, ревнует маму к Егору.
И зачем я все это говорю? Впрочем… Может, нужно было начать раньше, а не сопротивляться лечению долгих пять лет.
– А вы, вы ревнуете Алену Игоревну? У вашей бывшей жены новый мужчина, ребенок. Она продолжает жить, когда вы стоите на месте. Это тяжело, сложно для любого человека.
– К чему вы клоните?
– Что мне нравится в наших с вами беседах, так это то, что вы сами способны сопоставить факты и сделать выводы. Сейчас вы переносите чувства, которые не способны выразить самостоятельно, на свою дочь. Григорий Макаров не может злиться на свою жену из-за чувства вины, но Люся чиста как перед вами, так и перед Аленой Игоревной. Она может ревновать, обидеться на свою мать и может злиться на вас за то, что вы не в силах повлиять на сложившуюся ситуацию. Люся – проекция ваших скрытых эмоций и чувств. Так разум пытается выплеснуть накопившиеся эмоции, облекая в некий образ, который вы способны принять на данном этапе. Григорий, вы так рвались помочь следствию, участвовали в поисковой операции только потому, что думаете, что это способно что-то изменить. Но это не так. Это не вернет вам ту жизнь, о которой вы горюете, не вернет вам дочь. И чем быстрее вы это осознаете, тем быстрее мы сможем двигаться в новое будущее. И каким оно будет, зависит только от вас.
– Из ваших уст все звучит логичнее, – хмыкаю я. Док прав. В чем-то прав. Но меня вынудили вернуться в клинику, выдвинув требования. Значит, мы подобрались близко, вот только цена оказалась слишком высока.
– Что ж, это можно считать прогрессом. Думаю, ваш нервный срыв в отделении пол