– Что ж, Григорий. Все это очень любопытно. Сыграем? – достает шахматы док. Да он издевается! Людей с пушкой положено бояться. Все не по моему сценарию, не так себе эту встречу представлял. – Гриша, опустите наконец этот замусоленный пистолет. Он вам не пригодится. Я доктор, а не секретный агент разведки. Вы моложе и крупнее меня. Оружия под столом у меня, к счастью, не спрятано. Двери вы закрыли на защелку, когда зашли, а сотовый телефон лежит на зарядке позади вас. Можете сами в этом убедиться. Бежать мне некуда, как и позвать на помощь. Вы здесь главный.
– Хватит, – повышаю голос. Телефон действительно за спиной. Зря вообще посмотрел. С нервами не справляюсь, док с легкостью перехватывает инициативу. Устоявшаяся роль врача и пациента. Но сейчас все иначе. Передо мной сидит не мой психиатр, а убийца. Настоящее чудовище, рожденное в облике человека. – Где Ника?
– К большому сожалению, у меня нет ответа на этот вопрос, – пожимает плечами Окунев, расставляя фигуры на доске. – Черные или белые?
– Вы думаете, что я шучу?
– Согласитесь, Григорий, врываться в кабинет психиатра с огнестрельным оружием в руках – не самая удачная шутка, – отвечает он, жестом приглашая сесть напротив. – Вы не убийца, господин Макаров, я искренне убежден в этом. Вы пришли поговорить, партия в шахматы ничем не помешает, разве что поможет разрядить обстановку и взглянуть на некоторые вещи под другим углом.
– Белые, d4. – Принимаю правила игры. Отвечает, конь на f6. – Вы выпустили меня из психушки, для чего? Хотели, чтобы я заново прошел через этот кошмар, нашел во второй раз тело дочери? Это такая месть?
– Месть? – переспрашивает док, на восьмом ходу забирая первую пешку. – Григорий, вы на протяжении пяти лет были под моим наблюдением. Разумеется, назвать вас самым покладистым пациентом язык не повернется, но я не думаю, что месть здесь была бы уместна. К тому же, если бы я хотел, чтобы вы покинули госпиталь, мне было достаточно оформить выписку. Задайте себе вопрос, для чего мне было идти на такие ухищрения, подставлять в первую очередь себя как заведующего отделением и ставить под сомнение результаты нашего с вами длительного лечения? Если вспомните, я с самого начала был против вашего участия в расследовании, предполагая, что эти игры укоренят фантастическо-иллюзорное восприятие внешнего мира. К моему глубокому сожалению, я оказался прав. Сейчас вы здесь, с оружием в руках, взяли в заложники своего лечащего врача. Вы умный, образованный человек, Григорий Константинович, думаю, вы сами можете дать оценку своим действиям. Такое поведение несвойственно здоровому человеку. – В чем-то док прав. Логично, нормальным здравомыслящим человеком меня даже с натяжкой назвать сложно. Но он ошибается, считая, что я не отдаю себе отчета в своих действиях, как и ошибается в игре, перемещая на одиннадцатом ходу пешку на f5. Слабо, у черных стесненная позиция, стоило сыграть h6. – Давайте попробуем разложить события, произошедшие с вами, по полочкам. Если я вас правильно понял, вы сказали, что нашли место, где погибла ваша дочь. Почему вы решили, что подверглись действию галлюциногена?
– Газ… Белый дым, – отвечаю я, в глаза смотрю. Слона моего съел, неплохой размен, через ход забираю коня. Никак не реагирует, стойкий, ничем себя не выдает, или я действительно ошибся? – Афанасьев был там, он видел монстров, был уверен, что они настоящие, как и я пять лет назад. Схожий образ, основанный на психическом восприятии. Я рассказывал про дионей, мозг принял наиболее подходящий образ, выдавая за действительность. Вот только для меня эта доза оказалась слишком слабой. После стольких лет дряни, которой вы меня пичкали, у меня развилась толерантность. Я не видел монстров, зато Люся и Мила остались. Они привели меня сюда. Я знаю, что это вы. По-хорошему спрашиваю, где девочка?
– Григорий, я правильно вас понимаю? Вы заново подверглись действию галлюциногена и утверждаете, что я похитил детей, основываясь на словах образа вашей дочери? Воздействие галлюциногенных веществ протекает у каждого человека по-разному. В зависимости от дозы, восприимчивости, психоэмоционального состояния. На этот раз вы не видели монстров, но призраки – такой же плод вашей фантазии, как и дионеи, – заводит свою шарманку врач. Не стоит, я и сам об этом думал, закономерный вывод. Я не могу быть уверен в существовании Люськи или Милы, как и полагаться на их слова. И все же я здесь.
– На основании слов вашей дочери, док, не моей, – пожимаю плечами я. Конь на b3, следующий ход Kc5. Это практически форсирует размен ферзей и оставляет белым выигранный эндшпиль. – Мила привела меня сюда. Милада. Ваша дочь.
– Григорий Константинович, я не совсем понимаю. Вам Роман Михайлович рассказал о моей дочери? – Док пытается отыграться, забирая моего коня. Размен ферзями. Что ж, тут-то Павел Степанович и попался. Вывожу фигуры на позицию: Лс5, Лfc1 и Ke5. С хорошим расположением коня и ладьями, владеющими открытыми линиями, белые легко выиграют партию. Док еще не понял, что проиграл. – Милада. Ладушка погибла двадцать лет назад при пожаре вместе со своей матерью, – вздыхает мужчина. – Гриша, я, как никто другой, понимаю ваше горе, мне самому пришлось пройти через все стадии. Но как бы я ни хотел верить, нет ни одного научного доказательства, что призраки существуют. Моей девочки давно нет в живых, как и вашей.
– Милада погибла не двадцать лет назад, а пять, – отвечаю я. Так, стоп! Что-то не вяжется. Мила сказала, что ее родной отец спас ее при пожаре. Она больше не видела своего отчима. Если… – Павел Степанович, Мила ваша родная дочь?
– Разве дети могут быть неродными, – улыбается док. Он действительно любил эту девочку. Кажется, я облажался. – Я женился на ее матери, когда Ладе был один годик. Судьба подарила нам слишком мало времени вместе, такова жизнь. Ничего не поделаешь.
– Павел Степанович, кто родной отец Милады? – Я опускаю пушку. Я все не так понял. Окунев здесь ни при чем, но он должен знать, кто ее настоящий отец. Иначе зачем Мила с Люсей притащили меня в больницу?! – От этого зависит жизнь Ники и других девочек.
– Григорий, поймите меня правильно. Я действительно хочу, чтобы эти дети нашлись, но, как ваш лечащий врач, я не имею права подкреплять иллюзорные фантазии. Вы сами признали, что нет никаких монстров, с призраками вам проститься сложнее. Вы считаете, что так потеряете Люсю во второй раз, – с сочувствием произносит он, переставляя пешки по доске. Еще надеется, что есть шанс выиграть.
– Белая голубка, – выдаю я. Он хочет подтверждение, оно у меня есть. Для этого Мила рассказала мне эту историю, знала, что иначе док не поверит. – Вы с дочерью нашли голубку со сломанным крылом. В парке, зимой. Милада ухаживала за ней всю ночь, а наутро птица выздоровела. Вы сказали ей, что она волшебница.
– Откуда вам это известно? – отрывая взгляд от игральной доски, произносит док. – Это было очень давно. Никто не знал.
– Мила знает. Для нее это самое счастливое воспоминание, несмотря на то что птица умерла и вам пришлось ее подменить. Ваша дочь не погибла в том пожаре, двадцать лет назад. Девочку забрал биологический отец. Все это время Мила была пленницей этого чудовища, ей приходилось делать страшные вещи, в том числе похищать детей. Пять лет назад она забрала мою малышку. Люся напомнила ей о детстве, когда она была с вами. Смерть моей дочери действительно была случайностью, но Мила больше не могла поступать так. Поняла, что все это неправильно. Она привела меня в бункер, за что поплатилась своей жизнью. Ее биологический отец утопил свою собственную дочь потому, что не мог ей верить. И если вы знаете, кто это чудовище, вы обязаны мне сказать.
Павел Степанович молча положил короля на доску, принимая поражение на тридцать восьмом ходу. В профессиональных шахматах не принято доводить игру до «шах и мат», как бы красиво и эффектно ни звучало. Дурной тон. Игрок сам должен видеть исход, уважая соперника.
– Вы хорошо знакомы с ним, Григорий Константинович, – после долгой паузы отвечает док, изучая меня, как ценный экспонат. Неподдельный интерес, не по себе становится от такого пристального внимания. – Отец Милады – Клюев Илья Викторович, наш санитар.
– Клюев? – Моему удивлению нет предела. На него даже подумать не мог. Столько вопросов… Как такое могло получится?
– Илья Викторович Шевчук был успешным неврологом, ученым, издавался в медицинских журналах, – вздохнул док. – Пока не узнал, что болен. Хорея Гентингтона – коварное заболевание, с возрастом лишающее человека дееспособности. Он начал пить, уволился с работы, лишился практики. Я ничего не слышал о нем долгое время. После того пожара я перебрался в Москву, устроился в больницу. В тот же год Шевчук появился на пороге моего дома, и тогда я узнал, что он сменил фамилию на Клюев. Просил помочь устроиться на работу, а в больнице у нас была только одна вакансия, санитара. К моему удивлению, Илья Викторович согласился, проработав со мной бок о бок двадцать лет. Я не верю, что этот человек мог пойти на такое.
– Вы знали, что у моей жены хорея Гентингтона? В генетическом коде моей дочери была аномалия, как и, думаю, у всех остальных пропавших детей. Мила сказала, что он хотел ее вылечить, испытывал на ней лекарства, электрошоковую терапию. Ваш коллега спятил, он больной ублюдок, которого необходимо остановить. Павел Степанович, подумайте, где он может быть?
– После вашего побега Клюев ни разу не выходил на контакт. Простите, Григорий, я не знаю, где может находиться этот человек. Мы не были друзьями. Я дал ему работу из-за чувства вины за то, что не уберег Наталью с Ладушкой. Но даже если вы правы, этот человек опасен. Полиция со всем разберется, это их работа. Не нам с вами вершить правосудие.
– Этот человек не только отнял у вас дочь, ради которой вы были готовы черт знает где искать белую голубку. Он растоптал ее детство и отнял жизнь только потому, что она решила поступить верно. Милада и Люся – не единственные дети, пострадавшие от его идей. Действительно хотите отдать это чудовище в руки правосудия? Ну же, док. Должно быть хоть что-то…