Валерка ворчал на Феню за самодеятельность:
— Надо было мне сказать, что ты едешь к новому свидетелю!
— Ага, — согласилась Феня. — Но теперь поздно об этом говорить.
— А о чем теперь говорить не поздно? — подозрительно спросил Валерка.
— Давай с Марией Ивановной встретимся Интересно, как она с Хвостовым пообщалась?
Тушкан поднял бровь: идея была неплохая — Мария Ивановна могла бы подсказать, к какой версии склоняется официальное следствие.
Через полчаса Феня и Валерка уже стояли у квартиры Марии Ивановны. Феня нажала на кнопку дверного звонка. Трели разнеслись по квартире, но ничьих ушей, видимо, не достигли. Феня набрала номер мобильного телефона Марии Ивановны. Телефон подал голос из-за двери.
Коллеги переглянулись.
Детектив набрал номер Олега Кокарева. Парень отозвался, сказал, что не ночевал дома, но сейчас приедет.
Валерка нехотя позвонил Хвостову. Сотрудники полиции прибыли через полчаса, и до их приезда детективы скучали под дверью. Почти следом за полицией явился и Олег.
Он отпер дверь, но внутрь квартиры его не пустили. Сначала вошли полицейские, за ними — Валерка. Феня попала в спальню Марии Ивановны следом за Кокаревым-младшим. Из-за такой очередности Феня позже всех увидела тело Марии Ивановны, но зато первой — лицо ее сына. Увидев мать, он сначала ахнул, а потом — громко выдохнул и отошел в сторону, словно бы происшествие к нему отношения не имело. Фене показалось, чувства его обуяли самые противоречивые: может, ужас и облегчение, а может, злорадство и раскаяние. Еще возникла версия, что Фене все это мерещится, так как в коридоре было темновато.
Мария Ивановна лежала на своей кровати — спокойная и мертвая, что подтвердил и врач скорой, которого вызвали полицейские.
— Самоубийство? — спросил Хвостов, как и прежде напоминавший земноводное, только что вылезшее из замшелого пруда.
— Возможно. Отравление.
Врач указал на постель за телом бедной Марии Ивановны, на шелковом покрывале подсыхали остатки рвотных масс.
Тело унесли.
Олег вышел на балкон и закурил. Феня юркнула следом за ним, для приличия тоже прикурила сигарету. Она никак не могла сообразить: с чего начать разговор, но Олег сам его начал:
— А правда, что Ладка сказала, будто я Вадика прирезал?
— Я не в курсе, — ответила Феня.
Она надеялась узнать что-нибудь интересное, но сейчас ощущала только стойкую тошноту при виде маленького личика парня и его наглых глаз.
«Крыска! — определила про себя Феня. — Он просто Крыска!»
Крыска же продолжал вещать:
— Мне один мент сказал, что она наняла твоего приятеля специально, чтобы меня в тюрьму упечь. Но ты имей ввиду: у меня на время смерти матери есть алиби! А Ладка… она же мою мать ненавидела, да и Вадик ей уже надоел Она и сама…
— Всего доброго. — Феня потушила сигарету в банке из-под пива. — Что же вы так убиваетесь о матери? Не стоит, поберегите себя!
Она вернулась в комнату, и Хвостов тут же выставил ее и детектива из квартиры.
— Вы уже идите, идите, — подгонял Феню с Валеркой Хвостов. — Не надо мешать экспертам. Натопчете тут еще…
Феня вышла на лестничную клетку, слыша за собой шаги Валерки и его голос. Детектив говорил по телефону с Илюшей, старшим из сыновей. Илья был первейшим отцовским помощником в семейных делах, он брал на себя множество разных хлопотных дел: отвозил младших в школу и на тренировки, кормил их разогретыми в микроволновке блюдами, даже стирал в машине вещи. Время от времени сын докладывал отцу о событиях братской жизни, иногда ябедничал, если младшие его не слушались, чаще просил денег — заплатить за спорт или школьные обеды, на кино, погулять с друзьями или просто на шоколадки себе и Даньке со Степкой. На этот раз Илюшка рассказал, что он собрал старые носки братьев, изношенные до дыр, и выбросил их, а Степа обиделся.
— Это были преданные вещи? — повторил за сыном Валерка восхищенно и объяснил Фене: — Степка обиделся, потому что Илья недостаточно уважительно отнесся к вещам, которые преданно ему служили! Нет слов…
Феня улыбнулась детективу, отразив в улыбке растерянность — мир племянников был ей малопонятен.
Проходя мимо соседней с квартирой Марии Ивановны дверью, Феня заметила, что глазок вдруг посветлел, будто кто-то с той стороны долго в него смотрел, а теперь отпрянул.
Феня машинально нажала на кнопку звонка, и дверь (видимо также машинально) открылась.
Валерка, продолжая говорить, ушел вперед, Феня не стала его останавливать.
Соседкой Кокаревых оказалась смурная девушка, на данный момент облаченная в не слишком свежую майку-балахон. Вид у нее был неряшливый — длинные волосы всклокочены, глаза мутные. Опыт подсказал Фене, что под майкой имелись пухлые валики излишней плоти, скопившиеся в области бедер и живота, да и вообще этот экземпляр показался Фене интересным объектом для профессионального изучения. Здорово было бы создать из такой вот сонной толстухи жизнерадостную красотку-тростинку, влюбить в нее принца и почувствовать себя настоящей крестной-феей… Такие примеры в Фениной практике имелись, и вот это самое чувство, подобное тому, что охватило Пигмалиона, казалось советнику брачного агентства не менее приятным, чем удовлетворение при разоблачении преступника.
— Здравствуйте, — улыбнулась Феня. — Вы в курсе, что с Марией Ивановной случилось?
— А вы из полиции? — Тембр, интонации и дикция выдавали привычку к чтению, и вуз, и образованных родителей, и чувство собственного достоинства, и еще — разъедающие комплексы.
У Фени зачесались руки…
— Нет, я частный детектив. А вы хотели что-то рассказать полиции?
— Как раз нет.
— Почему?.. — Феня быстро оглянулась на дверь Марии Ивановны. Вовсе не хотелось, чтобы сейчас из-за нее высунулась земноводная физиономия. — Можно я войду?
Девушка посторонилась.
Чистенькая аккуратная квартирка никак не соответствовала облику неопрятной хозяйки. Хотя нет, пожалуй, не совсем чисто и аккуратно здесь было: на столике у кровати стояло несколько полупустых банок из-под сгущенки, джема и шоколадной пасты, по ковру и на диване вольно рассыпались конфетные фантики, а несколько блюдец оказались измазаны тортовым кремом…
— Вы что-то слышали из квартиры Марии Ивановны?
— Присаживайтесь… — Девушка указала на диван и сама тяжело опустилась на его подушки. — Да, слышала, но ментам ничего не скажу.
— Почему?
Ответ последовал через небольшую паузу:
— Мою подругу три года назад изнасиловали, а менты у нее заявление не приняли. Сказали — сама виновата.
— Всяко бывает, — нейтрально заметила Феня. — Я — Александра, а как вас зовут?
— Я — Настя. Так вот, я видела, что вечером приходил только сосед, сын Марии Ивановны.
— Уверены? Хорошо разглядели?
— Ну хорошо, по правде сказать, только спину разглядела. Дело в том, что куртка у Олега приметная: на спине надпись Hate. Открыл дверь своим ключом, вошел.
— Hate? То есть «ненавидеть»?
— Да, вроде.
— А не слышно было, Мария Ивановна с сыном ругалась?
— Я только женщину слышала. А поздно ночью он ушел. Я не спала — читала, поэтому услышала и выглянула в глазок. Что с моей соседкой случилось?
Феня рассказала — без деталей и подробностей.
— Мне эта женщина казалась хорошей, — сказала Настя. — Правда, я так и не поняла, кто кому кем приходится в ее семье. Мужик лет сорока тут был, я думала — сын. Но сын там молодой, не этот. И еще потом девушка появилась, вроде жена того мужика, что постарше. Она была какая-то злая, даже говорила — я запомнила: «Твою бывшую убить бы надо». А до того я видела, что соседку мужик обнимал… Если Мария Ивановна — бывшая, то почему он водит к ней в гости новую жену? Спросить неудобно, а со стороны — непонятно.
Феня покивала ей, делая вид, что сама ничего не понимает.
— А что у вас самой случилось?
— Ничего. А что?
— Зависимость от сладкого, соседей подслушиваете, лак на ногтях ободран, не умывались сегодня.
— Знаете, я зря вас впустила. Зачем вы меня унижаете?!
— Это хорошо, что вы меня впустили, теперь я смогу вам помочь.
— Да с чего? Денег на мне заработать хотите?.. Не получится!
— Поработаю с вами бесплатно. Говорите уже, чего ждать?..
Возможно, кто-то и назвал бы Фенины методы грубыми, однако она сама точно знала: все заблудшие в лесах комплексов, в скалах самобичевания, в пустынях одиночества мечтают только об одном: чтобы кто-то заставил их измениться. Они будут кричать, что все напрасно, что они уже все пробовали и ничего сделать нельзя, но придет кто-то уверенный и строгий, построит их, приструнит, заставит отжиматься, наорет даже и… превратит в принцесс.
Однако с Настей расклад оказался иной. Ее не бросил парень, родственники не жаловались на здоровье, училась она хорошо, ее окружали подруги, и тем не менее все свободное время Настя ела сладости. Это было единственное, что Фене удалось из нее вытащить — девушка призналась, что ест беспрерывно: дома, в гостях, если смотрит телевизор, читает, готовится к семинарам, сидит в социальной сети — ест, ест, ест. Причем просто еда: колбаса или яблоки, творог или чизбургер, пицца, борщ, фуа-гра и вареники — Настю не интересовала, она хотела только сладкое.
— Я часто думаю, что, если взять все те сладости, которые я съела уже, и сложить в одну комнату, то комната эта окажется больше моей в два раза.
— А вам хотелось бы прекратить все это?
— Ну, — вздохнула Настя, быстро глянув на комнату, усыпанную следами сладкострастия, — умом я понимаю: столько сладостей рано или поздно приведут к диабету. А вот при мысли бросить есть конфеты я только пугаюсь: а что тогда делать?
— А когда это началось?
— Сладкое я всегда любила, а началось… — Девушка призадумалась, потом вскочила с постели и отвернулась к окну, будто что-то там увидела. Только за окном не было ничего интересного, и поэтому Феня поняла — она задала тот самый вопрос. Теперь не следовало педалировать ситуацию.