ети, аж расцвела. Зуб, конечно, остался невырванным.
На обратном пути Наталья вместе с опухшей от слез Варькой заехали к Фене. Возникла новая проблема: теперь Варька ни в какую не хотела идти к стоматологу, даже пусть к совсем другому доктору, любящему веселых толстячков. Она начинала хныкать, лишь только мать заводила об этом речь, и Наташка уже не знала, как ей уговорить ребенка повторить попытку избавиться от зуба. В глубоком отчаянии она призвала на помощь Феню. Феня и помогла: она рассказала Варьке, как это вредно — иметь во рту гнилой зуб, какие в нем живут бактерии и микроорганизмы и что будет происходить с самой Варькой, если этот зуб ей не удалить. Рассказывая, Феня сильно увлеклась. На слове «сепсис» Наталья пнула ее в бок, но пинок остался незамеченным. В финале речи, где описывались безутешные мама и бабушка, стоящие над маленькой Варькиной могилкой, Феня наконец-то обратила внимание на остекленевший взгляд ребенка и смолкла на полуслове. Несколько секунд тяжелой тишины разбил истошный детский вой: «Мама, я скоро умру!» Наташка три дня не разговаривала с лучшей подругой, а в следующий раз Варька согласилась пойти к стоматологу только через год.
Владимир Николаевич выговорился и засобирался домой, Богдан клевал носом.
— Пап, что делать будем? — спросила Феня на лестничной клетке, прикрыв за собой дверь.
— А что тут делать? Подождем, пока Валера поправится, и ему парней вернем. Лишь бы в целости и сохранности! Вот, например, что они сейчас делают?.. Ни один телефон не отвечает!
— Пап, я о Богдане.
— А! Ну да…
— Что «ну да»?
— Ну да, вопрос требует размышления.
На лице Фени отобразилось страдание.
— Пока, папа, — сказала она и вернулась домой.
Остаток этого долгого дня Феня посвятила хозяйственным делам.
— Мне так повезло, что я к тебе попал, — сказал Богдан Фене. — Я обещаю, что надолго не задержусь, вспомню все и исчезну.
Феня жарила ему покупные котлетки, витая мыслями в облаках.
— Чего?
— Мне повезло…
Феня подумала, что улыбка ясно обозначила возраст Богдана — лет тридцать пять, не меньше. А то и сорок.
«Интересно, а на сколько лет я сейчас выгляжу?» — спросила она себя.
— О чем думаешь?
— Кажется, завтра я увижу человека, который хотел убить Валерку.
В двух словах Феня рассказала о записи на видеорегистраторе.
Он восхитился:
— Повезло тому пареньку в кутузке! И тебе денег не жалко?
Вопрос Фене показался детсадовским: кто ж на правду денег жалеет? И, кстати, только из желания узнать правду, Феня позволила Богдану оставаться в ее жилище, которое она считала своей крепостью.
Она снова сосредоточилась на котлетках.
— Почему ты одна живешь? Такая симпатичная женщина, добрая, а одна. Это несправедливо.
— Мне так удобнее.
Обычно ее мало волновало, что думают люди, узнав, что Фене в одиночестве вполне комфортно и никаких романов-замужеств она не планирует. Но тут вдруг стало ясно, что этот красивый мужчина смотрит на нее с откровенным непониманием. А правда, можно ли поверить, что женщина не хочет замуж, детей, семью и все как у людей?..
— Я такой человек, — попыталась она объяснить. — Одиночество — это мое естественное состояние.
— А пробовала быть не одной?..
— Да.
— И что?
— Понравилось, — искренне ответила она.
Звучало абсурдно: если тебе понравилось замужем, то почему ты говоришь, что тебе одной комфортнее? Но объяснить что-то правильными словами Феня уже не смогла бы — Богдан смотрел на нее так, что становилось ясно: свои выводы он сделал.
Махнув на эти его выводы, Феня подала котлеты и ушла в спальню — ей хотелось скорее закончить день, чтобы наступило завтра.
Парня в горы тяни
Адвокат Кокарева позвонил рано утром Он представился Дмитрием Скобелевым, обругал Хвостова козлом вонючим и продиктовал номер телефона некоего Владика Хасаева.
— Хасаев требует сто тысяч, а Хвостов… ну, я уже сказал, кто он, раз считает, что вы должны платить за следствие что-то большее, чем налоги. У вас есть сто тысяч?
— Не важно, что там думает Хвостов. Я заплачу за запись, потому что Валера — мой лучший друг, — ответила Феня. — Но… возможно, мне не захочется отдать запись Хвостову.
— Все понимаю! На вашем месте я бы нашел негодяя и тихо укокошил его.
Это слово — «укокошил» — прозвучало по-мультяшному жутко.
— Вы прям дон Корлеоне какой-то.
— С нашими законами только дон Корлеоне чувствовал бы себя комфортно.
— Вообще-то я имела в виду, что мне не хочется спасать Кокарева от пожизненного. Мне неприятно сознавать, что через пятнадцать лет он снова будет на свободе. Кокарев — убежденный психопат. Или врожденный. Не знаю.
— Понимаю. Только вы не идите на встречу одна. У вас есть кто-то, кто смог бы вас защитить?..
После разговора со Скобелевым Феня набрала номер Хасаева. Высокий наглый голос выдавал человека пустого и жадного. Феня показалась ему легкой жертвой, он тут же потребовал не сто, а сто пятьдесят тысяч за пленку. Феня подтвердила репутацию лохушки, согласившись. Хасаев продиктовал адрес. Через десять минут Феня уже шла по улице к банку, чтобы обналичить с карточки деньги.
Васе о своих планах она не сообщила — на то были особые причины. Все, что сегодня делала Феня, имело особую значимость. Внешне она выглядело как обычно, но внутренне словно заледенела в ожидании убийцы. Она увидит его. Она узнает его. И стоило сказать правду, что ей хочется, чтобы произошло все без участия остальных заинтересованных персон. Это личное, так-то. Вот потому-то Феня и решила обойтись без Васи.
Троллейбус двигался по Гродину с присущим этой породе транспорта спокойствием Ехать предстояло через весь город, так что оставалось время передумать множество мыслей, наблюдая за тем, как город одолевает поздняя осень.
Если в ноябре выпадали солнечные дни, Гродин казался обманчиво уютным. Остатки желтых листьев на деревьях под светло-синим чистым небом и особый запах, сочетающий городской смог и влажный аромат холодной грязи, заставляли думать о том, как мало осталось до зимы, до настоящих холодов. Зима незаслуженно виделась смертью, осень также необоснованно представлялась финальным этапом чуть ли не всей жизни. На фоне прощальной синевы горожане как-то тоскливо хмелели, а то и пускались во все тяжкие — напивались по вечерам, разводились или торопились жениться. Вот и сейчас по улице, сигналя, несся свадебный кортеж, снова напомнивший Фене Валерку. У них не было свадьбы, они не хотели этой ерунды, но женаты-то были.
Хасаев жил в том же дворе, что и Кокарев, потому и машину держал напротив подъезда Олега. Феня не угадала, которая из машин, стоящих на парковке, принадлежит шантажисту. Вошла в подъезд (домофон не работал) и поднялась на второй этаж. Дверь в квартиру Хасаева оказалась приоткрыта.
— Эй, — сказала Феня. — Я пришла за записью.
Она вошла в узенький коридорчик имени Хрущева, заваленный коробками из-под фруктов, пакетами, грязный и унылый. Уже там Феня почувствовала, что Хасаева ей не увидеть.
Комната от коридора не отличалась — снова коробки, пакеты. Заглянув мельком в коробки, Феня увидела игрушечных пушистых зверей. Наверное, Хасаев торговал ими — привозил из какого-нибудь цеха и сдавал оптом в магазины.
В углу комнатенки лежал матрас с замызганным бельем, окно было завешено простыней, прибитой гвоздиками к деревянной раме. Запах в квартире — особенно после свежего холода улицы — стоял омерзительный: туалет, горелая еда, нестираные вещи… Феня выглянула на балкон, прошла на кухню. Ощущения стали фактом: Хасаева в квартире не было. И, что гораздо хуже, не было ни видеорегистратора, ни карты памяти из него.
Озадаченная Феня решила позвонить Васе. Он сильно отругал ее — за беспечность, за скрытничество, за недоверие, за все. Потом пообещал приехать с экспертом-криминалистом из частной лаборатории, которая проводила экспертизу для «Просто Бонда».
Феня осторожно прикрыла входную дверь и вышла на балкон курить.
Примерно через полчаса прибыли Вася и эксперт, оказавшаяся милой дамой лет сорока пяти. Она походила на деловитую домохозяйку, и с ней вся эта серьезная деятельность в перчатках и с разными криминалистическими приспособлениями выглядела как кухонная хлопотня.
— Замок двери был вскрыт вкруткой, — сообщила эксперт. — Это специальное приспособление, которым пользуются для вскрытия замков при аварийном взломе. Вкрутку ввинчивают в замочную скважину, пока цилиндр не лопается. Вор сумел незаметно для хозяина вскрыть дверь и войти в комнату. Думаю, он огрел хозяина чем-то тяжелым всего разок, так как мало крови. Хозяин потерял сознание, упал. Преступник прошел к подоконнику, вот следы — спортивная обувь сорок пятого размера, а затем он вытащил хозяина из квартиры.
— Наверняка на подоконнике лежал видеорегистратор, — сказала Феня.
— Да, — согласилась эксперт, — это возможно: видите — весь подоконник запылен, а вот тут в пыли следы. Возможно, сюда положили какой-то предмет, а потом его взяли.
Феня ощущала глубочайшее разочарование и тоскливую усталость, будто бы разом наступила зима.
Домой она вернулась в середине дня. В коридоре споткнулась о кроссовки Богдана. А ведь надо было как-то разбираться и с его проблемами…
Из кухни доносились музыка и звуки, которые обычно сопровождают процесс приготовления пищи. Запах тоже доносился, только аппетитным его назвать было бы сложно. Феня заглянула на кухню: Богдан, который не умел готовить, готовил.
— Привет, что делаешь?
Богдан обернулся от плиты с улыбкой. Увидев лицо Фени, улыбаться перестал:
— Что случилось?
— Хасаев пропал, нет записи…
— Слушай, а я думал, что ты вернешься и скажешь, что вы его поймали! Вот, все утро готовил: яичницу и блины… — Он покосился на тарелку, в которой покоились результаты его кулинарных экспериментов — опаленные скомканные куски теста. — Хотел что-нибудь полезное сделать, потому что так же от безделья с ума сойдешь!