о запасенную обморочную бутылку коньяка, Феня поискала глазами бокалы. Катя, увидев бутылку, улыбнулась сквозь слезы.
Феня шла, шла, шла
Феня решила проведать отца и Валерку, которые теперь дислоцировались неподалеку друг от друга – на разных этажах одной больницы. Сев в троллейбус на остановке у Катиного дома, Феня… проснулась на конечной, проехав половину города от нужного места. Сто граммов коньяку сделали свое дело.
Открыв глаза, Феня первым делом увидела перед собой «билетчицу» (слово из детского лексикона Варьки). По гродинскому обычаю, она была накрашена как звезда борделя и одета, как французы зимой 1812 года.
– Девушка, приехали! – Сказала билетчица пропитым голосом. Кажется, она сочувствовала бедной пьяной бомжихе, заснувшей в траллике. – Выходите!
Краснея, Феня покинула троллейбус.
Вот так она и оказалась в нижней части города, в самом начале бульвара. Где-то тут находился ледовый дворец, в котором занимались хоккеем Фенины племянники. Феня припомнила, что в это время они должны были мотаться по льду с клюшками в руках, и решила полюбоваться зрелищем.
Потоптавшись на углу Вокзальной улицы, консультант детективного агентства таки смогла обнаружить слона, то бишь, ледовый бокс: белая крыша, похожая на толстое стеганое одеяло, накрывшее продолговатую коробку, хитро пряталось посередине улицы. Списав приступ невнимательности на остатки коньяка в организме, Феня направилась к боксу.
Буквально тут же она увидела галлюцинацию: ее родная мама, наряженная в розовенькую с опушкой курточку и натянутый по самый нос розовый беретик (Кристина Петровна страшно боялась простудиться даже в сорокаградусную жару), шла под ручку со стройным высоким блондином.
Руководствуясь своим врожденным чувством справедливости, Феня вырулила навстречу парочке.
Увидев дочь, Кристина Петровна приняла рассеянный вид, однако избежать лобового столкновения уже было невозможно. Зато на лице (конечно же!) Богдана отразилась искренняя радость:
– Александра! Вы хотите посмотреть, как играют мальчики?
Феня любовалась ситуацией. Мама выглядела так, будто другие девочки поймали ее за игрой чужими игрушками, Богдан продолжал открыто и дружелюбно улыбаться – как ни странно, он не осознавал всей неловкости ситуации. Пахло жестким сюром.
– А мама уже видела игру? – Невинно поинтересовалась Феня, приближаясь к прячущей глаза Кристине Петровне.
– Там холодно, – буркнула любящая бабушка. – Что это тебя сюда занесло, Саша?
– Значит, Богдан, ты встречаешься с моей мамой? Почему не говорил об этом?
Богдан просиял, будто выиграл сто миллионов и теперь давал интервью об этом на первом канале:
– Все произошло совершенно неожиданно, – сказал он, переводя взгляд своих ласковых глаз на Кристину Петровну (та продолжала поджимать губы). – Саша, я понимаю, почему тебе это все неприятно. Только у нас с тобой все равно ничего не получилось бы…
Феня подняла брови, чувствуя, что в ее мозгу вдруг стали активно рождаться вопросы. Пока у этих вопросов не было четких формулировок. Они больше походили на новорожденных котят – бесцельно бродили, натыкаясь друг на друга, а больше ничего.
Кристина Петровна впервые посмотрела на дочь прямо.
– Так ты, Саша, влюблена в Славу? – В ее душе боролись эгоизм и материнская любовь. – Слава, но ты ничего не говорил об этом…
– Почему «Слава»? – Феня насторожилась.
– Я вспомнил свое настоящее имя. Меня зовут Вячеслав Горяинов.
– А что еще вспомнил?
– Больше ничего.
– Что же, – широко улыбнулась советник брачного агентства, – рада была вас видеть, до свидания!
Уходя, Феня заметила, как изменилось лицо мамы – она будто спала, а теперь проснулась. Было забавно думать, что мама чувствует себя виноватой, отбив мужчину у родной дочери. Будь у Фени другая родительница, Феня избавила бы ее от необоснованных самоистязаний, сообщив, что между ней и Богданом ничего не было и быть не могло, но Феня свято верила в Кристину Петровну: она никогда не изменяла единственной страсти своей жизни, а именно любви к себе самой.
Теперь Феня отправилась домой. Хотелось есть, но хотелось и праздника. Вспомнив, что Валерка в коме и не пригласит ее на суши, она позвонила в суши-кафе и заказала себе восемь роллов «Филадельфия» на дом.
Ехал Грека через реку
И суши были доставлены, и жизнь готовилась улыбнуться Фене, когда затрещал телефон.
– Это Лукас, – сказала трубка. Феня, раздавленная пищевой фрустрацией, простонала в ответ нечто невразумительное. – Помогите мне, прошу вас! Катя злится, а я не хотел этого. Я думал, она поплачет и успокоится, как все женщины. Но Катя – богиня, она не как все!
Отчаяние греческого принца не могло тронуть сердце Фени – сам наворотил, сам и разбирайся. А он продолжал тараторить:
– Я был вынужден сбежать, ведь теперь я разорен! Как бы я смотрел в глаза Кате, ведь пришлось бы продать наш большой дом, машину. У Кати не было бы красивых платьев, у детей – поездки в Диснейленд.
Грустно глядя на суши, Феня спросила:
– Так что случилось-то?
– У моей семьи были отели на Черном море, ими наемный управляющий занимался. Этим летом случилось наводнение – отели затопило, их теперь надо ремонтировать. Управляющий, сволочь, деньги на ремонт взял и сбежал с ними! Все лето отели простояли впустую. И теперь у меня больше нет ни гроша! На последние деньги я купил паспорт, уехать смог. Сейчас работаю на апельсиновой плантации…
– Но вы же кучу денег оставили Кате!
– Да, это был страховой фонд, который мой отец создал, и те деньги, что удалось выручить, продав затопленные отели. А больше у нас нет ничего! Катя разлюбит меня, если мы будем в бедности жить! Но как же я по ней тоскую! Что мне делать?!
– Я не могу вам помогать, мой клиент – Катя.
– Я заплачу!
– Вы разорены, – мстительно ответила Феня. – И потом ты мне не нравишься.
– Почему?
– Потому что не слушаешь меня! Я расписала твою будущую жену от – и до! Она же совершенно нематериальна, она к деньгам равнодушна! Ты не смог ее купить, помнишь? Тебе пришлось ее завоевать, убедить в своей любви, влюбить в себя. Да, деньги помогли, но главное – ты смог показать свои лучшие качества и понравиться ей. Кстати, Сент-Экзюпери-то почитал?..
– Ага.
– И что он говорит?
– Ну…
– Мы в ответе за тех, кого приручили, Лукас! А ты Катю приручил, а на ответственность свою наплевал! Ты ее недостоин.
Лукас даже всхлипнул.
– И если у тебя возникли проблемы, угрожающие браку, ты должны был прийти ко мне, а не разыгрывать тут спектакль на тему «Спасите! Тону! Буль-буль!»…
В трубке раздался совершенно неожиданный для Фени сдавленный смешок, а затем – Лукас расхохотался вволю.
– Александра, я вас обожаю! Буль-буль, говорите? Да, вы правы, я – кретин полный! Идиотус! А моя двоюродная сестра тут, в Греции, говорит, что я сбежал от жены потому, что чувствовал вину. Она психотерапевт.
– Какую вину?
– Мои родители погибли во время пожара, а я все равно был так счастлив с Катей, что не передать словами! Мало скорбел, слабо. И тогда мое подсознание заставило меня разрушить это счастье. Чтобы страдать.
– Ну, знаете!.. – Психология Феню временами вводила в ступор.
– Вы правы, я же приручил Катю и не должен ее бросать! Предложите Кате приехать ко мне в Грецию с детьми и сами приезжайте! Я тут осмотрелся, с братом посоветовался. Он говорит, что семья нам с Катей поможет. Я так хотел, чтобы она была счастлива, но не понимал, что надо для этого делать.
– Ладно, поговорю с ней, – буркнула Феня, пытаясь сохранить бюрократический тон, но уже очарованная непосредственностью собеседника.
Суши от ожидания не испортились, а оказались еще вкуснее, чем ожидалось. Решительно, жизнь приходила в норму!
Вечером к Фене пришли гости – Славовна и Варька. Они не предупредили о визите, но Феня, как только увидела бабушку и внучку в дверной глазок, так сразу же обрадовалась. И пусть со Славовной расстаться пришлось нехорошо, и пусть Варька ни разу не позвонила после своего ухода, уже то, что они пришли, означало крайне много.
Первым делом, даже не поздоровавшись, Славовна повинилась:
– Сашенька, прости старую дуру! Я напала на тебя, даже не дав тебе слова сказать, и наговорила такой чуши!
Феня открыла рот, чтобы прервать поток самобичевания, однако Славовна и на этот раз не собиралась ее слушать:
– Понимаешь, я ведь всю жизнь толстухой была! В юности все худеть бросалась, но не понимала, что для этого делать. Не ела, падала в обмороки. Со мной вместе худела моя подружка Валька. Мы дошли до того, что стали соревноваться, кто дольше сможет не есть. Она не ела трое суток. А у Вальки был диабет. На четвертые сутки она впала в кому и умерла. Нам было по семнадцать. И после этого я зареклась худеть.
– Славовна, я на вас не в обиде, – ответила ей Феня очень великодушно. Она не могла глаз отвести от Варьки, снявшей свою дутую куртку и стоявшей перед ней, опустив руки. Всем своим видом – тонкой талией, длинной шеей, стройными ножками – Варька демонстрировала свои успехи, а были они ошеломительны!
Славовна перевела взгляд на внучку и горделиво разулыбалась. Да и сама выглядела постройневшей.
Феня приняла из рук гостей большой пакет с фруктами, усадила их на диваны. Хотела приготовить чай, но Славовна снова начала говорить, и Феня уселась рядом с ней, упиваясь этой речью.
– Я ж и Наташку всегда блинчиками и пирогами кормила, и если только она начинала отказываться от еды, всегда свою Вальку вспоминала. Наталья так и выросла у меня пышкой! К старости, знаешь, Саша, все страхи становятся сильнее… В молодости ты еще можешь наплевать на что-то, выбросить из головы всякие вещи, но с возрастом уже не получается. А когда узнала, что ты взялась за Варьку – просто из себя вышла! Прости меня, ладно? – Она умильно посмотрела на Феню.
– И не думала сердиться, – продолжала щедриться Феня. – Но… Варька все же похудела!