Знаменитый итальянский криминолог Чезаре Ломброзо, прославившийся своей теорией антропологических типов преступников, использовал внешность Равашоля для лишнего подтверждения правоты своей концепции. Он подчеркивал, что «в лице Равашоля нам прежде всего бросается в глаза зверство, свирепость. Физиономия Равашоля в высшей степени асимметрична, надбровные дуги чрезмерно развиты, нос сильно изогнут в правую сторону, уши дегенеративные, помещены на различной высоте, нижняя челюсть огромна, квадратная и выдаётся вперед – все это характерные признаки прирождённого преступника. Прибавьте ещё недостаток произношения, распространенный среди дегенератов. Психология его вполне гармонирует с его внешним видом. Начальную школу он оставил почти безграмотным и по неспособности должен был отказаться от всякого ремесла. Тогда, погрязнув в пороках, он начинает красть и фабриковать фальшивые монеты, выкапывает труп, чтобы воспользоваться кольцами, убивает старого отшельника ради его сбережений. Рассказывают (впрочем, это не доказано), что в это же время он хочет убить мать и изнасиловать сестру. Налицо здесь также и болезненная наследственность: его дед и прадед умерли на эшафоте как разбойники и поджигатели» (Чезаре Ломброзо. Анархисты).
К сожалению, революционный бум начала ХХ века способствовал и появлению идейных и практических наследников Равашоля в Российской империи. Часть российских анархистов встала на позиции «безмотивного террора». Оправдание и совершение безмотивных террористических актов получило в российском революционном движении нарицательное наименование «равашолевщина» – то есть даже единомышленники-анархисты проводили параллели между безмотивными актами российских радикалов и преступлениями, совершенными французским то ли анархистом, то ли просто маньяком. Один из наиболее громких террористических актов «безмотивной» направленности произошел в Одессе. По иронии судьбы, в 2014 году, спустя целый век, здесь погибнут десятки людей, сожженных активистами украинских неонацистских группировок. В начале же века объектом террористического нападения оказалось простое кафе…
Одесса в начале ХХ века стала одним из центров анархизма в Российской империи. Удивляться этому не приходится – портовый город, который до сих пор величают по всей России не иначе как «Одесса – мама», населял достаточно восприимчивый к радикальным идеям народ: моряки, портовые грузчики, докеры, «безбашенные» люмпен-пролетарии. Даже криминальный авторитет Мишка Япончик (Михаил Винницкий, которого знаменитый советский писатель Исаак Бабель показал в образе налетчика Бени Крика) симпатизировал революционным движениям и даже оказывал материальную помощь левым эсерам и анархистам.
Первый революционный кружок, в идеологическом отношении приближавшийся к анархизму, – махаевская группа «Непримиримые» – появился в Одессе еще в 1903 году. Именно ее активными участниками Копелем Эрделевским и Ольгой Таратутой (Элькой Рувинской), перешедшими на анархистские позиции, чуть позже была создана Одесская рабочая группа анархистов-коммунистов, примыкавшая к чернознаменскому направлению.
Махайский и «махаевщина»
Здесь следует вкратце остановиться на том, что представляла собой идеология махаевцев – так называемая «махаевщина». В советское время о «махаевщине» писали в исторической литературе как о негативном явлении в революционном движении. Однако во многом и «махаевские» идеи легли в общую модель мировоззрения левых коммунистов, критически относившихся к интеллигенции и идеализировавших людей физического труда.
Ян Вацлав Махайский (1866—1926) был по происхождению поляком. При этом он не имел никакого отношения к пролетариату – выходец из семьи чиновника, учился в университете, где и столкнулся впервые с радикальными идеями. Махайский участвовал в польском национально-освободительном движении, за что был сослан в Вилюйск, а после освобождения из ссылки обосновался в Иркутске. Именно в ссылке он и написал свой манифест «Умственный рабочий», изложенные в котором идеи легли в основу очень специфического направления в русском революционном движении. Хотя собственно махаевские кружки всегда были крайне малочисленны и не играли особой роли в революционном движении, отдельные идеологические постулаты концепции Махайского повлияли и на социал-демократические, и на эсеровские, и на анархистские организации. Суть учения Махайского сводилась к тому, что интеллигенция является не менее опасным для пролетариата эксплуататорским классом, нежели буржуазия. Только если буржуазия эксплуатирует пролетариат, опираясь на собственность на средства производства, то интеллигенция эксплуатирует пролетариат своими знаниями. Последние и дают интеллигенции статусное и материальное превосходство над рабочими, позволяют манипулировать последними в своих интересах.
Политические партии, включая и революционные, по мнению Махайского создаются интеллигенцией с целью подчинить своему влиянию рабочих. Пролетарии, поддерживающие революционные партии, считают, что борются за свои интересы и права, однако в действительности лишь меняют «одних господ на других», способствуя приходу к власти интеллигенции – руководителей и ведущих активистов революционных партий. Ненависть к интеллигенции стала определяющим постулатом махаевской теории, который и способствовал тому, что махаевщину стали рассматривать как нарицательное имя для любого неприятия интеллигенции и умственного труда в целом со стороны рабочих (разумеется, это вульгаризированное определение, однако не лишенное известной степени истинности).
После освобождения Махайского из ссылки, ему удалось создать в Иркутске небольшой кружок, преимущественно укомплектованный рабочими. Иркутские махаевцы 1 мая 1902 года выпустили листовку, призывавшую превратить Первое мая в день экономической борьбы рабочих за свои интересы. За подпольную деятельность в Иркутске Махайский получил второй срок – на этот раз семь лет ссылки на Колыме. Однако в этот раз Махайскому удалось бежать. Он оказался в Швейцарии, где выпустил новое издание «Умственного рабочего». В отличие от марксистов, Махайский считал, что не характер производственных отношений определяет ход исторического развития общества – куда большую роль играют отношения между элитами и массой. Тем не менее, сам Махайский в эмиграции работал банковским служащим, а не землекопом или грузчиком, а после Февральской революции, вернувшись в Россию, был техническим редактором в журнале «Народная экономика». В 1926 году он умер от инфаркта.
Идеи Махайского оказали определенное влияние на часть анархистов. Радикально настроенные молодые люди видели в его концепции стремление к подлинному равенству рабочих людей, отрицающих власть и денег (буржуазии), и знания (интеллигенции). Отсюда рождалось презрение к умственному труду и идеализация людей физического труда. Особенно много из трудов Махайского подчерпнули анархисты – безначальцы. Они, наследовавшие бакунистские представления о революционном духе «босячества», люмпен-пролетариата, точно также призывали рассматривать интеллигенцию в качестве потенциальных врагов «всех угнетенных». Небольшие махаевские кружки действовали в Санкт-Петербурге, Екатеринославе и Одессе. Как правило, все их ведущие активисты впоследствии примкнули к наиболее радикальным группам анархистов – коммунистов – чернознаменцам и безначальцам.
Взрыв в кафе
Копель Мошкович Эрделевский, предпочитавший, впрочем, на русский манер звать себя Константин Моисеевич, был революционером опытным и для того времени достаточно пожилым: в 1905 году ему было уже двадцать девять лет, примерно десять из которых – в революционной борьбе. К слову, основная масса анархистов тогда была представлена юношами и девушками 16—19 лет. Люди старше 25 обоснованно считались «стариками», а такие персонажи как Петр Кропоткин или Варлаам Черкезов, которым перевалило за шестьдесят, считались просто «ископаемыми».
Уроженец Елисаветграда, Эрделевский еще в 90-е годы XIX века примкнул к социал-демократам, но, после знакомства с теорией «рабочего заговора» Махайского, от социал-демократии отошел и организовал в Одессе, где он проживал в 1903 году, махаевский кружок «Непримиримых». Чуть позже, переехав в Екатеринослав, Эрделевский отметился там как создатель Партии борьбы с мелкой собственностью и всякой властью, стоявшей на смешанных махаевско-анархистских позициях, в августе 1904 года арестован и отправлен в Петербург, где за недостатком улик освобожден. В 1905 году мы видим Эрделевского уже активным анархистом, членом Елисаветградской группы анархистов-коммунистов (чернознаменцев), отвечающим за подготовку террористических актов и изготовление бомб.
Товарищ Эрделевского по борьбе и его ровесница Элька Гольда Эльевна Рувинская, более известная как Ольга Ильинична Таратута, была родом из деревни Ново-Дмитровка Херсонской губернии. Учительница по профессии, она начала свой путь революционерки, еще в конце XIX века, в 1897 году, примкнув к социал-демократическому кружку в Елисаветграде. Там же начинал революционную «карьеру» и ее муж Александр, впоследствии ставший одним из лидеров хлебовольческого направления. В 1901—1904 гг., находясь в эмиграции в Швейцарии, Ольга познакомилась с действовавшей там группой русских анархистов. Вернувшись в Россию, она обосновалась в Одессе и стала одной из активных участниц группы «Непримиримые». По воспоминаниям современников, это была очень интересная и смелая женщина. Среди русских анархистов ее уважительно звали «Бабушка».
Находясь на позициях чернознаменцев, Одесская рабочая группа анархистов-коммунистов осенью 1905 года решила провести «безмотивный» террористический акт, направленный против городской буржуазии. Посовещавшись, анархисты выбрали в качестве объекта террористической атаки кофейню Либмана – достаточно известное в Одессе место отдыха более-менее зажиточной части населения. «Как можно сидеть в кафе, когда вокруг умирают от голода дети и старики, а рабочие трудятся в поте лица, получая лишь жалкие копейки» – рассуждали идущие на теракт боевики, не задумываясь о том, что в кафе могли быть и дети, и старики, и даже хорошо оплачиваемые рабочие. Кофейня находилась в знаменитом доме Либмана. Этот архитектурный памятник, построенный в 1887—1888 гг., сохранился в Одессе и по сей день. Во время описываемых событий в нем находились пекарня, кондитерская и злополучная кофейня.