17 декабря 1905 года в кофейне Либмана раздался взрыв. Пятеро анархистов-боевиков швырнули в кафе пять бомб. Однако, полиции удалось задержать исполнителей этой террористической акции – чернознаменцев Ольгу Таратуту, Станислава Шашека, Моисея Меца, Йосифа Бронштейна и Беллу Шершевскую. Задержали и организатора взрыва Копеля Эрделевского. Арестованные анархисты были помещены в Одесскую тюрьму. Опытному революционеру Эрделевскому, впрочем, вскоре удалось обмануть охранку и вырваться на свободу: как и безначалец Дивногорский в Петербурге, Копель Эрделевский симулировал сумасшествие и был помещен в одесскую психиатрическую больницу. Затем из Одессы его перевели в больницу Святого Николая Чудотворца в Петербурге, откуда зимой 1906 года он совершил побег и скрылся за границей.
Другим одесским чернознаменцам повезло меньше. 1 ноября 1906 года состоялся суд над участниками взрыва кофейни Либмана. Осужденные отказались признавать за собой уголовную вину. Моисей Мец, например, с готовностью признал, что это именно он бросил одну из бомб в кафе и сделал это умышленно, с целью убить представителей класса эксплуататоров. Но этот террористический акт, по мнению Меца, был не преступлением, а лишь эпизодом борьбы против существующего строя, за строительство нового, свободного и справедливого общества.
Расплата за теракт
Тридцатилетняя Ольга Таратута и Станислав Шашек, молодой парень 21 года, были приговорены к семнадцати годам каторжных работ. Троим же непосредственным исполнителям теракта, не взирая на их молодой возраст, был вынесен смертный приговор. Белла Шершевская по прозвищу «Шерка», 22 лет, столяр Моисей Мец по прозвищу «Борис», 21 года, и Йосиф Бронштейн («Йоська Беленький»), 18 лет, были казнены.
Исторические источники обладают весьма скудной информацией о лицах, совершивших это преступление. Поэтому основные моменты можно восстановить лишь по воспоминаниям участников революционного движения начала ХХ века. Одной из них была Надежда Деркач. Надежда Яковлевна Деркач – участница революционного движения. Родилась в декабре 1883 года в местечке Снитовка Летичевского уезда Каменец-Подольской губернии в еврейской семье. В революционном движении участвовала с 1901 года, в 1903 примкнула к социал-демократам. В 1905 году, во время заключения в Киевской тюрьме, перешла на анархистские позиции. Участвовала в боевой деятельности анархистских групп в Унече, Стародубе, Одессе. В Одессе 15 марта 1906 года была арестована за экспроприацию и вооруженное сопротивление и 8 мая приговорена к смертной казни через повешение. Спустя 3 месяца смертную казнь заменили бессрочной каторгой. На каторге Н.Я.Деркач провела 6 лет. В 1912 году оказалась в эмиграции в Женеве, где отошла от анархизма и вернулась на социал-демократические позиции, официально не вступая в партию. В Россию вернулась после Февральской революции 1917 года. Примыкала к левому крылу меньшевиков. Вела революционную работу в Чите и Читинском уезде. 15 мая 1920 года вступила в РКП (б). Оставила интересные воспоминания о своей деятельности в рядах анархистов и о своей тюремной эпопее.
Именно Надежда Деркач, находившаяся в то время в Одесской тюрьме, оставила более-менее подробное описание смертной казни анархистов, взорвавших кафе Либмана: «Бейля Шерешевская, дочь зажиточных родителей, была настоящей пролетаркой. Во имя революции, за идею анархизма она смело шла на самые отчаянные предприятия. В этой маленькой, немножко сутуловатой девушке с мягкой улыбкой трудно было, не зная ее близко, представить себе человека с огромной энергией и колоссальной силой воли, какой она была в действительности. Тяжело раненная во время акта в живот, она ни разу не застонала и не пожаловалась. Смертную казнь Шерешевская приняла так же стойко, как шла на противобуржуазный акт».
Адвокаты обвиняемых террористов решили использовать тяжелое состояние арестованных и оттянуть срок суда, рассчитывая на то, что приговор будет смягчен. Но ситуация в стране развивалась по несколько иному сценарию. Рост террористической активности революционных организаций повлек за собой и ужесточение государственной правоприменительной политики в отношении арестовываемых террористов – эсеров, анархистов, социал-демократов. Поэтому ничего хорошего не ожидало и одесских безмотивников. Хотя в защиту Беллы Шерешевской выступали самые известные адвокаты страны и либерально настроенные политические деятели, перевести ее в городскую больницу для проведения операции не разрешили. Осколки из живота Шерешевской вынимали в тюремном лазарете. Подлечили также Меца и Беленького, раненых во время теракта.
В конце концов, всех троих признали здоровыми и повезли на суд. Шерешевская, Мец и Беленький были приговорены к смертной казни через повешение, Таратута и Шашек – к семнадцати годам каторги, поскольку были признаны соучастниками теракта, а не его непосредственными исполнителями.
«Наконец наступил день, когда они были признаны здоровыми, И их, фактически еще больных, повезли на суд. Все трое были приговорены к смертной казни через повешение. Таратуто и Шашек получили по 17 лет каторги, как соучастники. Адвокаты ждали, что Каульбарс заменит смертную казнь каторгой. И мы ждали.
Однажды, в октябре, когда мы были на вечерней прогулке, надзиратель вызвал Шерешевскую в контору. Мы все бросились к ней, предчувствуя что-то неладное, но она со смехом сказала нам, что к ней приехала сестра из Белостока на свидание. Все же. мы насторожились. Прошел час. Шерочки не было. Надзирательницы стали нас звать в камеры, но мы не поднялись. Удивительно, как только должна была произойти чья-нибудь казнь, тюремная администрация становилась очень осторожной с нами, избегая столкновений, Уже темнело. Со двора, где мы гуляли, видны были окна Меца и Беленького. Мы условились раньше, что у них на окне должно висеть полотенце, в знак того, что все благополучно. Полотенца не было, жуткий признак, значит, сегодня казнь. В тяжелом молчании мы разошлись по камерам. Наступила гробовая тишина. Вдруг вошла надзирательница м-м Бойко с перевязанной щекой (у нее всегда были флюсы, благодаря этим флюсам Ольге Таратуто удалось бежать под видом м-м Бойко с завязанной щекой) и сообщила нам, что Ольге Таратуто дают свидание с Мецем, Беленьким и Шерешевской, уводимыми на казнь.
В три часа ночи их увезли. Когда их вывели на двор и усадили в тюремную карету, Борис Мец поднял воротник пальто и сказал: «Как холодно, можно простудиться». К ним пригласили еврейского раввина. Товарищи заявили ему, что о раскаянии не может быть и речи, что если бы у них было десять жизней, они бы их все отдали на борьбу.
Вешали по очереди, Беленького последним. Шерешевская мучилась 25 минут. Ожидающие должны были смотреть на ее предсмертные конвульсии» (Деркач Н. Я. По этапам и тюрьмам. М.-Л., 1930.).
Реакция
На российскую и эмигрантскую общественность взрыв у кофейни Либмана произвел большое впечатление. Мнения разделились не только в обществе, но и среди самих анархистов – от крайнего неприятия безмотивного террора до восторженной похвалы смельчакам, бросившим открытый вызов всему буржуазному классу. Даже среди одесских анархистов по вопросу о взрыве в кофейне Либмана не было единства: так, идеолог анархо-синдикалистской группы, действовавшей в городе параллельно с чернознаменцами, публицист Даниил Новомирский террористический акт чернознаменцев резко осудил. Но, несмотря на явную и декларируемую непричастность к взрыву, Новомирскому пришлось из-за полицейских преследований покинуть Одессу. В город он вернулся только в сентябре 1906 года, создал Южно-русскую группу анархистов-синдикалистов (ЮРГАС), но и она, вопреки идеологическим установкам самого Новомирского, отнюдь не избегала террористических актов и экспроприаций.
Впоследствии русские анархисты все же открестились от терактов, совершенных безмотивниками. Большая часть анархистских лидеров, при всем их радикализме, прекрасно понимала, что подобными акциями лишь оттолкнет от себя народные массы, причем не только обеспеченные слои населения, но и тот самый пролетариат. Акты безмотивного террора постепенно сошли на нет в Российской империи. После революции 1905—1907 гг., когда радикальные направления в отечественном анархизме – безначальцы и чернознаменцы – прекратили свое существование по причине гибели или ареста основной части активистов, в российском анархо-движении утвердилось кропоткинское («хлебовольческое») направление, проповедовавшее массовые действия – революционные захватные стачки, забастовки, восстания. Однако в современном мире мы видим возрождение подобных террористических практик – только уже на совершенно иных идеологических принципах. Безмотивный террор нынче проповедуют некоторые тоталитарные секты, фундаменталистские организации.
Взрывы в метро, в автобусах, в торговых центрах, взрывы жилых домов – это тот же самый безмотивный террор, жертвами которого могут стать любые люди вне зависимости от их национальной и расовой принадлежности, вероисповедания, политических взглядов или социального статуса. Террористы-фанатики, совершающие акты безмотивного террора, в ряде случаев являются зомбированными инструментами в руках заинтересованных организаций или личностей. Но встречаются среди них и те, кто убежден, что своими преступными действиями он может повлечь какие-либо коренные изменения в общественном устройстве, приблизить торжество своего социального или религиозного идеала.
Глава 5. Чернознаменный Екатеринослав
В начале ХХ века Екатеринослав (ныне – Днепропетровск) стал одним из центров революционного движения в Российской империи. Этому способствовало, в первую очередь, то, что Екатеринослав представлял собой крупнейший промышленный центр Малороссии, а по численности населения занимал четвертое место среди малороссийских городов после Киева, Харькова и Одессы. В Екатеринославе существовал многочисленный промышленный пролетариат, за счет роста которого увеличивалась и численность населения города – так, если в 1897 году в Екатеринославе жило 120 тысяч человек, то к 190