ан? В конце концов, Ройх добился секретного разговора с приставом 11-го полицейского участка Кишинева Хаджи Коли и, через 3 дня после этой беседы, в присутствии Сафьяна и Беркова спросил следователя в лоб: почему не арестован Гофман и назвал его домашний адрес (Сибиряков С. Убийство провокатора Гофмана – в кн. Сибиряков С.: В каменном мешке. М., 1926.).
Все, произошедшее дальше, легко предугадать. Гофман был арестован, так как проигнорировать вопрос Ройха означало бы признать Гофмана провокатором. В 1-й камере поднавесной башни Гофмана с набором вполне понятных вопросов ожидали арестованные по «кишиневскому делу» террористы и другие политические заключенные, содержавшиеся в тюрьме. Был среди них, кстати, и знаменитый впоследствии красный командир на фронтах Гражданской войны Григорий Иванович Котовский. Кстати, сам Котовский, как известно, в свои молодые годы сочувствовал анархизму. В конце концов, Гофман признался в своей провокационной деятельности и работе на полицию.
Семен Сибиряков, бывший свидетелем «товарищеского суда» над Гофманом, так вспоминает происходящее: «Не было сомнения, что Гофман действительно провокатор, и, как только за ним закрылась дверь камеры, встал вопрос о его наказании. Предложение о тайном голосовании приговора было принято без возражений. Все занялись составлением записок. Помнится, нас было около 35 человек и все записки, за исключением двух, гласили кратко – смерть. Когда встал вопрос об исполнении приговора, желающих убить провокатора было столько же, сколько записок. Решено было тянуть жребий. Долго роковая записка не показывалась, и все, вытянувшие пустые листы, разочарованно опускали носы, отходя от шапки, в которой были записки» (Цит. по: Сибиряков С. Убийство провокатора // Смена. №18, ноябрь 1924).
Последний жребий, кому выпаст «честь» убить провокатора, из двух бумажек тянули Борис Берков и Григорий Котовский. Причем на своем участии в убийстве настаивал именно Котовский. Обладавший могучим телосложением революционер с уголовным прошлым угрожал задушить Гофмана в два счета и сомневался насчет возможностей тщедушного и близорукого Беркова справиться с приговором. Однако жребий вытянул Берков.
После этого были отправлены делегаты к уголовникам, «смотревшим» за тюрьмой. Чтобы не портить с ними отношения, было решено заручиться также и их поддержкой для убийства провокатора. Однако Котовскому и другим делегатам «от политических» не удалось убедить «блатных» в виновности Гофмана. Уголовники напирали на то, что никто не видел, как Гофман ходил в «охранку», соответственно и приговаривать его на основании лишь одних подозрений нельзя. Тем более, что дерзкое убийство в тюрьме сильно ужесточит режим, что не выгодно ее постоянным обитателям. В результате, «политические» приняли решение убить Гофмана вне пределов тюремного корпуса – во дворе, во время прогулки.
29 июня во время выхода на прогулку, под лестницей, Борис Берков напал на Гофмана с заточкой. Несколькими ударами в сонную артерию анархист покончил с провокатором. Опешившим надзирателю и прибежавшему на крики помощнику начальника тюрьмы Бебелову не оставалось уже ничего иного, как отвести Беркова в камеру. «Борис моет руки мылом. П. Николаев и я помогаем перевязать порезанные пальцы. Слышен шум отворяемых дверей. Возбужденно вваливаются все с прогулки; впереди – М. Сибов, С. Ройх, Сафьян и др. Еще раз шарахнулся шумно засов, вошли: начальник тюрьмы Францкевич, помощник Бебелов – вспоминал Семен Сибиряков, – Что же, господа, вы наделали? Наедет начальство, хлопот сколько, дознаний. Неприятностей не оберешься. Разве это можно? Я вынужден буду вас, господин Берков, изолировать в секретку». (Цит. по: Сибиряков С. Убийство провокатора // Смена. №18, ноябрь 1924).
Дело об убийстве Гофмана было достаточно быстро передано Одесскому военно-полевому суду. На суде присутствовали в качестве свидетелей начальник тюрьмы Францкевич и один из надзирателей. Служба Гофмана в качестве провокатора полиции подтвердилась материалами дела. Борис Берков был приговорен к смертной казни и в сентябре 1907 года казнен.
Дело Богрова
Таким образом, мы видим на примере двух наиболее знаменитых в анархистском мире России начала ХХ века «дел о провокаторах», что в эпоху кровавого революционного террора даже тюремные стены не могли спасти подозреваемых в сотрудничестве с полицией от жестокой расправы со стороны вчерашних единомышленников. Впрочем, здесь была изрядная вина и самих правоохранительных органов. Такие провокаторы как Гофман не представляли для царской полиции существенного интереса, поэтому об их безопасности серьезно не заботились. По сути, они были «отработанным материалом», за которым охотились преданные вчерашние товарищи, но который не имел никакой ценности и для полиции.
При этом, показательно, что самый известный провокатор, внедренный полицией в ряды анархистов, как раз и совершил одно из наиболее громких политических убийств начала ХХ века – убийство премьер-министра России Петра Столыпина. Дмитрий Богров, настоящее имя которого было Мордко Гершкович Богров, с конца 1906 года участвовал в деятельности Киевской группы анархистов-коммунистов – чернознаменцев.
Дмитрий Григорьевич Богров родился в 1887 году в достаточно обеспеченной еврейской семье присяжного поверенного. Дед будущего провокатора был писателем, брат – врачом и орденоносцем. Денег семье Богрова хватало на то, чтобы оплатить учебу сына в престижной Первой киевской гимназии, затем – в Мюнхенском университете на юридическом факультете. В студенческие годы и произошло знакомство юного отпрыска присяжного поверенного с анархистскими идеями. Юный Богров читал Бакунина и Кропоткина, а позже получил представление и о современной ему на тот период пропагандистской литературе анархистов. По возвращению из Мюнхенского университета, где он проучился в ноябре 1905 – 1906 гг., Богров поступил на юридический факультет Киевского университета. Во время учебы в нем, в 19-летнем возрасте, Богров и сблизился с местными анархистами – чернознаменцами. Кстати, все время, пока он участвовал в деятельности киевских анархистов, он продолжал учиться в университете и окончил его в 1910 году, после чего служил помощником присяжного поверенного.
Свои услуги киевскому охранному отделению он предложил совершенно добровольно, при этом получал от охранного отделения денежные вознаграждения (хотя вряд ли материальная мотивация имела определяющую роль для Богрова – он был выходцем из хорошо обеспеченной семьи, учился в Мюнхенском университете, позже – и сам зарабатывал юридической практикой).
Примечательно, что в анархистской среде Богров пользовался значительным авторитетом. Его уважали как деятельного активиста, образованного человека и, естественно, не предполагали, что в охранном отделении он был более известен как «Аленский» и специализировался на социалистах-революционерах, максималистах, анархистах, выдавая целые группы леворадикальной молодежи царской полиции. Богров регулярно участвовал в собраниях группы чернознаменцев, планировал операции, писал тексты – в общем, был, что называется, одним из ведущих активистов киевского анархистского подполья.
Одним из наиболее ярких эпизодов в провокационной деятельности Богрова является выдача им практически всего «актива» Киевской группы анархистов – коммунистов – чернознаменцев, одновременно бывшего и активом созданного за рубежом Боевого интернационального отряда. Фактически, именно Богров стоял за разгромом в конце 1907 – начале 1908 гг. анархо-коммунистического подполья в Киеве, чем сыграл очень серьезную роль в развале анархистского движения в западных губерниях Российской империи.
Тем не менее, единомышленники – анархисты стали подозревать Богрова в сотрудничестве с полицией лишь в 1910 году. И даже после того, как сотрудничество Богрова с полицией стало фактически очевидным, многие отказывались в этот факт верить. Так, Герман Сандомирский, руководивший деятельностью киевских анархистов, до конца своих дней был убежден, что Дмитрий Богров является честным революционером (Уже после победы Октябрьской революции, в 1926 году, Сандомирский, бывший в тот период советским дипломатом, опубликовал по данному поводу статью в известном советском журнале политзаключенных «Каторга и ссылка» – Сандомирский Герман. По поводу старого спора. – Каторга и ссылка, 1926, №2.). И это при том, что именно его Богров и сдал «охранке». Другой известный анархистский деятель, Иуда Гроссман – Рощин, напротив, оценивал личность Богрова, даже не беря в расчет его провокационные действия, достаточно негативно. В частности, он писал: «Был ли Дмитрий Богров романтиком? Нет. В нём жило что-то трезвенное, деляческое, запыленно-будничное, как вывеска бакалейной лавочки… Я очень легко представляю Богрова подрядчиком по починке больничных крыш, неплохим коммивояжером шпагатной фабрики… И он бы серо и нудно делал нудное дело. Но точно так же представляю себе и такой финал: в местной газете, в отделе происшествий появляется петитом набранная заметка: «В гостинице «Мадрид» покончил самоубийством коммивояжер шпагатной фабрики Д. Богров. Причины самоубийства не выяснены» (Цит. по: Аврех А. Я. Кем был Д. Г. Богров? // П. А. Столыпин и судьбы реформ в России. М.: Политиздат, 1991. C. 219.).
В 1911 году вчерашний провокатор Богров, в задачи которого входило как раз предупреждать о террористических актах, готовящихся анархистами, эсерами и другими революционными организациями, собственноручно убил российского премьер-министра Столыпина, причем пройдя в театр по пропуску, подписанному начальником Киевского охранного отделения подполковником Н. Н. Кулябко. За это дерзкое убийство Богров был приговорен к смертной казни и в ночь на 12 сентября 1911 года повешен. С самым главным провокатором в анархистской среде Российская империя расправилась своими собственными руками. Хотя не исключена и та версия, что отправился совершать это убийство Богров не без определенного влияния со стороны заинтересованных лиц в царском окружении, влиявших в те годы на деятельность охранного отделения.