гортань кастрата сохраняла положение, форму и пластичность детской гортани, и к удвоенным преимуществам такой «гибридной глотки» добавлялась присущая только кастратам замечательная сила голосовых связок, развивавшаяся благодаря усердным – от четырех до шести часов ежедневно! – многолетним упражнениям. И наконец, кастрация приводила к значительному развитию грудной клетки, приобретавшей несколько округленные очертания и превращавшейся в мощный резонатор, что придавало голосу многих кастратов силу, какой не было у фальцетов. Совершенно безосновательно, однако, часто высказываемое предположение, будто кастраты по природе своей имели огромный объем легких и, стало быть, чуть ли не неисчерпаемый «запас воздуха». Это предположение подтверждалось редкостной способностью некоторых певцов (например, Фаринелли) делать при пении долгие, почти в минуту, интервалы между вдохом и выдохом, но на самом деле этот эффект обеспечивался лишь чрезвычайно упорной работой над техникой дыхания, что и позволяло наиболее одаренным артистам достигать замечательных результатов.
Операция никогда не производилась до достижения мальчиком семилетнего возраста и редко после двенадцати лет. Важно было сделать её прежде, чем активизировалась гормональная функция яичек, так что обычно мальчиков кастрировали между восемью и десятью годами. Сама операция была очень быстрой. Начиналась она с рассечения паха и извлечения семенников – затем хирург отсекал их, предварительно перевязав семяпровод. Это было совсем не похоже на кастрацию гаремных евнухов, у которых удалялись и наружные половые органы, причем обычно после полового созревания, так что детский звук голоса уже не сохранялся.
Главной проблемой была анестезия. В лучшем случае то было питье, куда подмешивался опиум, способный на довольно долгое время подавить все реакции мальчика. Чаще, однако, считалось достаточным просто зажать сонные артерии, чтобы ненадолго прервать кровообращение и тем вызвать у мальчика обморочное состояние; затем его погружали в ванну с молоком, чтобы размягчить детородные органы, или в ванну с ледяной водой, тоже обладающей обезболивающим эффектом и предотвращающей чрезмерное кровотечение. Точно такие же приемы вплоть до наполеоновских войн оставались самыми употребительными и при ампутациях. Некоторые врачи считают, что смертность в результате кастрации могла достигать 80 %, в зависимости от условий и от квалификации исполнителя: эта весьма правдоподобная статистика принимает во внимание не только низкий уровень медицинских навыков той эпохи, но и заметное различие между искусством хирургов.
«Кастрация, – как пишет П. Барбье, – при этом была похожа на лотерею, а в лотерее мало кто выигрывает: счастливых победителей восторженно встречали сильные мира сего, а тем временем другие, после операции не преуспевшие, не имели иных перспектив, кроме как грустно пристроиться в церковный хор какого-нибудь захолустного аббатства. Голоса у кастратов иногда бывали просто ужасные, резкие и дребезжащие, – это о них композитор Паизьело говорил, что их кастрировали «в дурную погоду».
Живопись и ваяние в эпоху барокко
Итальянский живописец, один из крупнейших представителей барокко Микеланджело Меризи да Караваджо (Michelangelo Merisi da Caravaggio) родился 28 сентября 1573 года в итальянском селении Караваджо. Его отец был мажордомом и архитектором маркиза Караваджо. До начала 1590-х годов Микеланджело да Караваджо учился у миланского художника Симоне Петерцано, около 1593 года уехал в Рим. Поначалу он бедствовал, работал по найму. Спустя некоторое время модный живописец Чезари д'Арпино взял Караваджо помощником в свою мастерскую, где тот выполнял натюрморты на монументальных картинах хозяина. В это время была написана такая картины Караваджо, как «Маленький больной Вакх». В 1593 заболел римской лихорадкой (одно из названий малярии), шесть месяцев он находился в госпитале на грани жизни и смерти. Возможно, под впечатлением от болезни Караваджо и создаёт картину «Маленький больной Вакх» (1593) – первый свой автопортрет (ил. IX).
В этом шедевре уже даёт знать о себе вся будущая манера художника. Она великолепно вписывается в концепцию субъективной «безумной гениальности». Тема Вакха была обычно связана с изображением исключительно гедонистического жизнеутверждающего начала. Здесь уместно будет вспомнить знаменитое полотно Тициана «Вакх и Ариадна» (ил. X). Сюжет её сводится к следующему: Ариадну, покинутую Тесеем на острове Наксос, явился утешить Вакх. Тициан изображает момент первой встречи героев. Вакх выходит из лесной чащи со своей многочисленной свитой и устремляется к Ариадне, которая пугается его. В этой композиционно сложной сцене все персонажи и их действия объясняются античными текстами. Свита Вакха совершает свои обряды: один сатир демонстрирует, как его обвивают змеи, другой размахивает телячьей ногой, а сатир-малыш тащит за собой голову животного. Картина Тициана не только демонстрирует замечательное мастерство еще молодого художника, но и свидетельствует о его широкой эрудиции. Тициан показал фигуру Вакха в динамике. «Застав» его в прыжке с колесницы. Это большое новаторство для эпохи Возрождения. До него героев изображали более статичными. Мне такой полет Вакха чем-то напомнил «Мальчика, укушенного ящерицей» (ил. XI)., который был написан 75 лет спустя после «Вакха и Ариадны» Тициана.
И только после Караваджо это новаторство приживётся. И динамика фигур будет важнейшим атрибутом эпохи Барокко (XVII век). Но в «Маленьком больном Вакхе» Караваджо чувствуется «безумство». Вместо светлого античного бога перед нами предстаёт образ самой смерти. Об этом говорит болезненный цвет лица, потухший взор. Контраст с классическим каноном виден во всех деталях картины. Например, грязные ногти. Вакх держит виноградную кисть, принятый канон классической живописи, но только виноград этот, явно, стал слегка подгнивать, портиться. Это попытка гения заглянуть в свой собственный внутренний мир, взглянуть в глаза своему собственному безумию. И, действительно, человек только что пережил страшную болезнь. Он буквально вернулся к жизни из мира теней. Какой уж тут гедонизм. Эта автобиографичность, это повышенное внимание к своему автопортрету, эта очарованность собственным гениальным безумием будет характерна для всех художников, которые пойдут за Караваджо, включая Рембрандта и Веласкеса.
Приведём ещё одно откровенное признание Караваджо в своём безумии. Перед нами ещё один автопортрет. Он поражает и своей откровенностью, и своей необузданностью. Это «Давид с головой Голиафа» (ил. XII).
На полотне Караваджо изображен Давид, стоящий с головой Голиафа. Победив великана, он отсек голову врага, чтобы устрашить филистимлянских воинов. Фигура юноши словно выступает из непроглядной тьмы, освещенная яркими лучами солнца. Караваджо был одним из первых европейских художников, который с таким мастерством мог обыгрывать резкую игру света и тени. На полотне Давид одет в просторную белую рубаху, один рукав которой юноша снял перед боем, чтобы ткань не мешала как следует размахнуться, и домотканые штаны на завязках. В его правой руке зажат меч с тонким острым лезвием, левая приподнимает отрубленную голову поверженного противника.
Несмотря на победу, Давид, застывший с головой Голиафа в руке, не выглядит победителем: Караваджо изобразил на лице юноши печаль и сожаление. Эта фигура юноши вышла из тьмы. Какой? В чём заключается природа этого мрака? Может быть, речь идёт о мраке сомнений, которые завладели душой самого художника.
По одной из версий, на картине «Давид с головой Голиафа» в образе пастушка художник изобразил самого себя в юности, а голова Голиафа – автопортрет Караваджо. Как известно, Микеланджело, слывший с юных лет забиякой, всю свою жизнь скитался из-за того, что не раз преступал закон. В этом случае картина интерпретируется так: Давид с головой Голиафа – это психологический конфликт между испытывающим вину и нуждающимся в наказании Я (образ Голиафа) и карающим Сверх-Я (образ Давида).
И это откровенное признание художник сделал после совершённого им убийства. Пушкинский вопрос: «Гений и злодейство – две вещи несовместные» в случае с Караваджо ставился под сомнение. Впрочем, вся эпоха барокко, ориентировавшаяся на концепцию «гениального безумия» и теорию аффектов, разрешала гению любые нарушения нормы, ведь, барокко и есть по своей сути одно сплошное нарушение и отсутствие или ломка установленных ранее правил и законов.
По характеру Караваджо, действительно, обладал необузданным темпераментом, который ввергал его в сложные и опасные ситуации. Он много раз дрался на дуэлях, за что неоднократно попадал в тюрьму. Нередко проводил дни в обществе игроков, мошенников, скандалистов, авантюристок. Его имя часто фигурировало в полицейских хрониках. Он, словно, был героем плутовского романа, столь популярного в эту эпоху, и, как любой пикаро, готов был на любое преступление.
В 1595 году в лице кардинала Франческо Мария дель Монте Караваджо нашел влиятельного покровителя, который ввел его в художественную среду Рима. Для кардинала дель Монте художник написал одни из лучших своих картин – «Корзина с фруктами», «Вакх» и «Лютнист». В конце 1590-х годов художником были созданы такие произведения, как «Концерт», «Амур-победитель», «Гадалка», «Нарцисс».
Картина «Амур-победитель» (ил. XIII) в этом ряду имеет особое значение в связи с нашей общей темой: барокко и эстетики безобразного. В классической живописи – как и везде – полно всякой грязи. Но Караваджо – это исключение особого рода, грязь на его полотнах, действительно, приобретала особое эстетическое значение, и эта его картинка, пожалуй, берет гран-при в номинации «ЦИНИЗМ В ИСКУССТВЕ».
Если кратко, то история создания шедевра такова: кардинал Дель Монте Франческо Мария Бурбон оказывал покровительство талантливым молодым художникам. Правда, этот меценат, хотел иметь только лучшее, а потому устраивал между ними конкурсы. Победителю светило многое: слава, богатство, короче, все. Темой конкурсной работы был избран вполне лояльный и вполне традиционный (со времен Фичино и Лоренцо Медичи и Платоновской академии) аллегорический сюжет: «Амур небесный и земной». Чистый, безгрешный «небесный амур», должен повергнуть «амура земного», грешного.