Чудеса сюжета представляются истинными чудесами: стремительное развитие фабулы, многочисленные переодевания, беспрерывные розыгрыши лишают жизнь её определенности и устойчивости, все мелькает и меняется на ходу. В такой суматохе легко тень принять за человека, а человека за тень, люди перестают верить в реальность окружающего. Так создаётся общая для барочной театральности метафора, будто жизнь есть сон, иллюзия и больше ничего. Сюжет в комедиях Тирсо приобретает первенствующее значение. Страсти героев раскрываются не в психологическом, а в чисто действенном плане, как это можно было наблюдать в испанском плутовском романе. Сила любви определяется не чувствами, а той предприимчивостью и изобретательностью, которой герои добиваются своих целей.
Но сюжетные хитросплетения часто становились самоцелью, стремительно развивающиеся события, изобилующие всякими ситуациями, были слишком бедны своим жизненным содержанием.
Дон Жуан. Наравне с Фаустом, Гамлетом, Дон Кихотом это один самых известных образов мировой литературы, чье имя стало нарицательным. Многие поэты, писатели и композиторы (а чуть позже – режиссеры и сценаристы) впоследствии стремились рассказать свою историю Дон Жуана в соответствии с идеями, новшествами, идеалами и заблуждениями своей эпохи. Идеальный возлюбленный, бунтарь, символ свободы, рыцарь – таким многоликим предстает сегодня Дон Жуан, если собрать воедино все его образы, созданные Мольером, Моцартом, Дж.Г. Байроном, А.С. Пушкиным, М. Цветаевой… Но каким же был Дон Жуан изначальный? Каким он предстаёт в пьесе испанского драматурга? Дон Жуан у Тирсо де Молина – еще не символ, не воплощение некой идеи, это просто живой человек, молодой представитель старинного дворянского рода Тенорио. Герой у Тирсо де Молина имеет фамилию, семью: благородных и заслуженных отца и дядю, обеспечивших любимому сыну и племяннику блестящее будущее. У юного Дон Жуана прекрасные манеры, он смел, всесторонне образован, находчив, обаятелен. К тому же, он очень красив, одна из героинь пьесы восклицает: «Отрадно Лик столь дивный созерцать!»
Однако все достоинства героя, что называется, «от лукавого». Дон Жуан Тирсо де Молины, определенно, не вызовет у современных читателей (и особенно читательниц) ни восхищения, ни понимания, ни сочувствия. Этот человек абсолютно лишен умения чувствовать чужую боль, не способен ни на любовь, ни на дружбу. У него своеобразное представление о дворянской чести: вроде бы есть у него принципы, но он ими пользуется по своему усмотрению. Например, при случае может нарушить данное обещание, а совести лишен вовсе.
Любовные похождения для этого, «изначального», Дон Жуана – развлечение, своеобразный спорт. Гениальный актер, он умело копирует слова, интонации и эмоции настоящего влюбленного, не случайно его часто принимают за кого-то другого. Однако цель «озорника» – всего лишь победа над очередной «жертвой». Будущее соблазненных им женщин, утративших честь, порой – родных и любимых, а иногда и рассудок, его совершенно не занимает. Несчастья, причиной которых он становится, доставляют герою своеобразное садистское удовольствие, как и сам процесс «работы» над очередным любовным приключением. Впрочем, похождения Дон Жуана сложно назвать «любовными», сердца у него нет, но приходится говорить о и любви.
В финале пьесы героя, что показательно, ждет суд не человеческий, а божий. Статуя командора играет здесь очень важную роль. Посланником чего она является так и остаётся загадкой для зрителя. Так, «место пребывания» души командора сознательно смазано: с одной стороны, статуя говорит, что не нуждается в свете, благодаря божественной благодати, с другой – предложенный ужин весь выстроен на адской символике. Так посланником чего является ожившая статуя? В этой неопределённости, на наш взгляд, находит своё скрытое выражение общая тема, характерная для барокко, тема восстания ангелов. Автор будто сомневается в точности адресата, будто спрашивает у зрителя: «А кто его знает, может там, наверху, уже давно всё поменялось?». Эта неопределённость, этот смысловой зазор, определённый, прежде всего, напряжённой ситуацией непрекращающихся религиозных войн и кровавого противостояния Реформации и Контрреформации и сделали во многом образ Дон Жуана на столько масштабным и даже космическим, что в дальнейших своих интерпретациях он оброс необычайным количеством всевозможных смыслов. Ведь такое его, Дон Жуана, равнодушие ко всем нравственным законам и порядкам, принятым в человеческом обществе, делают его врагом не только небесной силы, но и силы государственной, и мы видим, что на героя ополчились «и Небеса, и земля». Это так или иначе говорит о его не совсем человеческом происхождении. Может, Дон Жуан – это идея, а не человек, всё-таки, хотя чисто человеческого в нём предостаточно. Может, Дон Жуан – это само воплощение равнодушной к людям природы. Как у Пушкина: «И равнодушная Природа красою вечною сиять». Или как у Заболотского:
Жук ел траву,
Жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Это то самое равнодушие Природы, которое позднее воспоёт король литературы либертинажа маркиз де Сад в своём сверхциничном романе «Жюстина». Но природа всегда противопоставлена Богу. Природа – церковь Сатаны. А именно в эпоху барокко наука и заявит о себе в полной мере, именно иезуит Афанасий Кирхер и станет одним из первых естествоиспытателей, а принцип иезуитского пробабилизма откроет широкие врата для любого рода ереси. Вот эта угаданная внутренняя противоречивость Севильского озорника и вызвала такое пристальное внимание к означенному образу у последующих поколений, превратив его в великий символ.
Образ дона Хуана породил в последующие века бесчисленное число подражаний и переосмыслений. Среди авторов, обращавшихся к этому сюжету, были Ж.-Б. Мольер, да Понте (автор либретто оперы Моцарта), Э.Т.А. Гофман, Д. Байрон, А.С. Пушкин, А. де Мюссе, А.К. Толстой, Л. Украинка, Т. Готье, Ж. Санд, Г. Флобер, Ш. Бодлер, Э. Ростан, Б. Шоу, М. де Унамуно, Г. Аполлинер, К. Чапек, М. Фриш, Ж. Ануй.
Мистическая идея об искуплении грехов и представление о призрачности жизни, намечающиеся уже в драматургии Тирсо де Молина, получили свое полное философское и художественное развитие в творчестве последнего великого драматурга испанского театра Кальдерона.
Педро Кальдерон де ла Барка (1600—1681), сын крупного государственного чиновника, питомец Саламанкского университета, участник подавления бунта в Каталонии, капеллан Толедской капеллы, кавалер ордена Сант-Яго, заведовал придворными празднествами и одновременно состоял почетным капелланом при особе короля Филиппа IV. Человек, наделенный огромным поэтическим талантом, он, больше чем кто-либо из других драматургов европейского театра, ощутил на себе пагубное влияние христианской идеологии. Если Лопе Де Вега почти совершенно игнорировал в своем творчестве мировоззрение церкви, а Тирсо де Молина находил хитроумные формы для совмещения божественного и мирского начал, то Кальдерон сильнейшим образом был заражен влиянием спиритуалистической идеологии.
Раскрытие идей в творчестве П. Кальдерона отличается динамичным характером, они как бы сталкиваются друг с другом, открывая зрителю жизнь во всей её сложности. Композиции пьес П. Кальдерона («Дама-невидимка», «Игра любви и случая») отражают многообразие мира, поэтическая речь персонажей затруднена параллелизмами и антитезами, в которых воплощается понимание противоречивости жизни и человека. Название философско-символической драмы П. Кальдерона «Жизнь есть сон», считается искусствоведами кратчайшие изложением сущности барочной эстетики.
В самых веселых придворных комедиях Кальдерон сохранял свое представление о жизни как о некоей призрачной сфере, в которой приходится обитать людям. Такие комедии, как «Дама-невидимка», «Дом с двумя выходами», «Прежде всего – моя дама», «Сам у себя под стражей», свой главный комический эффект содержат в смещении реальных ситуаций таинственными обстоятельствами, смущающими человеческий разум и предполагающими вмешательство неба в обыденную жизнь людей.
Еще ярче идея призрачности земной жизни раскрывается в драме «Жизнь есть сон», являющейся наиболее философическим произведением Кальдерона.
Напомним кратко сюжет этой драмы. Принц Сехисмундо, при рождении которого было предсказано, что он возмутит покой государства, с малолетнего возраста посажен своим отцом, королем Басило, в отдаленную крепостную тюрьму. По прошествии многих лет, чтоб проверить предвещание неба, король решает испробовать нрав своего сына. Он заставляет усыпить его, перенести спящего во дворец и после пробуждения открыть его происхождение.
Сехисмундо, завладев властью, становится жестоким тираном с необузданными страстями. В течение одного часа властвования он совершает массу преступлений и даже убивает одного из своих слуг. Тогда его снова усыпляют и водворяют в башню, и после пробуждения внушают, что все происшедшее было лишь сном. Сехисмундо верит этому, но зато перестает верить в самый факт пробуждения.
Утеряв реальность ощущений жизни и усомнившись в истинности свидетельства чувств, Сехисмундо отрицает земные радости, потому что они так же призрачны, как и сама жизнь.
Схематизм религиозного мировоззрения заставлял Кальдерона изображать уже не живых людей, а аллегорические символы греха и добродетели. И все же даже самые причудливые и безжизненные драмы Кальдерона не были лишены жизненной страстности и бытового тона.
Жизненная правда и религиозная концепция все время находились в единоборстве в драмах Кальдерона. Особенно отчетливо это противоречие проявляется в драме «Врач своей чести».
Если в пьесах Лопе де Вега честь приобретала универсальный этический характер, то у Кальдерона она превратилась в некий самодовлеющий фетиш, которому должна была подчиниться нравственная природа человека. Честь заключалась уже не в личном моральном облике людей, а в общественном мнении. В драме Кальдерона добродетель восстанавливалась преступлением. В этом акте ощущался испанский католицизм, где христианское милосердие обретало форму инкви