Великий мистик Якоб Бёме, чьё учение в дальнейшем использует в своей строгой философской системе Гегель, напишет в это время свой труд «Аврора, или восхождение к истине», в котором ясно даст понять своим современникам, что Апокалипсис уже наступил, и они просто не замечают его из-за своей духовной слепоты. Я. Бёме в этой таинственной книге будет рассказывать о втором пришествии Христа, которое возможно лишь с появлением Антихриста, а не о последнем ли и говорил Парацельс как о чудовище, внешне очень похожем на человека? Христос, согласно Я. Бёме, явится на землю лишь для того, чтобы срубить Древо Зла, которое разрослось настолько, что под своей сенью собрало уже огромное количество людей, ослеплённых лжепророчеством. Это Древо Зла должно быть уничтожено божественной секирой. Дабы расцвело Древо Добра. Заметим, что, согласно В. Турбину, именно эта идея и легла в основу знаменитого стихотворения Пушкина «Анчар». Вот так и возникает «связь времён» между поэтами разных эпох и стран. Помните первые строки этого шедевра, в которых описывается картина апокалиптического характера?
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит – один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Этот отрывок вполне можно воспринимать как образное воспроизведение того, что рисовалось визионеру Я. Бёме, современнику Тридцатилетней войны в Германии.
Но в немецкой литературе первой половины XVII в. главное место бесспорно принадлежит лирической поэзии, а не мистическим откровениям Бёме. И поэзия смогла отразить это Пришествие Зверя.
ХVII век с его войнами, нашедшими свое воплощение в развитии культуры, более всего оказался близок к веку ХХ-му. Поэзия того периода, основательно забытая уже в ХVIII веке, была извлечена из небытия именно после Первой мировой войны. Отравленные газами под Ипром и Верденом стали читать Опица и Грифиуса, заново открывая их. Но по-настоящему их время пришло после 1945 года. Люди нашли в них как бы товарищей по несчастью, союзников, стали вдумываться в их нравственные уроки. В огне и кошмаре Тридцатилетней войны (1618 – 1648) родилась у немцев большая поэзия. Видимо, утверждение, что, когда говорят пушки, музы молчат, не совсем верно. О самой войне – её причинах, ходе и последствиях – расскажут историки. Но несколько предварительных слов необходимы, чтобы войти в тему. Война была религиозной – между католическими и протестантскими князьями Германии. Для немцев – междоусобная, братоубийственная война, но она быстро приобрела общеевропейский характер: в ней участвовала и Франция, и грозная Дания, и могущественная Швеция. Германия оказалась ареной военных действий и потому более всех пострадала: треть её населения погибла, многие земли были разорены, политико-экономическое развитие затормозилось на два столетия. Страшную в своей выразительности картину бедствия создал поэт Мартин Опиц.
Прошелся по стране – от края и до края –
Безумный меч войны. Позорно умирая,
Хрипит Германия. Огонь её заглох.
На рейнских берегах растет чертополох.
Смерть перекрыла путь к дунайскому верховью.
И Эльба, черною окрашенная кровью,
Остановила бег своих угрюмых вод.
Если не знать, когда написаны стихи Опица, можно подумать, что они созданы в ХХ веке, в конце Первой или Второй мировой войны.
В ту же пору сказали своё слово Пауль Флеминг (1609 – 1640), Андреас Грифиус (1616 – 1664) и Христиан Гофмансвальдау (1617 – 1679). Их стихи донес до русскоязычного читателя замечательный поэт-переводчик Лев Гинзбург. Ему удалось побывать на местах всех главных сражений Тридцатилетней войны: он видел и Белую гору в Праге, и сожженный в годы войны Магдебург, выдержавший осаду Штральзунд, города Силезии, поле битвы народов под Лейпцигом. Он побывал в Лютцене, где погиб шведский король Густав-Адольф, он видел замок, где сложил голову Валленштейн, даже трогал рукой наконечник копья, которым его закололи. Он сроднился с поэтами, которых переводил. Перед ним представали как живые «священные камни Европы» – не только соборы и замки, но и набитые людьми каменные дома, дом к дому, булыжники, брусчатка мостовой. Камни вопияли…
Преобладающими жанрами немецкой поэзии этого периода являются сонет, ода, эпиграмма и различные песенные формы.
Представителем старшего поколения немецких поэтов был Георг Рудольф Векерлин (Georg Rudolf Weckherlin, 1584—1653). Сын чиновника вюртембергского двора, он получил прекрасное образование, владел многими европейскими языками, совершил несколько путешествий за границу с дипломатическими поручениями. По своим религиозным и политическим взглядам он придерживался отчетливо выраженной антигабсбургской ориентации. После поражения протестантов в битве при Белой Горе (1620) Векерлин покинул Германию и переселился в Англию, где с 1626 г. почти до самой смерти занимал пост государственного секретаря (это положение сблизило его с великим английским поэтом и публицистом Джоном Мильтоном). Еще до отъезда, в 1618—1619 гг. вышли его «Оды и песни» в двух томах. Позднее, в 1641 г. в Амстердаме появились его «Духовные и светские стихотворения».
Его сонет «К Германии» звучит призывом к борьбе против «тиранов», под которыми он подразумевает полководцев католической Лиги и австрийский дом Габсбургов:
Проснись, Германия! Разбей свои оковы!
И мужество былое в сердце воскреси!..
Не медли! Поднимись! Зловещий мрак развей!
Чтоб разум и добро безумье одолели!
Именно как безумие, неожиданно завладевшее умами христиан, и воспринимает Тридцатилетнюю войну Векерлин. Тема безумия, помрачение светлого разума станет своеобразным лейтмотивом творчества многих поэтов этой поры. А известно, что кого хочет наказать Бог, того лишает Разума. Безумие – это и есть наказание, посланное сверху. Вспомним, что эстетика барокко любит всякого рода проявления безумия, как высшего воплощения свободы гения. И события Тридцатилетней войны давали для такого творческого безумного порыва немало поводов. Это была по-настоящему неистовая лирика, лирика аффекта, передающая сознание людей, на которых сверху обрушились Небеса, и Армагеддон стал происходить непосредственно у них на глазах.
Андреас Грифиус нашел емкую формулу страшного времени и вынес её в название сонета «Слезы Отечества, год 1636»:
Мы всё ещё в беде. Нам боль сердца буравит.
Бесчинства пришлых орд, взъярённая картечь,
Ревущая труба, от крови жирный меч,
Все жрёт наш хлеб, наш труд, свой суд неправый правит,
Враг наши церкви жжёт. Враг нашу веру травит.
Враг и есть здесь сам Сатана. Именно он, а не католики, разоряют Германию, заставляя христиан убивать друг друга с именем Спасителя на устах. Это и есть исчерпывающая картина Безумия, которое синонимично духовной Слепоте. Ещё страшнее горя и слёз Отечества для Грифиуса предстаёт слепота народа, и поэт рисует апокалиптическую картину бредущих во тьме толп. Это напоминает знаменитую картину Питера Брейгеля «Слепые». Поэты ХVII в. трактуют слепоту, заблуждения в духе своего времени – как глупость, или безумие. Доска Босха «Корабль дураков». Поэты стараются открыть глаза соплеменникам, как это делает Грифиус в сонете «Заблудшие»:
Вы бродите впотьмах, во власти заблужденья,
Неверен каждый шаг, цель также неверна,
Во всём бессмыслица, а смысла – ни зерна,
Несбыточны мечты, нелепы убежденья.
И отрицания смешны и утвержденья.
И даль, что светлою вам кажется, – черна.
И кровь, и пот, и труд, вина и не вина –
Всё ни к чему для тех, кто слеп со дня рожденья.
Судьба Грифиуса, самого выдающегося поэта Германии этого исторического периода, глубоко трагична. Пяти лет отроду он потерял отца, лютеранского пастора в силезском городке Глогау, не вынесшего бесчинств, творимых отступающей протестантской армией. Дальнейшим воспитанием мальчика занимался его отчим – учитель и пастор, вынужденный бежать из Глогау с семьей, чтобы спастись от преследований со стороны католических властей. Нужда, скитания, пожары, уничтожавшие целые города, эпидемия чумы, ранняя смерть матери – все это выпало на долю Грифиуса в пору его детства и юности. Несмотря на невзгоды и лишения, Грифиус получил обширные и основательные знания в академической гимназии в Данциге. По окончании гимназии, в 1636 г. он поступил домашним учителем в семью имперского советника Шенборна, образованного человека, обладавшего превосходной библиотекой. В 1639 г. Грифиус вместе со своими учениками – сыновьями Шенборна отправился в Лейден, где наблюдал за их занятиями в университете. В дальнейшем Грифиус сам читал там лекции по философии, поэтике, анатомии, географии и математике. Пребывание в этом крупном центре передовой культуры, в частности знакомство с пьесами голландских драматургов Питера Хофта и Йоста ван ден Вондела, имело важное значение для расширения кругозора Грифиуса и для его драматического творчества. Из Лейдена он отправился в путешествие по Франции и Италии. Его пребывание в Париже совпало с апогеем славы Корнеля. В 1647 г. он вернулся на родину.
Окончание войны мало чем облегчило положение лютеранского населения Силезии, где в крайне жесткой форме проводилась контрреформация. Для Грифиуса это было вдвойне тяжело – как для протестанта и как для человека широких взглядов, видевшего свой идеал в терпимости и некоей универсальной религии. Чувство долга перед своими согражданами и единоверцами побудило его отказаться от нескольких почетных предложений занять университетские кафедры в Упсале (Швеция), Гейдельберге и Франкфурте-на-Одере. Вместо этого он принял в 1650 г. пост синдика в своем родном городе Глогау, и отныне главной его заботой была защита традиционных прав местных органов самоуправл