Мечи короля и принца скрещиваются. И вдруг король, словно тростинку, рассекает меч принца.
Ну как?
Принц. Меч мой действительно разрублен. Но я все равно посмеюсь над вами.
Король. Так продолжим поединок?
Принц. Конечно. Ну, подходите.
Король. Нет, поединок можно не продолжать. (Внезапно отбрасывает меч.) Вы победили. Меч мой ничего не стоит.
Принц (с удивлением смотрит на короля). Почему?
Король. Почему? Если я убью вас, то принцесса меня еще больше возненавидит. Разве вы этого не понимаете?
Принц. Нет, я понимаю. Потому что и вы согласились понять это.
Король (задумчиво). Я думал, что, обладая тремя сокровищами, смогу получить и принцессу. Но, как видно, ошибся.
Принц (положив руку на плечо короля). А я думал, что, обладая тремя сокровищами, смогу спасти принцессу. Но, видимо, тоже ошибся.
Король. Да, мы оба ошибались. (Берет руку принца.) Давайте помиримся. Примите мои извинения.
Принц. Простите и вы меня. Сейчас и не поймешь – кто из нас победил.
Король. Нет, вы победили меня. Я сам победил себя. (Принцессе.) Я возвращаюсь в Африку. Так что успокойтесь, пожалуйста. Меч принца, вместо того чтобы разрубить сталь, пронзил мое сердце, еще более твердое, чем сталь. На свадьбу я дарю вам три сокровища: меч, сапоги и плащ. И если у вас будут эти три сокровища, то, я думаю, на свете не найдется злодея, который мог бы причинить вам горе. Ну а если все-таки появится какой-нибудь негодяй, дайте знать об этом в мое королевство. Я в любую минуту вместе с миллионом черных всадников выступлю, чтобы покарать ваших врагов. (Грустно.) Ожидая вас, в самом центре своей африканской столицы я выстроил мраморный дворец. Вокруг дворца цветут лотосы. (Принцу.) А вы иногда надевайте эти сапоги и прилетайте ко мне развлечься.
Принц. Обязательно прилечу в гости.
Принцесса (прикрепляет к груди черного короля розу). Я очень виновата перед вами. Мне даже и во сне не могло присниться, что вы такой добрый. Будьте снисходительны ко мне. Я действительно очень виновата. (Припав к груди короля, плачет, как ребенок.)
Король (гладит волосы принцессы). Спасибо. Мне очень приятно слышать это. Я ведь тоже не какой-нибудь злой дух. Черный король, похожий на злого духа, бывает только в сказках. (Принцу.) Не правда ли?
Принц. Совершенно верно. (Обращаясь к зрительному залу.) Друзья! Мы трое проснулись. И черный король, похожий на злого духа, и принц, обладающий тремя сокровищами, бывают только в сказках. Но так как мы уже проснулись, то нам нечего оставаться в стране сказки. Перед нами сквозь туман проглядывает необъятный мир. И мы все вместе уходим из мира роз и фонтанов в этот мир. В необъятный мир! Он безобразен, он прекрасен, этот мир – мир огромной сказки! Мы не знаем, что ждет нас в этом мире, – горе или радость. Мы знаем одно – нужно идти в этот мир смело, как храбрые солдаты.
1922
Разговор однажды вечером за дружеским столом
– Что ни говори, но сейчас нужно держать ухо востро. Если уж такой человек, как Вада, обзавелся гейшей.
Адвокат Фудзии, выпив очередную рюмку китайской водки «Ляодзю», откинулся назад и стал переводить взгляд с одного на другого. Вокруг стола сидело шесть человек, людей уже немолодых, живших когда-то вместе в университетском общежитии. Место встречи – второй этаж китайского ресторана «Тототэй» в Хибия, время – дождливый июньский вечер. Разумеется, Фудзии изрек это, когда наши лица уже раскраснелись от выпитого.
– Когда Вада похвастался мне, я с особой остротой почувствовал, как много изменилось с тех времен, – весело продолжал свой рассказ Фудзии. – Ведь это же наш Вада с медицинского факультета, который участвовал в соревнованиях по дзюдо, был зачинщиком битья посуды в столовой, чтобы заставить повара лучше готовить, поклонником Ливингстона, даже в самые морозные дни ходивший в летнем кимоно, в общем, был в наших глазах героем, правда? И вот теперь он обзаводится гейшей. Зовут ее Оэн, она с Янагибаси.
– Ты теперь другие заведения посещаешь? – неожиданно вмешался в разговор управляющий отделением банка Иинума.
– Другие заведения? Почему?
– Ты, должно быть, взял с собой Ваду и тот встретился с гейшей, верно?
– С чего ты взял? Разве я брал с собой Ваду? – с победоносным видом поднял брови Фудзии. – Это случилось в прошлом месяце, какой же это был день? Понедельник или вторник. Мы давно не виделись с Вадой и вдруг встречаемся, он предлагает пойти в Асакусу. В общем, Асакуса мне не особенно по душе, но туда предлагает пойти мой старый приятель, и я послушно соглашаюсь. Был полдень, и мы отправились в шестой квартал.
– Куда же вы пошли, в кинематограф? – опередил я на этот раз остальных.
– В кинематограф еще бы ничего, нет, мы пошли покататься на карусели. Да к тому же еще сели верхом на деревянных лошадок. Вспоминая сейчас о происшедшем, я понимаю, что это было дурацкое предприятие. Но карусель предложил не я. Этого захотел Вада, и я решил немного покататься с ним за компанию. Но он не получил от этого никакого удовольствия. При несварении желудка, как, например, у Ногути, на карусели лучше не кататься.
– Вы же не дети. Зачем нужно было садиться на этих деревянных лошадок?
Профессор университета Ногути, с наслаждением жуя приготовленное по-китайски иссиня-черное яйцо Сунхуа, презрительно рассмеялся. Однако Фудзии, время от времени снисходительно поглядывая на Ваду, самозабвенно продолжал свой рассказ:
– Вада сидел на белой лошадке, я – на красной, и вот когда мы начали крутиться вокруг оркестра, я подумал: чем, интересно, кончится вся эта затея? Зад подскакивает, голова кружится, весь в напряжении, чтобы не свалиться. Но, несмотря на все это, среди стоящих за перилами карусели зрителей я вдруг замечаю женщину, по виду гейшу. Мертвенно-бледная, глаза затуманены слезами, удивительно грустное лицо…
– Коль скоро ты все это разглядел, значит чувствовал себя прекрасно. Очень сомневаюсь, что так уж у тебя кружилась голова, – снова выразил сомнение Иинума.
– Разве я не сказал: «несмотря на все это»? Так вот, передо мной стоит изящная женщина, точно сошедшая с иллюстрации из романа о жизни квартала публичных домов, причесанная, конечно, в стиле «бабочка», на ней прекрасное шелковое кимоно в бледно-голубую полоску и шелковое оби с красивым рисунком. Что делает здесь эта женщина? – думаю я. И вдруг она скользнула взглядом по моему лицу и приветливо улыбнулась. Ух ты! – я даже удивиться этому не успел. Сидя на деревянной лошадке, я уже промчался мимо женщины. Кто же она? – подумал я, но тут перед моей красной лошадкой появился оркестр…
Мы дружно рассмеялись.
– Второй раз повторяется то же самое. Женщина снова приветливо улыбается. Но вижу я ее лишь мгновение. Перед моими глазами проносятся одни и те же картины, лошадки скачут, коляски подпрыгивают, труба трубит, барабан бьет. На что это похоже? – подумал я. Эта карусель символизирует нашу жизнь. Мы все в настоящей жизни мчимся на таких же деревянных лошадках, случайно встречаясь иногда с тем, что именуется счастьем, но, так и не ухватив его, сразу же проносимся мимо. Если же все-таки хотим попытаться ухватить его, нужно не раздумывая соскочить с деревянной лошадки…
– Ты хочешь сказать, что соскакивать не стал? – с издевкой спросил главный инженер электрической компании Кимура.
– Оставь свои шуточки. Философия есть философия, жизнь есть жизнь… Ну так вот, пока я думаю обо всем этом, мы несемся по кругу в третий раз, и представьте себе, что происходит. Я вдруг обнаруживаю – и это поражает меня, – женщина улыбалась, как это ни печально, не мне. А зачинщику битья посуды, поклоннику Ливингстона, etc, etc…[47] – в общем, Ваде Рёхэй.
– Так или иначе, это твое счастье, что ты не последовал своей философии и не соскочил с лошадки, – сказал молчавший до сих пор Ногути.
Однако Фудзии по-прежнему был поглощен своим рассказом.
– Оказавшись перед женщиной, Вада тоже радостно поклонился ей. Поклонился так низко, что подались вперед колени, сжимавшие бока белой лошадки, и стал болтаться галстук.
– Ври больше, – нарушил молчание Вада. Он уже давно, криво ухмыляясь, потягивал водку.
– Что, разве я когда-нибудь вру?.. Но это бы еще ничего. Когда карусель наконец остановилась и мы сошли с нее, Вада, точно забыв о моем существовании, разговаривал только с этой женщиной, не было этого? А та без конца повторяла: сенсей, сенсей. Я же оказался третьим лишним.
– В самом деле, забавная история, – обернулся Иинума к сидевшему рядом с ним Ваде, тыча серебряной вилкой в лежавшее на блюде акулье филе, – послушай, может быть, в таком случае все расходы за сегодняшнюю нашу встречу ты возьмешь на себя?
– Глупости все это. Та женщина – содержанка одного моего приятеля, вот и все, – резко бросил Вада, опираясь локтями о стол. Его лицо было более загорелым, чем у остальных. И он не был похож на горожанина. К тому же его коротко стриженная голова выглядела как огромный булыжник. Еще в давние времена во время школьных спортивных соревнований он, повредив левый локоть, все же смог уложить пятерых противников. Этот его давний героический облик в чем-то сохранился, хотя сейчас он был одет по моде – в черном пиджаке и полосатых брюках.
– Иинума, уж не твоя ли это содержанка? – с пьяной улыбкой спросил Фудзии, посмотрев на него исподлобья.
– Возможно, – холодно парировал Иинума и снова повернулся к Ваде. – Кто же этот твой приятель?
– Вакацуки, он коммерсант. Никто из вас не знает его? Окончил Кэйё или еще какой-то университет, сейчас имеет свой банк. Он примерно нашего возраста. Белокожий, глаза красивые, короткие усы – в общем, элегантный красавец-мужчина.
– Вакацуки Минэтаро, стихи подписывает Сэйгэй, да? – вмешался я в разговор.
Дней пять назад с этим коммерсантом Вакацуки я ходил в театр.