– Стирка хлопчатобумажных и полотняных тканей. Платки, фартуки, таби, скатерти, тюль…
– Дорожки, татами, линолеум…
– Кухонная утварь. Фарфор, фаянс, металлическая посуда…
Потерпев неудачу с первым томом, Танэко взялась за второй.
– Перевязка. Твердая повязка, ее наложение…
– Роды. Одежда ребенка, родильная комната, акушерские принадлежности…
– Доходы и расходы. Жалованье, проценты, доходы от бизнеса…
– Уход за домом. Обычаи семьи, обязанности хозяйки, экономия, общение, вкус…
Танэко отбросила оказавшуюся бесполезной энциклопедию и стала причесываться, устроившись у туалетного столика из моми[85]. И единственное, что ей не попалось на глаза, – как есть европейскую еду…
На следующий день муж, видя беспокойство Танэко, повел ее в ресторан на Гиндзе. Сев за столик, Танэко убедилась, что, кроме них, в ресторане нет никого, и успокоилась. Она решила, что ресторан сейчас не в моде, но потом подумала, что и на бонусы мужа оказывает влияние неблагоприятная конъюнктура.
– Жаль, что посетителей нет.
– Не нужно шутить. Я специально привел тебя сюда, когда нет посетителей.
Потом муж взял нож и вилку и стал учить жену, как надо есть европейскую еду. Разумеется, он все это делал несколько приблизительно. Втыкая в каждую спаржу нож, он отдавал обучению Танэко все свои знания. Она, конечно, тоже старалась изо всех сил. Когда им принесли апельсины и бананы, она не могла не подумать о том, сколько им все это будет стоить.
После ресторана они прогулялись по Гиндзе. Выполнив свой долг, муж испытывал удовлетворение. А Танэко без конца вспоминала, как нужно пользоваться вилкой, как пить кофе. А потом испытывала болезненный страх – «а вдруг я ошибусь». Узкие переулочки Гиндзы были тихими. Падавшие на асфальт солнечные лучи предвещали скорую весну. Но Танэко смогла лишь наполовину ответить на заботу мужа и шла, с трудом волоча ноги…
В отель «Тэйкоку» она пришла, разумеется, впервые. Когда она поднималась вслед за мужем, который был в кимоно с фамильным гербом, по узкой лестнице, ей стало немного неуютно от роскошной отделки с использованием ояиси[86] и дорогой черепицы. Ей даже показалось, что по стене бежит огромная мышь. Показалось? На самом деле это ей действительно показалось. Она потянула мужа за рукав:
– Ой, посмотри, мышь.
Но муж, повернувшись, растерянно спросил:
– Где? Ты, наверное, ошиблась.
Еще до того, как она сказала это мужу, Танэко знала, что с ней иногда случаются оптические обманы. Но каждый раз, сталкиваясь с этим, не могла не почувствовать, что с нервами у нее не все в порядке.
Сидя за столом, они старательно орудовали ножом и вилкой. Танэко время от времени поглядывала на невесту, на голове которой была белая шелковая косынка на красной подкладке. Но еще больше тревожило ее блюдо с какой-то едой. Положив кусочек хлеба в рот, она вся задрожала. А уж когда уронила на пол нож, совсем растерялась. К счастью, банкет подошел к концу. Когда она увидела блюдо с салатом, сразу же вспомнила слова мужа:
– Когда подадут салат, знай, что с банкетом покончено.
Танэко вздохнула наконец с облегчением, но тут нужно было встать и выпить бокал шампанского. Это были самые печальные минуты за все время банкета. Она неловко поднялась со стула и, подняв бокал до нужного уровня, почувствовала, что по спине у нее бегут мурашки.
Они сели в трамвай на последней остановке и свернули на узкую улочку Токотё. Муж был довольно пьян. Танэко, следя за тем, чтобы он не споткнулся, что-то оживленно говорила. Они как раз проезжали мимо хорошо освещенной закусочной. Там какой-то мужчина, заигрывая с официанткой, пил саке, закусывая осьминогом. Эту сценку увидела, конечно, только Танэко. И она не смогла не отругать этого обросшего мужчину. И в то же время не могла не позавидовать его раскованности. Когда они проехали закусочную, начались кварталы жилых домов. Поэтому улицы становились все темнее. В тот вечер Танэко все отчетливее ощущала запах распускавшихся почек и все острее вспоминала о своей родной деревне. О своей матери, гордившейся тем, что, купив двадцать три облигации, «она теперь стала владелицей крупной недвижимости(!)»…
На следующее утро Танэко с кислым выражением лица спросила мужа (тот, как всегда, повязывал перед зеркалом галстук):
– Ты читал сегодняшнюю газету?
– Нет.
– Не читал, что дочь торговца бэнто в Хондзё сошла с ума?
– Сошла с ума? Почему?
Повязывая галстук, муж смотрел на отражавшуюся в зеркале Танэко. Не на саму Танэко, а на ее брови.
– На работе ее кто-то поцеловал.
– Разве от этого сходят с ума?
– Значит, сходят. Я подумала, что сходят. И мне приснился страшный сон…
– Какой сон? Этот галстук с нового года придется поменять.
– Я сделала какую-то очень серьезную ошибку. Что за ошибка, не знаю. Но, сделав ее, я бросилась под поезд. Поезд как раз подходил.
– Когда ты подумала, что он тебя задавит, нужно было тут же просыпаться.
Муж надел пиджак и фетровую шляпу. Потом повернулся к зеркалу, проверяя, как повязан галстук.
– Нет, и после того как меня переехал поезд, я продолжала жить во сне. И когда мое тело было раздавлено на мелкие куски, на рельсах остались лишь мои брови. И все это только потому, что последние несколько дней единственное, чем я занималась, – училась, как следует есть европейскую еду.
– Может быть, ты и права.
Провожая мужа, Танэко говорила как бы про себя:
– Если, вернувшись вечером домой, ты меня выгонишь, я не буду знать, что делать.
Однако муж, ничего не ответив, быстро пошел на работу. Оставшись наконец одна, Танэко села у хибати и стала пить дешевый зеленый чай. Но покой в ее душе не наступал. В газете, которую она держала на коленях, была фотография цветущего Уэно. Рассеянно глядя на нее, она решила выпить еще чашечку чая. Но на нем появилась какая-то пленка, похожая на слюду. К тому же, непонятно почему, она напоминала ее брови.
– …
Танэко, подперев щеку, неотрывно смотрела на чай, не делая даже движения, чтобы пойти причесаться.
1927
Три окна
Крысы
Было самое начало июня, когда броненосец первого класса ** вошел в военный порт Йокосуки. Горы, окружавшие порт, были окутаны пеленой дождя. Не бывает такого случая, чтобы военный корабль стал на якорь, а количество крыс не увеличилось, ** не являлся исключением. И под палубой броненосца водоизмещением двадцать тысяч тонн, полоскавшего флаг в бесконечном дожде, крысы начали лезть в сундучки, в мешки с одеждой.
Не прошло и трех дней, как корабль стал на якорь, и, чтобы выловить крыс, был издан приказ помощника капитана, гласивший, что каждому, поймавшему крысу, будет разрешено на день сойти на берег. Как только был издан приказ, матросы и кочегары стали, конечно, с усердием охотиться на крыс. И благодаря их усилиям количество крыс таяло буквально на глазах. Поэтому матросам приходилось бороться за каждую крысу.
– Крыса, которую теперь приносят, вся растерзана. Это потому, что ее тянут в разные стороны.
Так со смехом говорили между собой офицеры, собираясь в кают-компании. Одним из них был лейтенант А., с виду совсем еще юноша. Он вырос, не зная забот, и мало что смыслил в жизни. Но даже он отчетливо понимал состояние матросов и кочегаров, жаждавших сойти на берег. Дымя сигаретой, он обычно говорил:
– Да, это верно. Я бы сам на их месте не остановился перед тем, чтобы хоть кусок урвать от крысы.
Такие слова мог произнести только холостяк. Его товарищ лейтенант У., у которого были короткие рыжие усы, женился с год назад и поэтому обычно подсмеивался над матросами и кочегарами. Здесь сказывалось также, разумеется, его постоянное стремление ни в чем не проявлять собственной слабости. Но даже он, захмелев от бутылки пива, опускал голову на руки, покоившиеся на столе, и говорил иногда лейтенанту А.:
– Ну как, может, и нам поохотиться на крыс?
Однажды утром после дождя лейтенант А., бывший вахтенным офицером, разрешил матросу S. сойти на берег. Это за то, что он поймал крысу, притом целую крысу. Могучего телосложения, крупнее остальных матросов, S., залитый лучами солнца, спускался вниз по узкому трапу. А в это время его приятель-матрос, легко взбегавший вверх, поравнявшись с ним, шутливо бросил:
– Эй, импорт?
– Угу, импорт.
Этот диалог не мог пройти мимо ушей лейтенанта А. Он позвал S., заставил его вернуться на палубу и спросил, что означает их диалог.
– Что такое «импорт»?
S. вытянулся, глядя прямо в лицо лейтенанта А., – он явно приуныл.
– Импорт – это то, что приносят из города.
– А зачем приносят?
Лейтенант А. понимал, конечно, зачем приносят. Но, поскольку S. не отвечал, он сразу же разозлился на него и наотмашь ударил по щеке. S. пошатнулся, но тут же снова вытянулся.
– Кто принес это из города?
S. опять ничего не ответил. Лейтенант А., пристально глядя на него, представлял себе, как он снова влепит ему пощечину.
– Кто?
– Моя жена.
– Принесла, когда приходила повидаться с тобой?
– Так точно.
Лейтенант А. не мог не усмехнуться про себя.
– В чем она его принесла?
– В коробке с печеньем принесла.
– Где твой дом?
– На Хирасакасите.
– Родители твои живы?
– Никак нет. Мы живем вдвоем с женой.
– А детей нет?
– Никак нет.
Во время этого разговора вид у S. оставался растерянным. Лейтенант А., не скомандовав «вольно», перевел взгляд на Йокосуку. Город высился среди гор грязными пятнами крыш. В лучах солнца он являл собой удивительно жалкое зрелище.
– Не пойдешь на берег.
– Слушаюсь.
S. заметил, что лейтенант А. молча стоит, в замешательстве не зная, что делать.
А лейтенант в это время подбирал в уме слова, чтобы отдать следующий приказ. И некоторое время молча ходил по палубе. «Он боится наказания», – сознавать это, как и всякому старшему по чину, лейтенанту было приятно.