— Трудно сказать, милочка. Человек, которому приходилось, как мне, общаться с темными личностями, распознает их с первой же встречи.
— Тебе показалось, что мистер Питт выглядел… выглядел таким? — Голос у нее стал тоненьким. Лицо словно осунулось и побледнело еще сильнее.
Он не мог угадать ее мыслей. Не мог знать, какое воздействие оказали его слова — как они внезапно объяснили ей, чем стал для нее Джимми, и будто факел осветили ее сознание, озарив скрытые в нем тайны. Теперь она поняла. Чувство товарищества, инстинктивное доверие, ощущение опоры в нем более не ставили ее в тупик. Они стали знаками, которые она могла прочесть.
А он был темной личностью!
Макичерн продолжал, вдохновленный первым успехом:
— Да, показалось, милочка. Я читал его, как открытую книгу. Я же встречал сотни таких, как он. Бродвей ими кишит. Элегантный костюм и приятные манеры не делают человека порядочным. В мое время я нагляделся на воров и мошенников высшего пошиба. И давным-давно перестал верить, будто следить надо только за узколобыми субъектами с оттопыренными ушами. Нет, особенно опасны франтоватые красавчики, которые выглядят так, будто способны только танцевать на балах. И этот Питт — один из таких. Поверь, я не предполагаю, я знаю наверное. Я знаю, чем он дышит, знаю о нем все. Я слежу за ним. Он затеял тут какую-то игру. Как он оказался здесь? Да просто навязал свое знакомство лорду Дриверу в лондонском ресторане. Простейший из заходов. Не окажись меня здесь, когда он приехал, полагаю, молодчик уже исчез бы с добычей. Он же приехал сюда в полной готовности! Ты не заметила безобразного ухмыляющегося рыжего негодяя, который болтается тут? Его камердинер, говорит он. Камердинер! А знаешь, кто он на самом деле? Один из самых известных домушников по ту сторону Атлантики. В Нью-Йорке не найти полицейского, который не знал бы Штыря Муллинса. Даже не знай я ничего про Питта, одного Муллинса было бы более чем достаточно. С какой стати честный человек стал бы разъезжать по стране со Штырем Муллинсом, если бы не затевал с ним какое-нибудь дельце? Вот кто такой мистер Питт, милочка, и вот почему я, возможно, чуть-чуть расстроился, когда увидел тебя наедине с ним здесь. Избегай его, как сможешь. При таком количестве гостей это не трудно.
Молли сидела, глядя в сад. Вначале каждое слово было как удар ножа. Несколько раз она с трудом удержалась, чтобы не закричать, чтобы отец замолчал. Но постепенно боль сменилась онемением. Она вяло принуждала себя слушать.
А Макичерн продолжал говорить. Он оставил тему Джимми в приятном убеждении, что даже если он не ошибался и сердцу Молли действительно угрожала опасность, как он подозревал, теперь все осталось позади. Он перевел разговор на обычные рельсы. Говорил о Нью-Йорке, о репетициях, о спектакле. Молли отвечала спокойно. Она все еще была бледна, и человек, более чуткий, чем Макичерн, мог бы заметить в ней печальную апатичность. Но больше ничто не указывало, что всего минуту назад ее сердце родилось и тут же было убито. Женщины обладают инстинктом краснокожих индейцев, а Молли за эти несколько минут стала взрослой женщиной.
Вскоре в разговоре всплыло имя лорда Дривера.
Оно вызвало краткую паузу, которой Макичерн тут же воспользовался. Это был сигнал, которого он ждал.
На мгновение он замялся. Разговор принимал трудный оборот, а он не был полностью уверен в себе.
Затем он решился.
— Я только что беседовал с сэром Томасом, милочка, — сказал он, стараясь придать своему тону небрежность, а в результате придал ему такую многозначительность, что Молли посмотрела на него с удивлением. Макичерн смущенно покашлял. Дипломатия, пришел он к выводу, не принадлежала к сильным сторонам его характера. И он отказался от нее в пользу прямолинейности. — Он сообщил мне, что ты сегодня вечером отказала лорду Дриверу.
— Да, — сказала Молли. — Но как сэр Томас узнал?
— Ему сказал лорд Дривер.
Молли подняла брови.
— Вот не думала, что он станет говорить о подобных вещах, — заметила она.
— Сэр Томас его дядя.
— Конечно! Он же его дядя, — сухо сказала Молли, — я и забыла. Вот и объяснение, верно?
Макичерн посмотрел на нее с некоторой тревогой. В ее голосе прозвучала жесткость, которая совсем ему не понравилась. Даже самый величайший его поклонник никогда бы не восхитился его чуткостью. И как интриган он был слегка наивен. Он считал само собой разумеющимся, что Молли понятия не имела о хитрых маневрах, которые в этот вечер обрели кульминацию в заикающемся предложении лорда Дривера посреди розария. Однако это было далеко от истины. Еще не родилась женщина, не способная разобраться в махинациях двух мужчин с интеллектом того калибра, каким обладали сэр Томас и мистер Макичерн. Молли довольно давно разгадала доброжелательные махинации достойной парочки и не извлекала из этого факта ни малейшего удовольствия. Возможно, женщина и любит, чтобы за ней гонялись, но не толпами же!
Макичерн прокашлялся и снова начал:
— Тебе не следовало принимать решение по столь важному вопросу слишком поспешно, милочка.
— Но я… это не было слишком поспешным, во всяком случае — в том, что касается лорда Дривера, бедняжки.
— В твоей власти, — внушительно сказал мистер Макичерн, — было осчастливить человека.
— Я и осчастливила, — ответила Молли с горечью. — Видел бы ты, как просияло его лицо! Он даже подумал, что ослышался, а когда до него дошло, чуть не бросился мне на шею. Он тщился — из вежливости — повесить нос, но без толку. И насвистывал всю дорогу до дому, фальшиво, но очень весело.
— Милочка! Что ты подразумеваешь?
Заметно раньше в их разговоре Молли сделала открытие, что у ее отца бывают настроения, о которых она и не подозревала. Теперь настал его черед сделать аналогичное открытие.
— Я ничего не подразумеваю, папа, — сказала Молли, — а просто рассказываю тебе, что произошло. Он подошел ко мне с видом пуделя перед мытьем.
— Ну, естественно, милочка, он нервничал.
— Да, естественно. Он ведь не мог знать, что я ему откажу.
Она дышала все чаще. Макичерн попытался что-то сказать, но Молли продолжала, глядя прямо перед собой. Лицо ее в лунном свете казалось совсем белым.
— Он отвел меня в розарий. Идея принадлежала сэру Томасу? Было бы трудно придумать более уместную обстановку, нет, право. Розы выглядели чудесно. Тут я услышала, как он сглотнул, и мне стало его ужасно жалко. Следовало бы сразу же отказать ему, избавить его от мучений, но я не могла, пока он не сделал мне предложения, ведь так? Поэтому я повернулась к нему спиной и понюхала розу, а он тогда зажмурился (я его не видела, но знаю, что зажмурился) и начал бормотать заученный урок.
— Молли!
— Но так было. Он забормотал свой урок и совсем запутался. Когда он добрался до «Ну, вы знаете, о чем я, ну, что я хочу сказать, знаете ли», я обернулась и утешила бедняжку. Сказала, что не люблю его. Он вскричал: «Ну да, еще бы!» Я сказала, что он сделал мне величайший комплимент.
Он сказал: «Вот уж нет» с таким испуганным видом, бедный ангелочек, словно боялся того, что услышит дальше. Но я его разуверила, и он тут же повеселел, и мы вместе пошли к дому, счастливые донельзя.
Макичерн положил ладонь ей на плечо. Она содрогнулась, но не сбросила ее. Он попытался найти путь к примирению.
— Милочка, это все твое воображение. Он, конечно, совсем не счастлив. Да когда я увидел молодого человека…
Вспомнив, что в последний раз, когда он видел молодого человека — вскоре после обеда, — указанный молодой человек с полнейшим душевным спокойствием жонглировал двумя бильярдными шарами и спичечным коробком, Макичерн поперхнулся и умолк.
— Папа?
— Что, милочка?
— Почему ты хочешь, чтобы я вышла за лорда Дривера?
— Мне кажется, он прекрасный молодой человек, — ответил ее отец, пряча глаза.
— Он очень милый, — сказала Молли негромко.
Макичерн пытался этого не говорить. Он не хотел это говорить. Если бы можно было обойтись намеком, он бы им обошелся, но намекать он не умел. Жизнь, проведенная в условиях, когда наиболее тонкий намек — ткнуть без околичностей резиновой дубинкой в ребра — не позволяет человеку преуспеть в этом изящном искусстве.
Выбор был — либо брякнуть прямо, либо промолчать.
— Он граф Дривер, милочка. — И он зачастил, отчаянно стараясь прикрыть наготу этого объяснения маскирующими одеждами слов: — Ну, видишь ли, Молли, ты совсем молоденькая и, понятно, не смотришь на все подобное благоразумно. Ты ждешь от мужчины слишком многого. Ты ждешь, что молодой человек должен быть похож на героев из романов, которые ты читаешь. Когда ты проживешь дольше, дорогая моя, ты поймешь, что это чепуха. И выйти тебе следует не за героя романа, а за человека, который будет тебе хорошим мужем.
Последний довод показался мистеру Макичерну таким сочным и глубоким, что он его повторил. И продолжал.
Молли сидела неподвижно и смотрела на кусты. Он полагал, что она слушает, но если и нет, он не мог не продолжать. Ситуация была трудной, но молчание только усугубило бы ее.
— А теперь посмотри на лорда Дривера, — сказал он. — Вот молодой человек, обладатель одного из древнейших английских титулов. Он может бывать где захочет и делать что захочет, и что бы он ни сделал, ему найдут извинения из-за его фамилии. Но он воздерживается. В нем есть настоящая закалка. Он не пускается во все тяжкие…
— Дядя ограничивает его карманные деньги, — сказала Молли с неприятным смешком. — Возможно, причина в этом.
Наступила пауза. Макичерну понадобилось несколько секунд, чтобы выстроить свои аргументы заново. Он был сбит с толку.
— Папа, милый, послушай, — сказала Молли, — мы всегда так хорошо понимали друг друга. — (Он ласково потрепал ее по плечу.) — Ты не можешь говорить серьезно. Ты знаешь, что я не люблю лорда Дривера, ты знаешь, что он еще мальчик. Неужели ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за мужчину? Я просто влюбилась в этот старинный замок, но не думаешь же ты, что в подобном вопросе это хоть что-то значит? И о героях романов ты говорил, конечно, несерьезно. Я не настолько дурочка. Я только хочу… не знаю, как выразить в словах, но ты же понимаешь, правда?