— Но так же нельзя! Кто будет исполнять вступительный хор?
Ему можно было излить душу, не опасаясь последствий, и ассистент позволил себе ядовитый сарказм:
— А что такого? — хмыкнул он. — Обрядим плотников в юбки, загримируем, публика ничего и не заметит.
— Может, я поговорю с мистером Гоблом? — неуверенно предложил Зальцбург.
— Почему бы и нет — если вам жизнь не дорога.
Музыкальный директор призадумался.
— Лучше поднимусь к детям, — решил он. — Меня они знают, я уговорю их образумиться!
Он ринулся по следам танцмейстера с такой скоростью, что фалды фрака не поспевали следом. Ассистент с усталым вздохом повернулся и оказался лицом к лицу с Уолли Мейсоном, вошедшим из зрительного зала через железную дверь.
— Привет! — улыбнулся он. — Как дела, справляетесь? Все здоровы? Я тоже. Кстати, если я не ошибся, сегодня в театре намечалось какое-то представление… — Он окинул взглядом пустую сцену. За кулисами слева, со стороны суфлера, смутно маячил мужской ансамбль во фланелевых костюмах для партии в теннис у миссис Стайвесант ван Дайк. Исполнители главных ролей недоуменно переглядывались у бокового выхода. Правая сторона, по общему молчаливому согласию, была предоставлена мистеру Гоблу, который мелькал за декорациями, стремительно меряя шагами сцену. — По слухам, нас ждет великое возрождение комической оперы. Где же эти комики, почему ничего не возрождают?
— Да хористки валяют дурака, — пожал плечами ассистент.
— То-то я смотрю. Десятый час уже, пора бы им поторопиться.
— Нет, они вообще отказываются выходить на сцену!
— Что, серьезно? А причина? Творческое неприятие паршивой пьески?
— Одну из них уволили, вот и обозлились Говорят, не выйдут, пока ее не возьмут обратно. Забастовка, одним словом. Все эта Маринер, она зачинщица.
— О, вот как! — Глаза Уолли заблестели. — Похоже на нее, — одобрительно кивнул он. — Вот неуемная!
— Одно слово, чертовка! Мне эта девица никогда не нравилась…
— Вот здесь, — перебил Мейсон, — мы как раз и расходимся. Мне она всегда нравилась, а знаком я с ней всю жизнь. Поэтому, дружище, нелестные замечания по поводу мисс Маринер советую оставить при себе! — С последними словами он резко ткнул собеседника в грудь.
Уолли вежливо улыбался, однако, встретив его взгляд, ассистент режиссера предпочел совет принять. Для семьи сломанная шея кормильца ничем не лучше апоплексии.
— Ты что, на их стороне? — удивился он.
— Я-то? Ну конечно! Я всегда на стороне униженных и оскорбленных. Если тебе известен трюк грязнее, чем уволить хористку перед самой премьерой, чтобы зажать выходное пособие, назови его! А пока не назовешь, я буду считать, что дальше просто некуда! Само собой, я на стороне девушек! Если попросят, даже речь для них сочиню, а то и сам возглавлю марш: «За Линкольна вперед, сотни тысяч нас!» Если хочешь мое беспристрастное мнение, старина Гобл давно напрашивался, ну и огреб по первое число, чему я рад, рад, рад — позволю себе процитировать веселую Полианну. Вот и пускай он теперь корчится!
— Не так громко, вдруг услышит!
— Вот еще! Au contraire[2], как выражаются у нас в прекрасном Париже. Нарочно постараюсь, чтобы услышал! Будь так добр, выбрось из головы, что я боюсь какого-то Гобла. Захочу, выскажу ему все, что думаю. Тоже мне лев рыкающий! Оттаскаю за гриву в его собственном логове — будь у него грива — а то и обкорнаю… Но — тс-с! Кто тут у нас? Скажи, ты видишь то же, что и я?
Музыкальный директор плелся через сцену подобно авангарду разбитого войска.
— Ну что? — живо спросил ассистент.
— Ах, дет-ти… они и слушать меня не захотели, — вздохнул Зальцбург. — Чем больше я говорил, тем меньше хотели. — Он поморщился от болезненного воспоминания. — Мисс Тревор стащила мою дирижерскую палочку, они выстроились в ряд и запели «Звездное знамя»!
— Неужто со словами? — поразился Мейсон. — Не говорите мне, что они знают американский гимн!
— Мистер Миллер еще там, спорит с ними… но что толку. Что же нам делать? — беспомощно простонал Зальцбург. — Мы должны были начать еще полчаса назад! Как же быть? Как?
— Надо образумить Гобла! Уладить дело, и поскорее. Когда я был в зале, публика уже била копытом, вот-вот повалят к выходу. Гобл крепкий орешек, так что пошли вместе!
Продюсер, перехваченный в тот миг, когда готов был пуститься в новую пробежку, окинул делегацию мрачным взором и задал тот же вопрос, каким ассистент встретил Зальцбурга:
— Ну что?
Уолли сразу взял быка за рога:
— Тебе придется уступить девушкам — или выйти к публике с речью на предмет того, что деньги за билеты можно получить обратно в кассе. Эти Жанны д’Арк крепко взяли тебя за жабры.
— Я решения не поменяю! — рыкнул Гобл.
— Тогда поменяешь билеты на деньги, если так больше нравится. Давай, скажи им, что каждому возместят по четыре с половиной доллара.
Гобл пожевал сигару.
— Я уже пятнадцать лет в шоу-бизнесе…
— Знаю-знаю — и ничего подобного с тобой прежде не бывало. Все когда-нибудь случается впервые.
Глаза продюсера сверкнули, сигара свирепо нацелилась на Уолли. Что-то подсказывало Гоблу, что симпатии сценариста не на его стороне.
— Они не смеют такое вытворять со мной! — прорычал он.
— Однако же вытворяют… и с кем, как не с тобой?
— Так и подмывает уволить всех разом!
— Блестящая мысль! Ни единого изъяна не вижу, разве что премьера задержится еще на месяц с лишним, а ты потеряешь все контракты и арендную плату за театр. Да еще придется шить костюмы заново и искать новых актеров на место сбежавших, в том числе на главные роли. Такие вот мелочи, а в остальном идея гениальная.
— Много болтаешь, — проворчал Гобл, глянув на него с неприязнью.
— Ну давай, скажи сам! Выдай что-нибудь разумное.
— Ситуация очень серьезная… — встрял ассистент режиссера.
— Да заткнись ты! — рявкнул Гобл, и тот втянул голову в воротничок.
— Я не могу еще раз играть увертюру! — воскликнул Зальцбург. — Так нельзя!
На сцене появился Миллер и просиял, увидев Гобла. Танцмейстеру не терпелось поделиться новостями.
— Девушки забастовали! — возвестил он. — Не хотят выходить!
Осознав все бессилие слов, мистер Гобл в отчаянии махнул рукой и бросился рысцой в свою любимую пробежку вдоль сцены. Мейсон вынул из кармана часы.
— Шесть секунд с хвостиком, — одобрительно заметил он, когда продюсер вернулся. — Результат совсем неплохой. Интересно, во сколько ты уложился бы в спортивном костюме?
Тем не менее, за этот краткий промежуток времени Гобл успел принять решение.
— Передай хористкам, — повернулся он к ассистенту, — что та дура д’Арси может играть. Пора поднимать занавес!
— Слушаюсь, мистер Гобл! — просиял тот и галопом умчался.
— Возвращайтесь на свое место, — повернулся Гобл к музыкальному директору, — и сыграйте увертюру заново!
— Опять!
— А вдруг публика первые два раза не расслышала? — ввернул Мейсон.
Проводив взглядом уходящего музыканта, Гобл повернулся к Уолли.
— А все эта проклятущая Маринер, все затеяла она! Сама мне призналась! Ну, с ней я разберусь — завтра же уволю!
— Минуточку! — остановил его Уолли. — Минуточку… Идея снова блестящая, но она не пройдет!
— А ты тут при чем?
— При том, что в этом случае я возьму свой прекрасный сценарий и раздеру на тысячу клочков… или хотя бы на девятьсот. Короче, разорву. Либо мисс Маринер выступает в нью-йоркской премьере, либо я ухожу!
Зеленые глазки продюсера сверкнули.
— А, втюрился в нее? — ухмыльнулся он. — Тогда ясно!
— Послушай, дорогой! — Уолли взял Гобла за плечо. — Кажется, ты готов перейти на личности в нашей маленькой приятной беседе. Сдержи свой пыл! Не лучше ли твоему позвоночнику остаться на месте и не проткнуть шляпу? Не уклоняйся от главной темы: будет мисс Маринер выступать в Нью-Йорке или нет?
Повисла напряженная тишина. Продюсер подверг ситуацию краткой оценке. Ему хотелось многое проделать с Мейсоном, для начала указав на дверь, но осмотрительность взяла верх. Вклад Уолли в постановку был необходим, а бизнес есть бизнес. В театральном мире интересы дела всегда выше личных чувств.
— Ладно, будет, — нехотя буркнул Гобл.
— Ну вот, слово дано, — кивнул Уолли, — а я прослежу, чтобы ты его сдержал. — Он оглянулся через плечо на сцену, которая уже пестрела яркими платьями. Мятежницы вернулись к своим обязанностям. — Ну, мне пора бежать… Жаль, что мы договорились не переходить на личности, а то бы я добавил, что на шоу скунсов ты бы выиграл первый приз даже в Мэдисон-сквер-гарден. Однако уговор есть уговор, и губы мои запечатаны, не могу даже намекнуть. Итак, до скорого свидания, я полагаю?
Продюсера, с успехом изображавшего живую статую, вывел из ступора Миллер, тронув за плечо. Злосчастный недуг не дал танцмейстеру проникнуть в суть беседы.
— Что он сказал? Я не расслышал, что он сказал!
Гобл предпочел оставить его в неведении.
Глава 17. Расходы и размолвки
Спустя два часа после совещания, которое последовало за генеральной репетицией, Отис Пилкингтон отбыл из Атлантик-Сити с твердым намерением не иметь больше ничего общего с «Американской розой». Он был оскорблен в лучших чувствах. Поставленный Гоблом перед выбором — отдать пьесу на переделку или отменить спектакль, — он в какой-то момент даже склонялся к героической линии поведения.
Лишь одно помешало ему бросить вызов менеджеру, запретить трогать свой сценарий и отнять пьесу. Дело было в том, что расходы на постановку составили на день генеральной репетиции ужасающую сумму в тридцать две тысячи восемьсот пятьдесят девять долларов и шестьдесят восемь центов, каковую Пилкингтон должен был уплатить из собственного кармана.
Выставленный счет в виде аккуратно напечатанной колонки цифр, которая растянулась на два больших листа бумаги, ошеломил Отиса. Он и представить себе не мог, что музыкальные комедии могут обходиться так дорого. Одни лишь костюмы встал