она.
Я слегка улыбаюсь.
— Сомневаюсь, что ты сможешь причинить мне еще какой-нибудь вред.
Я чувствую, как ее взгляд впивается в меня, хотя в лунном свете могу различить лишь смутные черты. И я благодарен за это. Благодарен за то, что не могу видеть ее.
Потому что, когда тьма скрывает ее горящие голубые глаза, я могу притворяться, что она ничего для меня не значит. Всего лишь тень, похожая на нее, пахнущая как она, говорящая ее голосом. Просто незнакомка в этом странном месте, которую я никогда больше не увижу.
Но как только взойдет солнце, освещая мою мрачную реальность, я больше не смогу притворяться. Не смогу заполучить то, чего жажду, когда долг держит меня на поводке и тянет обратно к моей судьбе.
Но здесь она — никто. Здесь я — никто.
Здесь мы забыты.
Кинжал дрожит в ее руке, каждый раз обжигая мою кожу при малейшем движении.
— Я ненавижу тебя, — шепчет она.
Напоминание об отсутствии у нее чувств только подстегивает мою внезапную глупость. Моя внезапная потребность закончить начатое, каким бы обреченным оно ни было с самого начала. Потому что здесь ничто между нами не имеет значения.
Удерживая одно ее запястье в своей ладони, чтобы гарантировать, что она не порежет мою кожу, я подношу свободную руку к ее лицу. Медленно, мягко, чтобы не напугать ее. Я задерживаю дыхание, сердцебиение гулко отдается в ушах.
Кажется, она замирает, тает от прикосновения моих пальцев, снимающих шарф с ее лица. Ее дыхание сбивается, тело напрягается, прижимаясь ко мне. Я всматриваюсь в лицо, и не вижу в нем ту девушку, которая мне дорога. Девушку, которая убила моего отца. Девушку, которую мне приказано вернуть домой.
Я не вижу этого, потому что не вижу ничего.
Она — никто.
Я — ничто.
Мы забыты.
И все это не имеет смысла.
Я аккуратно заправляю прядь волос ей за ухо.
Прядь, скрытую в тени, не серебристую. Прядь, которая принадлежит этой незнакомке, которую я никогда больше не увижу.
— Ты обещала стать моей гибелью, — шепчу я, опуская голову ближе, чтобы услышать, как она резко вдыхает. — Так докажи это.
Ее лицо поднимается ко мне, наши носы соприкасаются. Она не опускает кинжал, и острие по-прежнему режет мое горло.
— Докажи это, — повторяю я тихо. — Ненавидь меня так сильно, чтобы я захотел тебя. — Я сжимаю ее челюсть, чувствуя, как ее глаза сверлят меня взглядом. — Разрушь меня.
Наши губы сталкиваются.
Я ощущаю ненависть и гнев в каждом движении ее языка. Она словно произносит клятву, оставляя ее на моих губах. Обещание уничтожить меня. И она уже начала.
Она целует меня жестко, прикусывая губу, чтобы пустить кровь, как тот кинжал, который она все еще прижимает к моей шее. Я крепче сжимаю ее запястье, в котором все еще зажат клинок, настолько сильно, что ее ладонь открывается и лезвие с глухим звоном падает на неровную поверхность крыши. Теперь ее рука свободна, и я поднимаю ее, направляя за мою шею.
Ее пальцы зарываются в мои волосы, а мои впиваются в ее бедра. Я не обращаю внимания на то, что она мне знакома, игнорирую каждое чувство, кричащее внутри. Потому что она незнакомка. Мы никто друг для друга. А это значит, что нам позволено все.
Этот поцелуй глубокий и совершенно не нежный. Это предательство. Это горечь. И ничто никогда не было таким сладким на вкус.
Это разрушение.
Она внезапно отшатывается, выронив кинжал, который был прижат к моему горлу. Сильно толкнув меня в грудь, она пошатывается, тяжело дыша. Я моргаю в темноте, стараясь не обращать внимания на тяжелый груз обрушившейся на нас в реальности.
— Не…, — задыхается она. — Никогда больше.
Я облизываю губы, ощущая привкус крови от ее укуса. Она пошатывается на дрожащих ногах, и я наблюдаю, как она сосредоточивает свое внимание на крыше между нами. Забытые клинки лежат у наших ног, сверкая в бледном лунном свете.
Она напрягается при виде этого. А затем резко бросается вперед.
Я успеваю схватить ее кинжал с витиеватой рукоятью раньше, чем это успевает сделать она. Ее плечи тяжело поднимаются и опускаются, она делает еще один шаг от меня, засовывая лезвие себе в ботинок.
Мои губы еще горят от ее прикосновения, а руки дрожат от ее близости. Я вздыхаю, потрясенный собственными действиями. Пораженный тем, что нашел способ оправдать их, и тем, что она хотела этого не меньше, чем я.
Это была ненависть, но это случилось.
Я поднимаю глаза и вижу ее, казалось бы, невозмутимую. Она снова скрывает лицо и волосы под платком.
— Мы договорились? — спокойно спрашивает она, будто между нами ничего не изменилось. И действительно, ничего не изменилось. Она по-прежнему моя цель, а я по-прежнему ее чудовище. То, что произошло между нами, и тогда, и сейчас, — всего лишь ошибка. Сбой в рассудке. Искра между двумя незнакомцами в ночи.
Но когда она поворачивает лицо к лучам лунного света, льющимся со звездного неба, я вижу девушку, которая меня погубила. Те самые черты лица, которые я держал в своих руках, веснушки, которые я пересчитал десятки раз.
Руки, что пронзили мечом грудь короля, а кинжалом — его горло.
И теперь я больше не могу притворяться.
Я натягиваю бандану и направляюсь к краю крыши.
— Договорились.
Толпа расступается, создавая проход к клетке.
Она опередила меня и первой добралась до подвала, хотя практически спрыгнула с крыши, чтобы сбежать от меня. Я неторопливо прогуливаюсь внутри, не сводя с нее взгляда через проволочную клетку, хотя она смотрит куда угодно, только не на меня.
Как только дверь за мной закрывается, раздаются крики. Люди уже делают ставки на исход поединка, выкрикивая, как им кажется, слова поддержки в адрес своего бойца.
Она не теряет времени и начинает кружить вокруг меня. Это уже не та девушка, которую я целовал на крыше, и такое ощущение, будто мы встречаемся в первый раз. Хотя такое публичное воссоединение, где мы оба скрываем свои лица, далеко не идеально.
Мы медленно кружим друг вокруг друга, и каждый из нас пытается предугадать движение другого. Слова застревают у меня в горле, я не могу сказать ничего, что стоило бы недель молчания между нами. Потому что то, что произошло на крыше, едва ли можно назвать воссоединением. Едва ли можно вообще считать чем-то значимым.
— Это заняло у тебя много времени, Пламя. — ее слова пропитаны горьким весельем и лишены всех эмоций, которые мы оставили на крыше.
Отлично. Мы ведем себя как обычно. Как враги.
— Что, — спрашиваю я, — найти тебя или прийти в себя?
— Ну, очевидно, ты еще не пришел в себя, учитывая, что ступил на этот ринг. Со мной внутри. — ее опущенные руки подрагивают, явно желая врезать мне по лицу.
Я почти смеюсь.
— Я мог бы сказать тебе то же самое, Тень. — мой голос понижается до шепота, и я не уверен, что она услышит его сквозь шум толпы, но знаю, что мои глаза говорят это громко. — Или мне лучше сказать, Серебряная Спасительница?
— Следил бы ты за своим языком, принц. — по ее глазам я понимаю, что она улыбается. — Если, конечно, не хочешь его проглотить.
— Ты репетировала эту фразу? — протягиваю я. — На случай, когда я неизбежно найду тебя? Или ты…
Ее кулак резко врезается мне в челюсть.
У меня нет времени среагировать, увернуться, сделать что-либо, кроме как принять удар, от которого моя голова резко откидывается в сторону.
— Нет, — мило отвечает она, — но я репетировала это.
Я сплевываю кровь на ковер, вызывая рев толпы.
— Похоже, мне не придется напоминать тебе, как правильно бить. Снова.
На этот раз я уклоняюсь до того, как ее кулак встретится с моим носом. Ее рука пролетает над моей головой, и я пользуюсь моментом, чтобы нанести быстрый удар под ребра. Она слегка пошатывается, но тут же заполняет пространство между нами ударом ноги, направленным в мой висок. Я поворачиваюсь, блокируя ее удар и отталкивая ее ногу от себя.
— Ты готов отпустить меня, когда я выиграю этот бой? — тяжело дыша, спрашивает она, обрушивая на меня серию ударов, которые я едва успеваю блокировать. Она, как обычно, настойчива и гораздо менее утомлена, чем я предполагал.
Подозреваю, что время, проведенное на крыше, только подогрело ее жажду крови.
После обмена ударами, большинство из которых я успеваю отбить, она резко приседает, пытаясь сбить меня с ног ударом ноги. Я едва успеваю подпрыгнуть, избегая падения на мат. Но она мгновенно поднимается, и тут же разворачивается, нанося удар пяткой, целясь мне в голову.
На этот раз я успеваю блокировать удар и ловлю ее ногу. Используя инерцию ее собственного удара, я бросаю ее на мат быстрее, чем она успевает моргнуть. Она катится по полу, ударяясь спиной о стенку клетки, от чего та начинает дрожать, а толпа за пределами клетки взрывается криками.
Я вытираю окровавленной рукой линию алой крови, стекающую с треснувшей губы.
— Смотри, — тяжело дыша, говорю я, подходя к ней. — Вот что произойдет. Ты собираешься…
Обе ее ноги в ботинках внезапно взмывают вверх, врезаясь мне в живот и выбивая весь воздух из легких. Я отшатываюсь от неожиданного удара, врезаясь спиной в стену клетки. Она тут же бросается на меня, ее руки хватают меня за плечи и…
Мы танцуем в Шепчущем лесу.
Бледный лунный свет пробивается сквозь деревья, освещая ее глаза, смотрящие прямо в мои, сверкающие, как омут цвета индиго, в который я готов погрузиться с головой.
Ее руки удерживают меня, связывая нас осторожным прикосновением. Мягким, но уверенным. Спокойным, но нерешительным. Она не знает, что это значит, но знает, что хочет этого.
Ее руки на моих плечах, и…
И ее колено врезается мне в живот.
Раз. Два. Трижды, прежде чем я прихожу в себя и блокирую удар одной рукой, а другой наношу ей удар по челюсти. Ее голова резко поворачивается в сторону, и я пользуюсь мгновением ее замешательства. Через долю секунды я хватаю ее за ворот и прижимаю к клетке. И тут она бьет меня коленом в пах.