об, и я провожу по ним пальцами, прежде чем согреть руки у огня.
Я нахожусь в этой чертовой пустыне уже четыре дня.
И не могу найти никаких следов ее присутствия.
По крайней мере физических.
И все же, я вижу ее повсюду. Она преследует меня. Половину времени я задаюсь вопросом: не мертва ли она, не забрала ли пустыня еще одну душу, поглотив и выплюнув лишь призрак, чтобы заставить меня страдать.
Никто другой не замечает отблеска серебристых волос на солнце или силуэта фигуры на вершине дюны.
Потому что больше никто не сходит с ума.
Я теряю рассудок, ощущая себя потерянным в этой пустыне, хоть и знаю, что мы достигнем Дора до рассвета. Сначала мы обследуем город, а если ничего не найдем, то отправимся в Тандо и продолжим поиски там.
Она не могла добраться до города.
Так ведь?
Несмотря на нежелание принять очевидное, я видел, на что она способна. Видел, как она умеет выживать; слышал, как она выживала всю свою жизнь. Я сомневаюсь, что пустыня обладает достаточной силой, чтобы забрать ее из этого мира, прежде чем она сама будет к этому готова.
Скорчи достаточно скоро узнает об ее упорстве.
Я поднимаю голову, отрываясь от созерцания тлеющих угольков костра и устремляю взгляд на меняющееся небо над головой. Заря танцует вдоль горизонта, подкрадываясь к облакам и освещая их бледно-золотым светом. Перевожу глаза на спящих вокруг мужчин, храп которых является единственным звуком, наполняющим этот уголок пустыни.
Вздохнув, я поднимаюсь на ноги и разминаю свои затекшее тело.
— Поднимайтесь. Сейчас же.
Мой приказ эхом разносится по пустыне, заставляя встрепенуться даже лошадей, привязанных в нескольких шагах от нашего лагеря. Я слышу сонное ворчание, пока прохожу вдоль беспорядочного круга Гвардейцев.
— Доброе утро, — говорю я с нарочитой легкостью, при этом пиная каждого из них в ребро ботинком, что явно противоречит моим словам.
Вкус сухого кроличьего мяса заставляет меня прополоскать рот водой с примесью песка. Я пытаюсь избавиться не только от вкуса, но и воспоминаний, которые оно вызывает. Я задаюсь вопросом, не кривил ли я рот, пока ел так же, как это было во время Испытаний, когда она наблюдала за мной, находясь достаточно близко, чтобы это заметить.
Опасно, насколько часто я думаю о ней. Насколько все вокруг мне о ней напоминает. Я часто рассуждаю, было ли все это для нее игрой, уловкой, чтобы помочь Сопротивлению. Помочь Обычным свергнуть королевскую власть. Убить короля. Убить моего отца.
Действительно ли меня волнует, что она убила его?
Я отмахиваюсь от этой мысли, ерзаю в седле и разминаю напряженные плечи.
Я узнаю это, как только найду ее.
Когда я это сделаю, то получу свои ответы.
Глава седьмая
Пэйдин
Клянусь, скорпион, находившийся в опасной близости от моих изношенных ботинок, моргнул в ответ на мой вопрос.
Вот и все. Я действительно сошла с ума.
С этой мыслью я вздыхаю и повторяю:
— Я спросила: если бы ты смог съесть что-нибудь прямо сейчас, — я имею в виду что угодно — то, чтобы это было?
Сказать, что мой голос охрип, — это ничего не сказать. Мой голос скрипит, как песок под ногами, а горло настолько сухое, что я едва могу нормально говорить. Я качаю ноющей головой, глядя на это существо, и небрежно обхожу его, пытаясь не споткнуться.
— Ладно. Если ты не хочешь отвечать, то это сделаю я, — в итоге я все же спотыкаюсь, неловко подбирая слова. — Я… я могла бы съесть апельсин. Да. Большой, сочный апельсин. Или… или немного ирисок.
Я перевожу взгляд на скорпиона и вижу, что он ползет следом за мной. Это зрелище должно было лишь сильнее встревожить меня, но в данный момент у меня нет сил, чтобы беспокоиться об этом.
— Знаешь, мой отец любил ириски, — я издаю звук, отдаленно напоминающий смех. — Иногда я задумываюсь, а нравятся ли мне вообще эти конфеты, понимаешь? Может быть… может быть, я просто убедила себя в этом, потому что они нравились ему.
Скорпион пристально смотрит на меня.
А может, и не смотрит. В последнее время мне трудно понять, что реально, а что — всего лишь плод моего воображения.
Это мой пятый или шестой день в пустыне?
Я едва не смеюсь.
Может, я уже умерла? Как же мне понять?
Я оступаюсь, отчего песок взметается, а колени погружаются в песчаную почву, тогда как заходящее солнце все еще обжигает мою израненную кожу. Судорожно вздохнув, я медленно поднимаюсь, заставляя свои больные ноги двигаться.
Я устала. Очень устала.
Веки опускаются, подражая солнцу, которое на ночь скрывается за дюнами.
Оставайся в сознании.
Вдруг у меня возникает ощущение, что я снова в Шепчущем лесу, ковыляю в темноте, стараясь не истечь кровью от глубокой раны под ребрами. Именно тогда он нашел меня. Спас меня.
Я отбрасываю эту мысль и в сотый раз осматриваю горизонт, прослеживая глазами очертания каждого темного здания внутри города.
Я почти на месте.
Я понятия не имею, что это за «место». Я не знаю, какой это город: Дор или Тандо, но точно понимаю, что нахожусь не в том положении, чтобы жаловаться.
Мне просто нужно добраться до этого места.
Облизываю потрескавшиеся губы в попытках увлажнить их, но лишь набираю в рот больше песка. Сейчас самое время глотнуть песчаной воды, но я с жадностью допила оставшееся еще сегодня утром.
Я умираю от жажды.
Может быть, просто умираю. А может, я уже мертва.
Мой хриплый смех быстро превращается в мучительные всхлипы, от которых, кажется, трещат мои хрупкие кости.
Продолжай идти. Просто продолжай идти.
Но я не хочу. Я хочу лечь, закрыть глаза и отдохнуть.
Ноги подкашиваются, все тело кажется вялым.
Продолжай. Идти.
Я знаю, что если остановлюсь сейчас, то больше не сдвинусь с места. Обезвоживание, усталость и многочисленные раны, терзающие мое тело, наконец-то настигли меня. Если сейчас я лягу, то больше не очнусь.
Разве это так плохо?
Этот тихий голос в моей голове, единственный, что я слышала в течение последних дней, становится все убедительнее.
Для чего я живу? Зачем я подвергаю себя таким страданиям?
Каждый дюйм моего тела болит. Каждый дюйм моего тела молит о пощаде.
— Н-нет, — заикаюсь я. — Нет, я не могу.
Разговоры с самой собой никогда не были хорошим знаком, но это единственное, что не дает моим глазам закрыться, а телу — отключиться.
— Я… — еще один судорожный вздох. — Я слишком многое пережила, чтобы умереть в пустыне.
Я прижимаю мозолистую ладонь к упрямо бьющемуся сердцу, напоминая, что даже сломанные вещи способны служить своей цели. Пальцы касаются знакомой буквы, вырезанной над ним, издевательски напоминая о том, насколько я хрупкая.
«О» означает Обычная.⠀⠀
«О» означает «на пороге смерти».
Моя попытка пошутить звучит очень похоже на предсмертный шепот.
— Не так я представляла себе свой конец. Я… — приступ сухого кашля заставляет меня осесть. — Мне стыдно, что я не умираю более драматично.
Я действительно думала, что именно он окажет мне честь, вонзив мой любимый кинжал мне в грудь. Или, может быть, в шею, для пущей симметрии.
Он будет так разочарован, узнав, что у него отняли возможность отомстить, что смерть в конце концов настигла меня в пустыне.
Перед глазами все расплывается, когда я пытаюсь рассмотреть город и улавливаю что-то движущееся вдалеке. Прищурившись, я всматриваюсь в фигуру. Моргаю. Это мой разум играет со мной злую шутку? Издевается в последний раз?
Мои колени снова погружаются в песок, а ладони вытягиваются вперед.
Похоже, я никогда и не узнаю.
Мой висок касается теплого песка, и я наслаждаюсь этим ощущением.
Почему раньше в пустыне не было так уютно?
Пальцы сжимают мятый шов жилета, натягивая заветную надпись.
Я носила его каждый день, Ади. До самого последнего дня.
— Я просто… я просто закрываю… свои…
Мои глаза закрываются, и мир исчезает во тьме.
И впервые за несколько дней я не боюсь сна, который меня ожидает.
У меня под ухом размеренно бьется чье-то сердце.
Я шевелюсь в сильных руках, обнимающих меня, но мои движения вялые.
Сильные руки. Меня несут.
Мои глаза резко открываются.
Меня душит окружающая темнота, словно небо накрыло черным одеялом. В данный момент мои глаза совершенно бесполезны, поэтому я пытаюсь сосредоточиться на ощущениях грубых рук: одна — под моим коленом, а другая — на плече.
Это он. Он нашел меня.
Я покачиваюсь всякий раз, когда незнакомец оступается, и отчаянно пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце, заставив затуманенный разум придумать план. Но он слишком близко, слишком реален, будто только что вышел прямиком из моих ночных кошмаров.
Я внезапно забываю, как дышать.
Он нашел меня. Нашел меня. Нашел.
Мой разум выкрикивает эти слова, которых я так боялась, заглушая любую попытку мыслить здраво. Я скована его объятиями, которые раньше казались мне такими безопасными, и слишком беспомощна, чтобы сопротивляться его хватке. Его грудь поднимается и опускается подо мной, и ощущение, которое когда-то было таким знакомым, теперь кажется чужим. Пугающим.
Как он нашел меня?
Я все еще пытаюсь понять, почему до сих пор жива, несмотря на то, что сама Смерть несет меня к погибели. Он держит меня. Он возвращает меня в Илию. Обратно к Китту и гневу, который, как я уверена, меня ожидает.
Он убил моего отца.
Лишь эта мысль спасает меня от безумия.
Я не буду сомневаться. Только не снова.
Заставляя себя дышать, я обращаю внимание на руку, обнимающую мои плечи, оценивая лучший угол, под которым можно сломать его запястье. Затем я опускаю взгляд на его ноги: усталая походка, неустойчивость, которая поможет мне повалить его на песок. Как долго он меня несет? Где его люди? Я всматриваюсь в окружающую нас черноту и не вижу ничего, кроме города, в который мы входим.