Когда Элиза предложила нам поужинать, я не ожидала, что это будет самый настоящий пир: рыба на гриле; устрицы, холодные и соленые; запеченный картофель; тонкие ломтики спаржи, завернутые в бекон, и десерт, который, кажется, сделан из клубники и того, что едят ангелы.
Я так вкусно не ела уже несколько месяцев, с тех пор как приехала на Мауи, а Элиза продолжает порхать вокруг, открывая новые контейнеры с какими-то вкусностями и постоянно настаивая, чтобы мы накладывали себе в тарелки дополнительные порции, потому что еды много из-за того, что она всегда «чрезмерно увлекается» готовкой.
И вино…
Бутылка за бутылкой. Вино такое же холодное и бодрящее, как пиво, и к тому времени, когда солнце скрывается за горизонтом и остров погружается во тьму, я сыта, пьяна и безмерно счастлива.
Я довольна.
Такого я давно не испытывала. Может быть, много лет.
Джейк встает и открывает бутылку шампанского. Мы все пьяно вскрикиваем, когда из горлышка бьет пена, а Джейк небрежно наполняет наши бокалы.
Когда мы все делаем по глотку, он встает у костра в наполовину расстегнутой рубашке, с растрепанными волосами, и поднимает бокал.
– За остров Мероэ, – произносит он нараспев, и мы все повторяем за ним. – За тех несчастных ублюдков, которые разбились и погибли здесь…
– Ну-у-у! – возмущается Элиза, вытягивая длинную ногу, чтобы пнуть его в голень. – Отставить грусть!
Джейк легко ловит ее лодыжку, поднимает ногу и удивительно грациозно, учитывая, сколько он выпил, наклоняется, чтобы поцеловать свод ее ступни, и их глаза встречаются, отчего мои щеки внезапно вспыхивают.
– Любимая права, – поддерживает он, опуская ногу Элизы на песок. – Никакой грусти. Только радость в честь наших новых друзей и потрясающей первой ночи, проведенной вместе.
Мы все пьем за это.
Все, за исключением Аммы.
В Риме стало лучше.
Может быть, из-за жары или суеты оживленных улиц. Или же причина в долгих прогулках, после которых вечером они валятся в постель в полном изнеможении. А может потому, что в этот раз они поступили умнее и выбрали хостел в самом центре города, недалеко от Испанской лестницы, где по ночам никогда не бывает тихо.
Или дело во вкусной еде.
После несчастного случая в течение первых нескольких тяжелых месяцев (в моменте «до») Бриттани отказывалась от еды. Она едва притрагивалась к пище, а если и ела, то все казалось ей безвкусным и тяжело оседало у нее на языке. В итоге она неизменно выплевывала еду или ее рвало. Она исхудала, глаза казались огромными, очертания черепа обозначились под редеющими волосами. Она испытывала извращенное утешение, наблюдая за тем, как исчезает, растворяясь в окружающем мире. Это казалось проще, чем идти вперед и пытаться жить в новой реальности.
Сейчас, смотря на себя в зеркало, Бриттани понимает, что все еще слишком худая, но уже не выглядит так пугающе, а вчера, когда она впервые попробовала мороженое с базиликом на Пьяцца Навона, десерт словно взорвался у нее на языке, сливочный и сочный, яркий и свежий, и она почувствовала, что ей становится лучше. Может быть, жизнь не всегда была такой тяжелой и бессмысленной.
Сейчас она чувствует то же самое, сидя в кафе с Аммой. Солнечные лучи греют ее обнаженные плечи, они пьют капучино, а Амма просматривает фотографии в своем телефоне.
– Вот это хороший кадр. – Она поворачивает экран к Бриттани.
На этой фотографии они вдвоем перед Колизеем, выглядят здорово. Они улыбаются, обнявшись, и Бриттани думает, что если бы кто-то увидел эту фотографию в общежитии или на холодильнике, то обязательно подумал бы: «Этим девчонкам повезло».
Ни сожаления, ни тревог. Две хорошенькие, счастливые подруги, наслаждающиеся молодостью и путешествующие по миру вместе.
Бриттани чувствует, что с каждым днем их путешествия она постепенно превращается в ту девушку, за которую себя выдает.
– Отправь мне, – просит она Амму и, как только приходит сообщение, ставит фотографию на заставку своего телефона.
Четыре недели назад, перед отъездом в Европу, на обоях ее телефона стоял снимок семьи. Все четверо: мама и папа, младший брат Брайан. Они улыбались в лучах заходящего солнца, их лица выглядели слегка загорелыми, потому что кадр был сделан во время их ежегодного отдыха на пляже во Флориде.
Это был их последний отпуск.
Бриттани часто смотрела на эту фотографию и задавалась вопросом: было бы лучше, если бы она знала, что это в последний раз? Она ругалась с Брайаном, который взял с собой PlayStation и часами кричал в гарнитуру. Эти пронзительные вопли и боевые кличи сводили ее с ума. В той поездке слишком часто хлопали дверью, и в последний вечер Бриттани сидела на кровати, копаясь в телефоне, и просила маму принести что-нибудь с ужина, потому что ей не хочется никуда идти.
Ее мама была расстроена, но согласилась.
Воспоминания о том, как опустились уголки рта мамы, как она тихо вздохнула, когда закрывала дверь в комнату Бриттани, как ее темные волосы взметнулись чуть выше плеч, когда она отвернулась, до сих пор убивали Бриттани.
После аварии Бриттани снова и снова прокручивала в голове тот вздох, как и каждый пропущенный и не отвеченный телефонный звонок, каждый проигнорированный лайк или комментарий в Facebook.
Иногда она так сильно ненавидит прежнюю себя, что ей хочется выпрыгнуть из собственного тела.
Но замена обоев на телефоне немного помогает. Это внушает ощущение, что она начинает создавать ту новую, будущую версию себя, о которой ей постоянно рассказывает доктор Амин.
Она смотрит на двух улыбающихся девушек на экране и с трудом верит, что она – одна из них.
Но на пятую ночь в Риме слезы вернулись.
Сначала это шокирует ее: рыдания, которые, кажется, ни с того ни с сего поднимаются в груди, внезапная боль в горле. Ее охватывает паника, лицо горит, глаза щиплет, все тело сотрясается, когда она изо всех сил пытается сдержаться.
«Я думала, все постепенно налаживается. – Эти слова звучат жалко даже в тишине ее собственных мыслей. – Я думала, все закончилось».
Но Бриттани начинает осознавать, что на самом деле это вовсе не конец. Волны боли будут накатывать, и она ничего не сможет сделать, чтобы остановить их.
На этот раз Амма не подходит к ее кровати, не говорит тех успокаивающих фраз, которые Бриттани одновременно ненавидит и ценит, поэтому ей остается только ждать восхода, свернувшись калачиком, как раненый зверек.
– Может, нам лучше вернуться домой?
Она знает, что Амма тоже так думает: в путешествии временами было весело, но побег, на который они рассчитывали, не удался. Но может, у Аммы получилось сбежать? Бриттани так и не определилась. Она любит ее так сильно, как никогда не любила ни одну подругу, но снова и снова приходит осознание, что их объединяет только одна ужасающая вещь, и больше ничего. Девушка на самом деле не знает ничего о настоящей Амме – обычной Амме, той, что была до нынешней. Возможно, она тоже страдает, но просто лучше скрывает это.
Теперь она смотрит через стол на Бриттани и слегка пожимает плечами.
– Может, и стоит. У меня туго с деньгами, но, по крайней мере, мы успели посмотреть Париж и провели почти неделю здесь, в Риме. Это не пустяки.
Это правда. Бриттани всегда мечтала побывать в обоих городах; черт возьми, она даже повесила плакат с изображением Эйфелевой башни в своей комнате в общежитии, а теперь еще и попробовала мороженое в тени Колизея. Может, этого достаточно?
Она помешивает свой капучино, рассматривая людей за соседним столиком, у ног которых стоят потрепанные рюкзаки. Они немного обгорели на солнце, их одежда мятая и тусклая, как бывает, когда ее постоянно стирают в раковинах хостелов, и она никогда не высыхает полностью. Одна из девушек наклоняется, чтобы расстегнуть сандалию, и смеется, когда ремешки спадают, обнажая полоски бледной кожи под слоем пыли. Ноги Бриттани покрывала та же пыль после прогулок по Риму, и ей хотелось бы так же непринужденно смеяться, как эта девушка, хотелось бы, чтобы по какой-то причине жизнь не была для нее такой чертовски трудной.
И тут она понимает, что девушка смотрит прямо на нее, ее локоны светло-рыжих волос убраны за уши. Она улыбается и машет Бриттани.
Та кивает в ответ, но, к ее удивлению, девушка встает с места, пересекает маленькое переполненное кафе и подходит к их столику.
– Привет! – радостно здоровается она, а затем протягивает руку с выцветшим браслетом на тонком запястье. – Я Хлоя.
Мелочь. Но именно так все и начинается.
Дорогие мама/папа/сестренка!
Привет из рая! Мы с ребятами получили очень интересное задание и оказались на [ЗАСЕКРЕЧЕНО]. Здесь так красиво, и я бы хотел, чтобы вы могли увидеть это великолепие своими глазами. Он словно сошел с картинок из «Робинзона Крузо», которого я просил папу читать каждый вечер, когда мне было двенадцать. Здесь повсюду растут пальмы и кокосы. Один из ребят, [ЗАСЕКРЕЧЕНО], даже завел себе обезьянку! Мы назвали его Барнум, и [ЗАСЕКРЕЧЕНО] научил его брать арахис прямо у нас из рук. Это немного помогает скоротать время, но еще больше заставляет меня скучать по дому и Шепу. У него все хорошо? Я знаю, что он стареет, но скажи ему, что он должен держаться, пока мы не закончим дело!
Сегодня я немного прогулялся один, просто чтобы побыть в тишине. Хотя ребята говорят, что это жуткое место, мне оно кажется спокойным. Я слышал, что с [ЗАСЕКРЕЧЕНО] связана какая-то история о [ЗАСЕКРЕЧЕНО]. Тогда несколько парней в конце концов поубивали друг друга из-за еды, но, к счастью, у нас есть целая коробка припасов, так что для нас все должно закончиться лучше. А глядя на океан, я вспоминаю дом и бесконечные кукурузные поля, тянущиеся до самого горизонта. Я скучаю по всем вам, но возможность увидеть мир таким, какой он есть, кое-чего стоит. Именно в такие моменты понимаешь, что все места в какой-то степени похожи друг на друга. Ребята говорят, что здесь скучно, но я отвечаю им, что они должны приехать на нашу ферму зимой и тогда поймут, что такое скучно!