Ицхак рассказывал мне об этом у себя в кухне, на диктофон, лежавший на столе; припоминая ту или иную подробность, он по привычке смеялся — когда весело, когда грустно. Но, описывая то угощение, он зажмурился и улыбнулся шире обычного. Он по-прежнему ощущал его вкус.
Это был его последний приезд в родной город. Перед уходом он попросил мачеху помалкивать, но слух все равно разнесся. Другой мой знакомый из Алеппо вспоминал разговоры еврейской ребятни, для которых Ицхак был героем — сын уборщика Заки Шашо, который куда-то подевался и всплыл в Эрец-Исраэль, чтобы сражаться с арабами, а не клянчить у них подачки. Много лет его никто не видел, пока он не появился тем летом, как призрак…
Никто из агентов не избежал приступов острой тоски по своему народу. Гамлиэль вспоминал, как через несколько лет его отправили в Европу под видом арабского журналиста. Как-то вечером во время еврейского праздника, проходя мимо синагоги, он остановился, чтобы издали понаблюдать за происходившим там. До его слуха донеслась молитва на иврите — мольба его отца и деда: «Милостивый и милосердный… прости нас…» Он с трудом сдержал рыдание. «Нет, это не я, — напомнил он себе. — Я — араб Юсеф аль-Хамед». И он зашагал дальше.
Для Якубы такой момент настал весной 1948 года, когда он вместе с другим агентом пришел пешком в Сирию, чтобы разведать армейские позиции. Переодетые в арабов, с кинжалами за поясом, они пробрались в Дамаск. Дело было в пятницу.
Интереса ради агенты отправились на знаменитый дамасский базар. На одном из прилавков Якуба приглядел миниатюрный медный сервиз: кувшинчик, кофейные чашечки, сахарница. Купив сервиз, Якуба спросил продавца-араба, есть ли у него другой такой же. Не здесь, дома, был ответ. Продавец поманил двух палестинских арабов за собой.
По пути он спросил их, как дела в Палестине. Война 1948 года тянулась уже несколько месяцев, и перспективы арабов выглядели неплохо.
— Вот увидишь: клянусь Аллахом, мы перережем всех евреев! — вскричал Якуба, хватаясь за кинжал. — С вашей помощью мы легко их всех перебьем.
Ожидаемого ответа разведчики не услышали. «Он шел молча, — вспоминал Якуба, — и выглядел погруженным в себя. Мы уже решили, что нам попался простофиля». Попетляв по улочкам, они достигли дома торговца. Калитка приоткрылась, со двора пахнуло субботней трапезой. Был вечер пятницы, наступил шабат, смекнул Якуба.
— У нас проблема, — шепнул он второму агенту, но тот не понял. — Думаю, он из наших, — объяснил Якуба, принюхиваясь.
— С чего ты взял? — удивился второй агент. — Это запах сирийской еды.
Торговец, оставив их в гостиной, ушел за сервизом. Якуба не сомневался, что он еврей. Этот запах ни с чем нельзя было спутать. Он поднял голову и увидел резной бронзовый плафон, на котором было выгравировано на иврите «Сион».
«Мы оба побледнели и прикусили языки», — вспоминал Якуба. На базаре, говоря от имени своего арабского альтер эго Джамила, он хвастался, что перережет всех евреев. Когда торговец вернулся, он еле удержался, чтобы не выложить ему правду. «Мы твои братья, — так и подмывало его признаться, — мы тоже дети Израиля. Будь сильным и смелым!» Евреи были маленьким тесно спаянным племенем, остро чувствовавшим опасности своей общей судьбы на Ближнем Востоке и глубокую взаимосвязь. Теми не менее агенты промолчали, расплатились за сервиз и ушли.
Якуба поведал эту историю спустя много лет, после долгой карьеры в разведке, интервьюеру, собиравшему устные свидетельства. «Ему трудно продолжать», — записал корреспондент в этом месте.
Руководство Арабского отдела усиленно напоминало о необходимости разделения между своими заграничными агентами и тамошними евреями, считая, что так они уберегут бейрутскую общину от обвинений в двойной лояльности. Подрыв яхты «Grille» в порту должен был выглядеть как дело рук чужака, приплывшего по морю. Поступил приказ о проведении операции.
16. Диверсант
24 ноября, 6:00.
«Заря» — Гамлиэлю:
Обмен паролями на пляже, после прибытия лодки:
Ицхак спросит: «Мин хада?» («Кто здесь?»)
Человек в лодке ответит: «Ибрагим».
Ицхак спросит: «Халь аджа каман Мустафа?» («Мустафа с тобой?»)
Будьте сильными!
Приближалось 29 ноября: ровно год назад ООН приняла решение о разделе Палестины, тогда же началась Война за независимость. Эта дата добавляла символизма готовящейся акции.
29 ноября, 6:15.
«Заря» — Гамлиэлю:
Акция будет проведена сегодня, в понедельник 29 ноября, в годовщину декларации ООН.
Диверсант вылез из шлюпки в 9 утра с минутами. Под гражданской одеждой у Рики был надет гидрокостюм. В чемоданчике у него были ласты, две магнитных мины, бутылка рома для согревания после ныряния и «энергетические таблетки» (вероятно, метамфетамин). По мнению готовившего его к заданию ветерана флота Пальмаха, таблетки были особенно важны: сам он в свое время попался, когда выдохся в штормящем море при попытке подрыва у берегов Кипра корабля королевского ВМФ «Ocean Vigour» (тогда евреи пытались помешать британцам, не пропускавшим в Палестину беженцев).
В случае, если на пляже не окажется бейрутских агентов, Рике надлежало следовать в запасную точку встречи — всё то же казино «Медитеране». Если их не будет и там, ему было приказано переночевать в борделе «У Мадлен» в «квартале красных фонарей» за площадью Мучеников. Но в этот раз все прошло гладко. Ицхак обменялся с Рикой паролями и проводил его к «олдсмобилю», за рулем которого сидел Якуба.
Неподалеку от гавани они съехали на обочину. Мимо изредка проезжали машины, в лавке поблизости горел свет, но они не привлекли ничьего внимания. Ицхак помог диверсанту открыть багажник. Они стали вынимать из чемодана мины, и тут раздался взрыв. Они долго не могли отвести взгляд от бутылки рома, упавшей на землю и разбившейся. Видимо, все трое волновались сильнее, чем потом сознавались.
Рика обнаружил проблему посерьезнее: у одной из магнитных мин оказался дефектный взрыватель. Оставалось надеяться, что сработает второй, и от детонации взорвется и первая мина. Укрепив на поясе обе мины, Рика пересек песчаный пляж и погрузился в воду.
Яхта Гитлера была вся в огнях, что тоже вызывало тревогу: Рика опасался, что его увидят — темную тень, скользящую по поверхности воды.
Оказалось, что яхта повернута носом к берегу — не так, как явствовало из аэрофотосъемки. Ныряльщику пришлось изменить направление. Над «Grille» нависал другой корабль — эсминец британского королевского ВМФ «Childers», его прожектора и освещали так ярко и нацистскую яхту, и море вокруг. Рика попытался подплыть к яхте как можно ближе, не попав в лучи прожекторов, но на палубе появились фигуры, зазвучали голоса, и он нырнул. Вынырнув, он увидел быстро приближающуюся черную тень и замер, пропуская мимо, совсем близко, рыбацкий баркас. Один рыбак стоял, другой сидел. Пловец, оказавшийся всего в нескольких ярдах от них, остался незамеченным.
Переведя дух, Рика добрался до корпуса «Grille» и поплыл вдоль яхты. Теперь с палубы его было не разглядеть. Он прикрепил к обшивке дефектную мину, установил близко от нее другую, привел в действие взрыватель. «Ампула все время выскальзывала, пока я не поймал ее одной рукой и не раздавил другой, — рассказывает он. — Потом снял предохранитель и поплыл прочь от корабля». Он очень торопился, отчаянно сокращая расстояние, отделявшее его от берега, и молясь, чтобы мины не сработали, пока он не выберется из воды.
Радостная радиограмма из Центра была принята «бельевой веревкой» на крыше и поступила на рацию днем, когда Рику забрали с пляжа и вернули в Израиль.
Примите поздравления от всех участников операции. Вы продемонстрировали первоклассное умение и обеспечили успех.
[Рика] успешно вернулся на базу. Он восхищен вашей расторопностью и не перестает вас хвалить. Все мы счастливы, наша уверенность возросла стократно… Вся «Заря», начиная с командования, гордится вами. Будьте сильными, идите от успеха к успеху.
Не то чтобы бейрутская ячейка стремилась испортить начальству настроение, но у ее членов не было уверенности, что они заслужили столько похвал. Когда взошло солнце, яхта Гитлера все так же мирно покачивалась на якоре, словно насмехаясь над ними. Обе бесполезные еврейские мины так и остались где-то ниже ватерлинии.
На следующее утро картина была той же самой. И на следующее тоже.
Разведчикам сообщили, что через несколько дней попытка повторится, но дату все откладывали и откладывали. Так прошло две недели. Надежда уже почти совсем угасла, когда из гавани донесся глухой взрыв.
Грянувший наконец-то взрыв вызвал, согласно драматическому репортажу в одной из бейрутских газет, «язык пламени высотой тридцать метров». Как утверждается в том же репортаже, мина была прикреплена к топливному баку на носу, где образовалась пробоина размером с большой обеденный стол.
Внутрь хлынула вода, возникла опасность затопления, но немецким морякам и механикам удалось преградить путь воде и спасти судно. По мнению следствия, взорвалась магнитная мина, начиненная минимум 25 кг взрывчатки, прикрепленная к корпусу в полутора метрах ниже ватерлинии. Ущерб оценивается в 100 000 фунтов стерлингов.
В Бейруте ходило несколько версий загадочного взрыва. Согласно одной, яхта случайно напоролась на боеприпас, попавший в море во Вторую мировую войну. По другой версии, орудовала местная преступная банда «Черная рука», враждовавшая с владельцем «Grille», богатым ливанцем. Звучало и предположение о террористах, воевавших с королем Фаруком, — арабских националистах, противниках египетского монарха, для которого предназначалась яхта. Обвинить евреев никому не пришло в голову.
Если израильтяне и были оскорблены, они не подали виду. В Центре снова поздравляли друг друга, операцию сочли чрезвычайно успешной. «Aviso Grille» отремонтировали, но воен