Ибрагим спросил, считает ли его приятель, что арабы готовы к войне: не похоже, чтобы кто-нибудь из тренирующейся в спортзале молодежи разбирался в оружии.
— Лично я не умею стрелять из винтовки, — сознался Ибрагим.
— А я умею, — был ответ.
— Кто тебя научил? — поинтересовался Ибрагим.
Собеседник объяснил, что его старший двоюродный брат служил солдатом в британской армии; возвращаясь на побывку домой, он разрешал детям играть с его оружием. А еще в спортклубе побывал человек, давший всем быстрый урок пользования автоматом.
— У нас же нет оружия, — посетовал Ибрагим.
— Оружия полно, — возразил его приятель. — Склады «Наджады»[3] от него ломятся. Там готовятся к схватке с евреями.
Разговор прервался, потому что начался вечерний урок бокса. В выходной Ибрагим побродил вокруг штаб-квартиры «Наджады», находившейся в другой части Нижнего города. Это скромное трехэтажное каменное здание по-прежнему стоит рядом с мостом Рашмия. Теперь в нем синагога, на ней висит табличка, объясняющая, что раньше здесь базировалось арабское ополчение и что в день падения города в этом месте кипел бой. Но во всем остальном здание выглядит точно так же, как и семьдесят лет назад, когда к нему проявил интерес Ибрагим.
Он легко проник внутрь и обнаружил доски для игры в нарды и столы для пинг-понга. Объявление командира местной милиции на стене требовало явки в полдень следующего дня в форме. Ибрагим тоже явился и увидел дюжину парней — дисциплинированных, чисто выбритых, в надраенных башмаках. После короткого инструктажа все разбились на пары и на тройки и растворились в городе. Скромный работяга не осмелился продолжить слежку.
5. «Тигр»
Арабская часть Хайфы, примыкавшая к порту, была поделена между христианами и мусульманами; одни были зажиточными, другие — беспомощными; одни придерживались умеренных политических взглядов (хотя имелись и коммунисты, пускай не ярые), другие были бескомпромиссны в политике и в вере. Последние прислушивались к муфтию Иерусалима — заклятому врагу евреев, служившему во Вторую мировую войну нацистам в надежде, что те, захватив Ближний Восток, очистят Палестину и от британцев, и от евреев. Местные уроженцы находились в меньшинстве, большинство приехало из других частей Палестины и из окружающего арабского мира. По мере роста насилия в 1947-м и в начале 1948 года арабские боевики из других стран вливались в людской водоворот на улицах нижней части Хайфы.
К наиболее влиятельным мусульманским проповедникам города принадлежал шейх Мухаммед Нимр аль-Хатиб, фигурировавший в материалах разведки как Нимр, что по-арабски значит «тигр». Для ясности я тоже буду называть его этим именем. Он опирался на местное отделение «Братьев-мусульман»[4] и был союзником муфтия. В начале 1948 года проповедник активно собирал и вооружал бойцов. Штабом хайфского ополчения временно служил его дом.
С приближением ухода британцев и с ростом напряженности Нимр все активнее проповедовал с кафедры Большой мечети священную войну. Мы знаем об этом по той причине, что кое-кому из верующих, сидевших стройными рядами на ковриках и завороженно внимавших оратору, не полагалось там находиться.
Информационная служба давно требовала, чтобы ее глаза и уши в мечетях следили за речами мулл: это помогло бы понять настроение арабского населения и оценить вероятность вспышки насилия. Но как бы этого ни хотелось хозяевам важных кабинетов, штатные агенты далеко не сразу осмелились разуться и проникнуть в мусульманские молитвенные дома.
Один агент оставил рассказ о своей пятничной молитве в Яффо. Сначала он чувствовал себя уверенно, но отвага улетучилась, когда, впервые простершись, он должен был встать, положить ладони на колени, воздеть руки ладонями вперед. Вокруг него молились семьсот настоящих правоверных. Времена были суровые; если бы что-то пошло не так, ему не было бы спасения. «Когда начался этот этап, — вспоминал он, — я весь затрясся. Мне стоило усилий, чтобы успокоиться и оглядеться. Никто ничего не заметил». Агент ушел невредимым, но его имя упоминается в материалах только мельком; надо полагать, он предназначался для какой-то другой работы.
Среди тех, кто слушал проповеди Нимра, был Гамлиэль. В Бейрут его отправили позже. Нимр был самым настоящим разжигателем смуты, доносил Гамлиэль. «Он достаточно харизматичен, чтобы раз за разом заполнять мечеть, он прирожденный оратор, который не лезет за словом в карман и производит сильное впечатление на слушателей». Гамлиэль, самый известный из четырех разведчиков, с отвращением относился к любому кровопролитию и даже умудрился взять с шефов Отдела обещание, что ему не придется никого убивать. Но даже ему трудно было сидеть спокойно, когда раздавались призывы к истинным верующим нападать на евреев. Иногда его одолевали в мечети темные фантазии: вот бы у него была граната или какое-нибудь еще оружие! Но у него было строгое задание — только слушать.
Разведчики обратили внимание на проповедника Нимра предвоенным летом: они сообщили о нем в пятистраничном донесении о митинге «Братьев-мусульман». Это донесение тоже принадлежит перу Гамлиэля. Присоединившись к шествию под именем Юсефа, он увидел Нимра, проталкивавшегося сквозь толпу под прикрытием нескольких здоровяков — видимо, своих телохранителей. До Нимра выступали другие ораторы, поднимавшие боевой дух арабов в преддверии войны и требовавшие бойкота еврейских товаров. Но когда наступила очередь Нимра, он был немногословен, его речь длилась всего семь минут.
Для начала он упомянул два имени. Первым было названо имя «святого героя шейха Изза ад-Дина» («встреченное громкими аплодисментами», указывает Гамлиэль). Изз ад-Дин аль-Касам был почитаемым местными бойцом джихада, погибшим в стычке с британцами десятью годами раньше. Гораздо позже памятью о нем вдохновилась исламистская группировка «ХАМАС», назвавшая в его честь свое военизированное крыло и ракету. «Второй вдохновляющий пример, — продолжил проповедник, — это наш герой и предводитель, бесстрашный Мухаммед Амин аль-Хусейни». При упоминании муфтия Иерусалима двое особенно экзальтированных мужчин выхватили пистолеты и стали палить в воздух. В завершение Нимр призвал бойкотировать «любого, кто продает землю, любого, кто якшается с евреями, любого, кто продает или покупает их продукцию». В час дня митинг завершился.
Проповедник оставил собственный рассказ о войне, «С обломков катастрофы» — важный документ эпохи, ныне, увы, почти забытый. В нем он подробно и страстно описал на арабском подробности своих усилий по подготовке к войне, организации сил обороны, приобретению оружия. Оружия не хватало, потому что люди вооружались самостоятельно, что приводило к взлету цен на винтовки и пистолеты на черном рынке. Он обратился за помощью к соседним арабским странам, обладавшим собственными арсеналами, но оттуда поступили сущие крохи — всего несколько старых ружей, да еще с патронами не того калибра.
Проповедник надеялся закупить винтовки у стоявших гарнизоном в городе британских военных — некоторые из них сочувствовали арабскому делу, — но оказалось, что состоятельные арабы, которые могли бы выделить на это средства, бегут из Хайфы, прихватив свои денежки, чтобы сберечь их до лучших времен. Разбойники-арабы, местные и приезжие, терроризировали население, поэтому люди запасали продовольствие. «День за днем мы хороним множество арабов, — пишет Нимр, — дела с безопасностью обстоят всё хуже». В воспоминаниях Нимра усилия ради дела борьбы часто описаны в сердитом, а то и разочарованном тоне; они появились позднее, когда возникла необходимость объяснить, почему все обернулось так плохо. Впрочем, в феврале 1948 года момент для жалоб еще не наступил. Арабы одерживали верх, и выступления проповедника, согласно разведывательным донесениям, звучали воинственно и уверенно.
Евреи понимали жизненную важность порта Хайфы и чувствовали приближение переломного момента. «Если под нашим контролем будут только Тель-Авив и города приморской равнины, то мы останемся кантоном, автономным районом, гетто, — била тревогу редакционная статья одной из газет некоторое время спустя. — Но если станет нашей Хайфа, мы будем государством». Еврейское командование решило, что пора действовать. Об этом свидетельствует приказ в виде одной печатной страницы на иврите под названием «Операция „Скворец“».
В нем сказано: «Задача — убить Нимра».
6. Ицхак
Похоже, что именно интеллигентный Гамлиэль дольше всего наблюдал за проповедником перед началом операции «Скворец», однако ко времени выхода приказа об устранении он свернул наблюдение. Слежка за объектом была поручена Ицхаку, который перешел разделительную линию и проник в Нижний город, в его портовые кварталы.
Теперь в дополнение к рабочей одежде и к удостоверению на имя Абдул Карима он обзавелся бумажным пакетом с семечками, чтобы было чем заняться во время наблюдения. Сидя на бордюре рядом с домом Нимра, он рассеянно грыз семечки, как будто вернулся к беззаботной жизни на арабских улицах, как будто никуда не убегал, не становился другим человеком, не менял имя, не был завербован шпионами, снова не менял имя — как будто вообще не покидал родных мест.
Наверное, дальше уже невозможно обойтись без подробного рассказа о том, кто такие наши герои и в чем состояла их цель. Эта книга задумана не как история всей войны 1948 года, не как история евреев арабского мира или еврейского анклава в тогдашней Палестине. Об этом уже написаны прекрасные книги. Я лишь добавлю самое необходимое, чтобы сделать понятной роль этих разведчиков в переломный момент возникновения Израиля и чтобы проследить за их втягиванием в войну.
Сидеть на краю тротуара на арабской улице было для Ицхака вполне привычным делом. Он был порождением таких улиц, петлявших вокруг цитадели Алеппо. Ребенком он наблюдал суровую жизнь хоша — двора, который его семья делила с еще дюжиной семей в еврейском квартале: грязь, болезни, страшные походы по ночам в туалет во дворе, где кишели мыши. Не все эти воспоминания так ужасны. Ему запомнилась типичная для Алеппо еда — не приправленные тамариндом блюда богачей, а рис и горячие лепешки прямо из печей, топливом для которых служил купленный у цыган коровий навоз.