Тоби. Отдай..!
Мэрилин. Дай… Чёрт…
Тоби. Бросаешь как чертова… как придурочная…
В самый разгар схватки ботинок случайно выскальзывает из рук Мэрилин и летит на середину комнаты. Теперь прикованной парочке его не достать.
Тоби. Ну, смотри, что ты наделала!
Мэрилин. Что я наделала?!!
Тоби. Чемодан!!! Можешь дотянуться до чемодана?
Речь идет о старом, потрёпанном чемодане Кармайкла, который находится под кроватью со стороны Мэрилин. До него не так просто добраться. Мэрилин ложится на пол, вытягивается в струнку, протягивая ноги в сторону чемодана по всей длине. Даже при тякой растяжке пальцы её ног едва-едва касаются чемодана.
Тоби. Давай еще, еще давай! Тянись!
Мэрилин. Да тянусь я, господи, ты, боже мой!
Мэрилин пытается изо всех сил. Её тело растянулось на максимум — от руки, прикованной к батарее, и до кончиков пальцев. Подушечками пальцев ног она касается чемодана, пытаясь хоть как-то захватить его.
Тоби. «У нас и холодильника-то нет!»
Мэрилин. Что, козел?! Послушай, я как раз сейчас пытаюсь что-то сделать!!!
Пауза. Еще одна попытка.
Тоби(пауза). «Мы же марихуану продаём!»
Мэрилин сердито, со злости брыкается.
Мэрилин. Да, черт побери, мы действительно толкаем марихуану! Мы её загоняем всем, кому не лень! Но мы не торгуем руками! И вообще ничего не знаем про то, как загоняют руки!
Тоби. Не надо мне про этого лживого ублюдка рассказывать! Даже не начинай. Это ты с ним первая захотела дело иметь!
Мэрилин. А ты хотел меня оставить наедине с этим дерьмом!!!
Тоби. Чего я хотел? Ты что, совсем идиотка? Это был наш единственный выход! Он ведь тыкал свой пестик нам в лицо и орал как помешанный: «Вы мне руку нигера подсунули!»
Мэрилин. Да, а ты зассал и ни слова ему не сказал поперёк!
Тоби. Кто зассал?! А что, ты думаешь, я должен был ему говорить, если он, блин, лживая сука, расист ублюдочный? Что мне надо было сказать чуваку, который с пушкой у моей рожи и у твоей и тычет в меня рукой какого-то нигера, как будто бы это чёртово куриное крылышко из проклятого Кентукки[4], а не рука?! Я собирался этот чувака уязвить, чтобы он не болтал ВСЯКОЙ РАСИСТСКОЙ ХРЕНИ и не оскорблял нас! Я собирался!
Мэрилин. Ну-ну.
Тоби. С этим сумасшедшим козлом это был наш единственно возможный выход из ситуции! Чтобы я вышел, раздобыл бы где-нибудь ружье, вернулся сюда и грохнул этого придурка! Пойми, этот парень не сексуальный извращенец, Мэрилин. Какая тебе разница, одна ты с ним или нет! Этот — хуже. Ампутант, чертов расист, ублюдочный дебильный псих со своей сраной рукой! Ты была бы с ним в безопасности, клянусь тебе! А я был бы, мать твою, рядом! А теперь мы оба, благодаря тебе, в чудовищной заднице!
Мэрилин. Так и я бы тоже могла достать ружье, прийти сюда и грохнуть.
Тоби. Дорогая, да ты не можешь ботинок до свечки докинуть с четырех футов! Ну, давай вон свечку загаси, а! Ну, давай!
Мэрилин хочет ответить Тоби тем же, но у неё больше нет ни слов, ни сил. Вместо этого она пытается еще раз дотянуться до чемодана. Теперь ей удается его немножечко сдвинуть с места.
Тоби. Ты молодец, детка…
Мэрилин. Он слишком тяжелый, Тоби, мы его вряд ли вообще подымем. И уж точно не докинем…
Тоби. Я имею в виду, дорогая, что мы можем попытаться открыть его, взять что-то оттуда и бросить…
Мэрилин(оставляет попытки что-либо сделать). Будешь еще издеваться, Тоби, и я…
Тоби. Просто достань чемодан, детка! Иначе мы взорвёмся как сектанты в Уэйко[5].
Мэрилин(снова пытается дотянуться). «У тебя что ПМС?»… Скажи спасибо, что я тебе не врезала по яйцам тогда, когда ты плакал, как чёртова баба…
Тоби. Чемодан, дорогая, чемодан… Сосредоточься!
Мэрилин. И почему ты, черт тебя подери, мне ничего не сказал про другую руку?
Тоби. Какую другую руку, черт тебя подери?
Мэрилин. Руку на самой верхней полке холодильника.
Тоби(пауза). Ты что, издеваешься?
Мэрилин. С татуировками.
Тоби. Нет никакой руки с татуировками! У меня вообще нет никаких идиотских рук!
Мэрилин. Ах, теперь у тебя уже нет никаких идиотских рук!
Тоби. Чемодан, Мэрилин, ну пожалуйста…
Мэрилин. Я не сдвинусь с места, пока ты мне не объяснишь, что это за дебильная история с дебильной татуированной рукой и вообще что это за история!
Мэрилин садится на пол. Тоби стонет.
Тоби. У этого парня все пальцы в пластырях. Я и подумал, что под ними татуировки. Не так было сложно догадаться! Чёртов ублюдок весь в татуировках. Было несложно предположить, какие у этого чёртова ублюдка татуировки: на одной руке LOVE, а на другой HATE. Любовь и ненависть! Так и оказалось у этого козла! Есть такая тема про этих ублюдков: они, блин, типа не такие, которые будут татуировки с китайскими иероглифами на щиколотку себе колоть! Вот поэтому было элементарно догадаться, что на его отсутствующей руке было написано HATE, а на той, что осталась, — LOVE!
Мэрилин. Но как ты узнал об этом?
Тоби. Просто банально, мать твою за ногу, догадался. А теперь можешь ли ты достать этот чёртов чемодан, ну, пожалуйста, дорогая? По-жа-луй-ста.
Мэрилин. Стой, погоди, дай мне разобраться. Он бежит в наш дом за своей рукой… а там никакой руки-то и нет. Это же его в настоящее бешенство приведет, слово даю.
Тоби. У тебя уже почти получилось. Нам нужно спешить. Дорогая, попробуй еще раз.
Мэрилин покорно ложится на пол и пытается снова. Медленно-медленно чемодан сдвигается с мертвой точки. Теперь до чемодана может дотянуться Тоби, если сильно постарается. Он, как может, пытается это сделать. Мэрилин встаёт.
Тоби(надрываясь). Господи Иисусе, да что же там такое?!!
Мэрилин. Я же тебе говорила, а? Да еще и воняет чем-то… Невыносимо.
Тоби(пытается открыть чемодан). Да что он туда наложил-то, какого дерьма?
Чемодан внезапно открывается сам, и из него вываливается сотня человеческих рук. Одни мумифицировались, ссохлись, другие слиплись, еще одни в клейкой жиже, гниющие, иные совсем новенькие, иные синюшные, иные окровавленные, иные без кожи, некоторые руки по локоть, а некоторые вообще отрезаны от плеча, есть и просто несколько пальцев на кусочке кожи. Есть даже детские ручки, как это ни печально.
Мэрилин. Ааааааааааааааа! Оооооооооооо!
Тоби. Господи Иисусе, этот чувак везде с собой таскает чемодан с сотней рук. Зачем ему это?
Мэрилин. Тут же детские ручки, Тоби. И они еще свежие. Детские ручки!
Тоби. Ну, господи, Мэрилин, кто еще может разъезжать по Америке со сраным чемоданом, полным детских рук и еще других всяких, как не полный козел, дебил и урод?
Мэрилин. Так что мы теперь делать будем?
Звонит телефон. Они смотрят друг на друга. Тоби медленно, как может, тянется к телефону, затем, отчаявшись, хватается за провод и поттаскивает аппарат к себе. Телефон падает с прикроватного столика, с треском стукается об пол, трубка отлетает, звонки прекращаются. Тоби дергает шнур на себя, тянется в полную силу и, наконец, овладевает трубкой.
Тоби. Хмм… алло?
Слушает голос из трубки секунд десять или больше, качая головой.
Тоби. Хмм… послушайте, повисите немного на трубке. Секундочку. Благодарю вас…
Пауза. Тоби прижимает трубку к груди, поворачивается к Мэрилин.
Тоби. Эй… слушай. Это его мама. (Пауза.) Она рыдает. Истерически. (Пауза.) Что мне ей сказать?
Тоби и Мэрилин смотрят на руки, разбросанные по сцене.
Затемнение.
Сцена вторая
На видеоэкране — укрупнённое изображение горящей на канистре свечи. Мервин стоит рядом и произносит монолог.
Мервин. Как жалко бывает, когда рядом нет обезьянки. Вам бывает жалко? Мне бывает. Причем без шимпанзе как-то менее жалко, а лучше всего, больнее — когда рядом нет гиббона. Или кто там еще у них бывает? Что с ними делать, если они у тебя дома живут? Ну, полазят они везде, всё потрогают. Да. Ну, купите им связку бананов. Они вообще эти бананы хоть едят, или это стереотип? Или им эти бананы до фени? Об этом ведь пресса не пишет совсем. А в зоопарки я как-то уже не хожу, должен признаться сразу. Был когда-то пару раз еще юношей, когда особенно делать было нечего. Но постепенно зоопарки стали меня прессинговать, понимаете? Я приходил туда сильно пьяным, но было еще хуже. Потому что в пьяном виде я только и думал о том, что животных надо спасать, вызволять из беды, а на самом деле никого я не спасал, чёрт, и все это превращалась в бесполезную болтовню и шатание. Единственное, что я мог себе позволить, — протянуть пальцы в клетку к гиббону через решетку и позволить ему или ей потянуть меня за них. И мне совсем не было страшно за свои пальцы! Гиббон словно бы всё понимал: что я пьян и что мне нужна человеческая поддержка. Его глаза словно бы спрашивали, отчего я пьян, по какой такой причине. А я как бы говорил ему: «Бог мой, посмотри, что они с тобой сделали. Посадили в клетку, в которой ты не хочешь сидеть, заставляют тебя пальцы тянуть, а тебе сейчас надо бы дома быть, в джунглях, и не тянуть ничего, чего бы ты тянуть не хотел». Может, бананы с ветки тянуть или другого гиббона за хвост. А еще я думал так: Неужели каждая одинокая мартышка в каждом зоопарке в каждой стране мира засыпает ночью и думает: «Слушай, парень, не хочу я в этой клетке сидеть, дергать алкашей за пальцы, ничего не зная о том, что творится на белом свете, а хочу я дома быть, в Африке или где-нибудь еще, где джунгли есть, перепрыгивать с ветки на ветку, бананы лопать или еще что». А еще я думал: «Э, нет, каждую ночь, когда они засыпают, они мечтают так: „Вот