– Старший на батарее не обязан потворствовать слабостям подчиненных. Команда должна выполняться беспрекословно и незамедлительно.
– Верно, – сказал Савченко. – Орлов провинился. Но не забывайте: нужно, чтобы дисциплина была сознательной. Тогда не будет обид. Если же с Орловым что-то стряслось, не отталкивайте его, ведь вам и дальше вместе служить.
Петров не мог с этим согласиться. Дисциплина – единственный рычаг, посредством которого обеспечивается управление расчетами. Иначе невозможно поддерживать порядок на батарее. Неужели политрук этого не понимает?
Савченко не стал спорить и ушел. Петров говорит, что формально он был прав. Дисциплину обязаны поддерживать все. Тем не менее чувствовал себя неловко. Получается, что один неприятный эпизод с Орловым заслонил всю его безупречную службу до этого. В словах политрука была доля правды. Командир орудия делил с ним опасности, а он обидел его.
Петров подошел к Орлову и сказал, что тот добросовестно выполнял свои обязанности, не считаясь ни с чем. Поэтому он по-прежнему ценит его. Если он лично чем-нибудь обидел его, то пусть тот забудет об этом. Им вместе еще воевать и воевать. Но команды в любом случае нужно выполнять.
Орлов стал успокаиваться. Оправил одежду и, щелкнув каблуками сапог, ответил:
– Я понимаю свою вину. Спасибо за доброе слово. Извините.
Инцидент был исчерпан. «Но в моей душе, – говорит Петров, – остался неприятный осадок».
После Припяти следующей рекой, через которую переправлялись артиллеристы 231‑го полка, был Днепр. Здесь деревянная переправа была более крепкой и устойчивой, и орудия можно было перевозить, не опасаясь разрушить мост. Уже на противоположном берегу реки батарея подверглась бомбардировке с воздуха. Немецкие самолеты появились внезапно.
Петров успел крикнуть: «В укрытие!» Боевые расчеты по заведенному порядку бросились в поле. Два вправо от дороги, два – влево. Сам лейтенант остался в кабине тягача. Он полагал, что бежать со всеми неловко с точки зрения его командирских обязанностей. Старший начальник на батарее, занятый собственным спасением, не в состоянии управлять людьми. Поэтому Петров не хотел пересудов со стороны подчиненных. Командир всегда на виду. Его поведение запоминается подчиненным и служит примером – хорошим или плохим.
Старший на батарее в силу особенности службы лишен выбора. Либо он соблюдает порядок и требует этого от других, невзирая на обстоятельства, либо перестает быть авторитетом для своих подчиненных, когда сломя голову убегает вместе с ними в укрытие. Это не означает, что старший на батарее обречен. Он вправе позаботиться о своей безопасности, но главное, не должен забывать свои обязанности – в первую очередь позаботиться о безопасности своих подчиненных.
Как говорит Петров, оставшись в кабине тягача, он рисковал не больше орудийных расчетов. Артиллерийским командирам известно значение МОЖ (математическое ожидание события). Вероятность попадания бомбы в узкую щель, каковой есть орудие, величина неопределенная, поскольку в лице пилота пикирующего бомбардировщика проявляется действие субъективного фактора.
Существенное значение имел также опыт. Было немало случаев, которые опровергали утверждение о том, будто бы сознательная воля человека определяет его судьбу в бою. Осколок и пуля настигают людей в укрытии, в то же время другие, которые находятся на открытой местности, остаются невредимыми. Чем объяснить этот парадокс, никто из военных не знает. Так стоит ли после этого прятаться?
Все это Петрову пришло в голову, когда он сидел в кабине тягача, а над головой кружили немецкие бомбардировщики. Он видел, что слева от дороги все орудийные номера залегли. А на другой стороне оба расчета бежали, пытаясь найти какое-то укрытие. Но вот они остановились и вдруг побежали назад. Петров хотел броситься им навстречу, дать команду залечь. Но было поздно. Взрыв бомбы оглушил его. Голова стала как будто ватная, звуки не доходили до него. В воздухе летали комья земли, поднятые взрывами. Он увидел между двумя воронками разбросанные тела людей. Это были его артиллеристы.
Налет закончился. Шатаясь, он подошел к лежащим бойцам. Лишь один подавал признаки жизни.
– Почему не выполнили команду? – спросил он командира 3‑го орудия.
– Я хотел остановить расчет…
– Зачем повернули к дороге?
– Хотел обогнать… вернуть…
– Товарищ сержант, разве вы не видели вражеский самолет?
Сержант не ответил, да и что он мог сказать? На его глазах погибли подчиненные.
В небе снова послышался гул самолетов. Разбираться было поздно. Последовала команда: «В укрытие!»
Командир дивизиона собрал командиров батарей и заместителей.
– Товарищи! Некоторое время назад соединения второй немецкой армии из группы «Центр», действовавшие на московском направлении, достигнув Гомеля, неожиданно повернули на юг и начали продвижение к Чернигову. Это поставило войска двадцать первой армии Центрального фронта, которая прежде сдерживала часть сил второй немецкой армии, в тяжелое положение и вынудило их к отступлению. Противник стремится занять район Чернигова и выйти в тыл войскам, удерживающим рубеж Днепра. В порядке контрмер командование перебрасывает на север целый ряд соединений, занимающих оборону на Припяти. Они выдвигаются на северные подступы к Чернигову для обороны города. Нам поставлена задача – помочь им артиллерийским огнем.
Присутствовавшие стали выходить из блиндажа. Ярко светило солнце. В ветвях деревьев чирикали птицы. В горячем воздухе стоял густой запах трав. К штабу дивизиона подъезжали машины. Писари выносили штабное имущество.
– Что вы думаете по этому поводу? – спросил у Петрова лейтенант Васильев. – Знаете новость? Слышал от штабных писарей… Разведчики говорят, будто бы немцы уже переправились на правый берег Днепра.
Первой мыслью Петрова было, что нет, такое невозможно.
– Может быть, передвижение войск, в котором участвует наш полк, объясняется тем, что противник переправился через Днепр? – продолжал Васильев. – Давайте поговорим откровенно, ведь мы доверяем друг другу…
Петров согласился. Это важно, когда люди доверяют один одному. Но доверие должно быть не на словах, а в действии. «Действие всегда имеет свой вес, слова – невесомы», – так говорил в училище один из преподавателей.
Они с Васильевым прошли вместе от Новоград-Волынского до самого Днепра. Да, враг силен, враг наступает, у него преимущество в танках, самолетах. Но в артиллерии они сумели дать ему отпор, их пушки не раз выручали пехоту. Наверное, придется еще какое-то время отступать, но наступит день, когда враг будет остановлен.
– Вы верите в это? – спросил Васильев.
Верил ли в это Петров? Без веры нечего делать на войне. Он сказал, что днепровский рубеж наши войска будут удерживать до последней возможности.
– Я тоже так думаю, – сказал Васильев. – Но нужны резервы. А с резервами, вы сами знаете…
Петров знал, что убыль среди личного состава в полку все увеличивается, пополнение поступает редко, новички не обучены и не смогут сразу заменить выбывших из строя товарищей.
«Я понимал Васильева. Наши суждения во многом совпадали. Но почему-то неприятно слышать слова уныния, хотя в глубине души я испытывал то же. Чем это объяснить? Не только соображениями дисциплины. Скорее всего, желанием уйти от собственных сомнений, высказанных в такие вот часы…»
Он внимательно посмотрел на Васильева. И его поразили произошедшие в нем перемены. Щеки ввалились, на лбу морщины, на измученном лице застыло выражение тревоги. Что случилось с ним? Уж не болен ли?
– Нет, я здоров… – ответил лейтенант. – Устал немного, но больше от мыслей. Я не переношу сводок информбюро, когда упоминаются знакомые названия городов, сданных врагу…
Теперь Петров не знал, что сказать товарищу, и лишь крепко пожал ему руку.
Даже на войне есть место чему-то светлому, проникновенному. Таким эпизодом в жизни Василия Петрова стало пребывание 6‑й батареи на одном из хуторов Черниговской области. В нем пребывали и беженцы из Чернигова.
Когда батарейцы разместили свои орудия в ближайшем лесу, сюда явились местные жители, чтобы познакомиться с бойцами. В основном это были девушки и молодые женщины. Батарейцы сразу приободрились, послышались шутки, смех. Это были неуставные отношения, но как против этого устоять? Вокруг столько приветливых лиц. И каждый боец думает, что, может, кто-то вспомнит и его в далеком родном краю.
Наступил вечер. Светила луна. В вышине сверкающей дугой опоясал небо Чумацкий Шлях, мерцали мириады неведомых миров. Далекие таинственные светила манили к себе. Не раз глаза артиллеристов в минуты тревог обращались к звездам. Но сейчас, как показалось, они светили по-другому. Петров сразу не понял, почему так. А потому, что вокруг установилась тишина. Такая пронзительная, что даже не верилось.
Лейтенант Васильев указал на два силуэта, которые виднелись невдалеке возле колодца. Петров не сразу понял, что это девушки. Первой мыслью было спросить: «Почему посторонние находятся на боевом объекте?»
Васильев понял настроение товарища.
– Девушки хотят познакомиться с боевыми командирами. Армейцы ведь должны налаживать отношения с гражданским населением!
Петров посмотрел на девушек. Одна была в сером платье, ее тонкий стан перепоясывал узкий ремешок. Она поправила прическу, подошла ближе. Он разглядел нежный овал лица, светло-каштановые волосы, большие голубые глаза. Пухлые губы дрогнули, и неуверенная улыбка скользнула по лицу.
– Что будем делать? – спросил лейтенант Васильев. – Девушки замерзли.
Петров так говорит о своих ощущениях в тот момент:
«Девушки, освещенные луной, стояли одна рядом с другой. Ждали. А может, и нет, им безразлично – придем мы или нет. И удерживал их тревожный свет недалеких ракет, ночная темнота. До колодца полсотни шагов. Но мне казалось, что ни в эту минуту, ни в следующую и никогда в будущем я не преодолею этого расстояния.