Началась бомбежка. Один расчет отстал, смешался с людьми с ближайших машин. Лейтенант Васильев начал их собирать, подавать команды. Не тут-то было. Отовсюду раздавались выкрики, брань. Кто-то истошно кричал, что не надо слушаться начальников, они хотят всех угробить.
Петров не верил своим ушам. Рядовые бойцы препятствовали командиру выполнять его обязанности?! К черту «юнкерсы»! Нужно собрать людей и немедленно построить! Кто этот человек, подстрекавший других к неповиновению?
И вот стоят одиннадцать человек, неряшливо одетые, шоферы и рядовые из тыловых служб. Оскорбили лейтенанта! Кто посмел?
Боязливо переминаясь, они мычат что-то нечленораздельное. Немецкий пилот, заметив скопление людей, направил машину вниз. В лицо ударили разбрызганные пулеметной очередью комья земли. Люди кричат, в ужасе втянув головы в плечи. «Юнкерс» снова устремляется в пике.
– Нет, – сказал Петров, – никто не уйдет с этого места, пока не будет найден человек, виновный в преступлении.
«Юнкерс» выпустил новую очередь.
– Не хотим погибать из-за одного человека… Сознавайся, гад!
Из строя вытолкали какого-то человека. У него безумный взгляд.
– Он, товарищи командиры! Это он!
Васильев развернул его лицом к остальным.
– Остальным в укрытие! Разобрать оружие! Стрелять по самолетам…
У одного нет винтовки, у второго в подсумке – патронов.
– Камнями бросай… Черт возьми!
Виновник инцидента, пожилой шофер, в ужасе что-то лепечет. Животный страх овладел его рассудком и телом. Он знает, как в военное время поступают с подстрекателями и паникерами!
Немецкий самолет улетел. Командиры орудий собрали всех, кто слушал подстрекателя. Виновник происшествия громко повторяет все, что говорил раньше. Лейтенант Васильев выдержал паузу и сказал о мерах, предусмотренных воинскими законами для тех, кто склоняет военнослужащих к неповиновению. Предупредил, что в следующий раз виновный будет предан военно-полевому суду. И пусть не надеется на снисхождение!
После сдачи Чернигова положение войск Юго-Западного фронта резко ухудшилось. Против советских частей противник развернул около половины всех танковых и моторизованных дивизий, действующих на Восточном фронте. Поддержку этой операции с воздуха осуществляли мощные силы авиации.
Советские войска подвергались атакам со всех сторон. Система оперативного руководства войсками была нарушена. Сопротивление пошло на убыль. Прекратилось снабжение. Не пополнялся расход боеприпасов, горючего. Моторы глохли, останавливались танки, автотранспорт, орудия. Подвижность войск резко снизилась.
Пришла в упадок организационно-штатная структура. Ни частей, ни соединений не существовало. По дороге брели толпой тысячи, десятки тысяч людей. Никто не ставил им задач, не торопил, не назначал срок. Они были предоставлены самим себе. Кольцо окружения с каждым днем сжималось. Выли пикирующие бомбардировщики, обстреливали немецкие танки.
Всей обстановки на фронте лейтенант Петров, естественно, знать не мог. Но он видел, как пылают на дорогах автомобили, тягачи, торчат какие-то обломки. У всех на языке зловещее слово «окружение». Кто произнес его первым, неизвестно. Но оно везде повторялось, набирало каких-то зловещих черт.
В батарее соблюдался воинский порядок. Расчеты несли службу так же, как и раньше, когда существовали необходимые для этого предпосылки: боеприпасы, горючее, пища, функционировала система управления и обеспечения, когда боевые задачи имели смысл. Расчеты подчинялись требованиям дисциплины. Усилия их были оправданы очевидными для каждого обстоятельствами и не вызывали сомнений.
Но течение событий вышло из-под контроля. На протяжении многих дней огневые взводы были изолированы. Снабжение прекратилось. Должностные лица были не в состоянии объяснить, что происходит. Все воинские начальники были убеждены в том, что рядовой состав обязан повиноваться во всякой обстановке. Его принуждает к этому закон, но начальники часто почему-то забывают одну важную истину – подчинение базируется на основе признания интересов обеих сторон. Начальник обязан обеспечить определенные предпосылки для службы подчиненных. Нельзя принуждать орудийный расчет вести огонь из пушки, если не доставлены снаряды для орудия и топливо для тягача.
Орудийные номера выражали недовольство неразберихой. Со стороны отдельных лиц подобные поступки замечались и раньше, но не так открыто. Видно, длительное перенапряжение сил привело людей в состояние крайнего ослабления. Все чаще слышались разговоры, что отдельные требования воинского порядка следует упразднить, поскольку они представляются бессмысленными на фоне происходящих событий.
Во время очередного налета немецких самолетов бомба попала в тягач. Машина была разбита вдребезги, одно орудие вышло из строя и не подлежало ремонту. После проведенной ревизии оказалось, что в огневых взводах остались два исправных орудия, три тягача, 34 рядовых и сержантов, девять зарядов шрапнели, непригодных к использованию из-за вмятин на стенках гильз. В баках 15 литров горючего.
Внезапно Петрова осенило. Как он до этого не додумался раньше? Если заменить гильзы? Вместо тех, поврежденных, поставить целые? Он знал, что такое делается в артиллерийских мастерских, но сейчас придется делать в боевых условиях. С трудом бойцы отыскали шесть стреляных гильз от шрапнели, и какое-то время понадобилось, чтобы заменить заряды. Еще недавно казалось, что шесть снарядов – это ничтожно мало, хватит только для пристрелки позиции, но теперь это было огромное богатство. С шестью снарядами Петров почувствовал себя увереннее.
17 сентября 6‑я батарея оказалась в городе Пирятине. Кто-то сказал, что на железнодорожной станции стоит состав с боеприпасами. Но до станции артиллеристам не удалось добраться. К городу подошла колонна немецких танков. Редкая цепь пехотинцев открыла огонь из винтовок, где-то рядом застрочил пулемет. Но танки продолжали свой путь. Все надежда была на артиллеристов.
– По танку… шрапнелью… – скомандовал лейтенант Васильев.
Прогремел выстрел, за ним – второй. На борту переднего танка сверкнула вспышка, он замер. Послышалось «ура!». Разноголосое, не очень сильное.
Остановился второй танк. Черный дым повалил из его открытого люка. Три выстрела – два подбитых танка. Остальные танки повернули назад. Петров говорит, что он давно не испытывал таких чувств радости! Угроза гибели батареи была отодвинута. В это время откуда-то появился неизвестный капитан. Вероятно, это его пехотинцы стреляли из винтовок по танкам.
– Вы командир батареи? – закричал он. – Мои люди гибнут под гусеницами танков, а вы тут отсиживаетесь! Почему не выдвигаетесь вперед?
Петров сказал, что нет горючего. Снарядов только три.
– Немедленно занять позиции! Если вы этого не сделаете, я прикажу расстрелять вас как негодяя и труса! – заявил капитан, доставая из кобуры пистолет.
Петров не сдержался. Кажется, его приняли за того, кто пытается уклониться от службы. Он попытался объяснить ситуацию, но капитан по-прежнему грубо оборвал его. Петров даже подумал, не переодетый ли это диверсант?
– Внимание! – крикнул он своим артиллеристам. – Расчеты первого и второго орудия, ко мне!
Бойцы, оставив свои позиции, подбежали к своему командиру. Они готовы были выполнить любую команду.
– Лейтенант, – сказал капитан, – мы делаем одно дело. Я не хотел вас обидеть, но без артиллерии мы не выстоим. Вы пойдете со мной…
Не успели они пробежать сотню метров, как раздался свист, прогрохотали взрывы. Какая-то сила подбросила Петрова в воздух. Он упал и на какое-то время потерял сознание. Очнулся, приподнялся, увидел рядом две воронки, возле одной из них лежал мертвый капитан. Петров, пошатываясь, пошел вперед. Увидел какого-то полковника. Спросил, что делать его батарее.
Полковник, узнав, что два орудия разбито, снарядов нет, приказал уходить из города. Когда Петров добрался до того места, где оставил батарею, то увидел лишь нескольких бойцов и лейтенанта Васильева.
– Что случилось?
– Нас атаковали немецкие танки… Шрапнель израсходована… Тягачи горят… Есть убитые, раненые…
Петров говорит, что в этот момент его охватило отчаяние. Повторялись первые дни войны, когда были потеряны орудия, а его часть отступала перед врагом. Неужели все сначала?
Васильев собрал людей. Всего двенадцать человек. А еще девять раненых.
– Нужно уходить, – сказал он.
Где-то рядом урчали немецкие танки. Бойцы, пригибаясь, побежали вперед. За собой на плащ-палатках тащили раненых. В лесу наткнулись на какой-то маленький хутор. Упросили местных женщин оставить у себя раненых бойцов. Петров не знал, выжил ли кто из них? Но был благодарен жителям за их самоотверженность, что они не побоялись взять на себя такую тяжелую обязанность.
В одном из сел лейтенанты Петров и Васильев, оставив своих бойцов – остатки огневых взводов, – отправились на разведку. Они хотели узнать, где находится их полк, куда им дальше идти. Но никто не мог ничего внятного сказать. Знакомый капитан-артиллерист сказал, что нужно идти в сторону Городища. Там сборный пункт, там командующий войсками фронта и его штаб.
Когда Петров и Васильев вернулись в село, то своих бойцов не нашли. Они несколько часов прочесывали двор за двором, но безуспешно. Вероятно, что-то случилось чрезвычайное и старший группы сержант Орлов принял решение увести ее. Но куда?
Петров и Васильев вышли на дорогу, по которой двигались толпы людей, еще недавно представлявшие какие-то воинские подразделения, а теперь бредущие неизвестно куда. Найти своих артиллеристов представлялось маловероятным, но лейтенанты решили не отступать. Время от времени налетали немецкие самолеты, которые бомбили и обстреливали идущих людей. Убитых оттаскивали на обочины дороги, похоронить их не было времени.
Городище – небольшое село, расположенное в двадцати километрах от полтавского городка Пирятина. Несколько улиц. Слева лес, за ним – река. Пронзительно выли сирены. «Юнкерсы» пикировали, сбрасывали бомбы, строчили из пулеметов.