— Это есть святое дело. Момент создания человека. Бог берёт мертвую землю и дышит в это. Человек становится жив. Дышит — и душа жива. Понятно?
МарТин утвердительно закивал головой, хотя из нарисованной Шарипом Ахмедовичем картины не понял ничего. Оставалось надеяться лишь на то, что когда-нибудь он доберётся до Интернета и внимательно почитает о сути и содержании православного крещения.
— Помолимся, братие…
Блестит потная лысина деда Кузьмы, мечутся по ней отблески свечей. Шумно вскидывает он короткие руки над головой, бьётся лбом о кафельный пол.
Натаныч и крестный Генка молятся беззвучно, и во время молитвы лица их суровы, не как в жизни, словно они молча переругиваются друг с другом.
Хотя в этом и не было нужды, но все бабы встали на колени, зашевелили губами, зажужжали. Только Бэб-Зая стояла рядом с купелью, устало опираясь на свои костыли. МарТин покосился на неё, на деда Кузьму с его неизменной «пиратской» повязкой, закрыл глаза и, словно в кинематографе, увидел, что это не его бабушка, а Джон Сильвер — одноногий главарь пиратов из «Острова сокровищ». Бэб-Зае не хватало только попугая на плече и пиратской шляпы-треуголки, чтобы повернуться и, ударяя протезом по полу, заковылять к выходу, уже на пороге сказать: «МарТин Маккарти, если ты хочешь узнать правду о том, кто, когда и где зарыл на острове Сокровищ пиастры капитана Флинта — путь указан на карте Билли Бонса, а карта у меня за пазухой. Жду тебя на выходе в течение пяти минут. Мой экипаж ты узнаешь по двум вороным жеребцам».
И вот МарТин выходит из крещальни, которая уже трансформировалась в прибрежный трактир «Адмирала Бенбоу», и он оказывается не в Отрежке, а на юго-западе родной Англии, недалеко от города Бристоль.
Пахнет приключениями. Среди множества повозок и экипажей он находит тот, что с двумя вороными, принадлежащий Джону Сильверу, и они вместе с командой пиратов, набившихся в экипаж до отказа, отправляются на шхуну «Испаньола»…
— МарТин, очнись, — слегка потряс его учитель английского.
Для того, чтобы МарТин отказался от зла и сатаны, Генка развернул его на запад, и отец Григорий трижды спросил:
— Отрекаешься ли ты от сатаны, и от всех дел его, и всех его ангелов, и от всякого служения ему, и от всякой гордыни его?
— Отрекаюсь, — сказал Генка, а Шарип Ахмедович добавил по-английски:
— Повторяй за ним.
— Отресшкас, — с трудом выговорил МарТин.
Отец Григорий застегнул медные застежки на сафьяновых корках, перекрестил книгу, троекратно поцеловал и положил на полку. Бабы и мужики, кряхтя, поднялись с колен.
— Прости, Господи! — тихим баском причитала старуха. — Совсем разум потеряли, на крещение иноверца позвали!
Но ни на подобные реплики, ни на косые взгляды прихожан учитель английского языка не обращал внимания. Он всегда считал, что религий может быть бесконечное количество, однако люди всегда будут делиться только на две категории — верующие и неверующие. Хотя, и самих верующих Шарип Ахмедович делил на две категории — на тех, кто верит в Бога и на тех, кто любит нашего Всевышнего. Любит так, как любит свою кровь, своего новорожденного ребенка, своих родителей, свою жизнь, наконец. Ведь верить в Бога вовсе не значит регулярно исполнять церковные обряды, «просчитывая» что Ему от нас нужно, смысл веры строится на искренней, обоюдной любви с нашим Создателем, которая и творит чудеса, которая и является смыслом нашего существования.
— Держи, потом ему ещё раз почитаешь, — протягивая Шарипу Ахмедовичу блокнот с молитвой «Символ веры», прошептал Генка.
После этого батюшка прочел молитву на освящение воды в купели, трижды окропил воду кисточкой с елеем и осуществил помазание МарТину — намазал лоб, грудь, уши, плечи, кисти рук и ноги елеем.
— Полезай в купель, — распорядился отец Григорий, указывая МарТину на кадушку. Тот повиновался. Батюшка пригнул его голову и троекратно окунул МарТина в купеле, приговаривая:
— Крещается раб Божий Мартын, во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь!
На пояснице, на бедрах юноши появились серебряные пузырьки, кожа порозовела от холодной воды.
— Крещается раб божий МарТин Маккарти, отныне нарекаемый Мартыном!
— Мартыном! — повторили мужики и бабы в один голос. Мокрого «Мартына» под руки вынули из кадушки и, обернув в большое льняное полотенце, начали растирать под пение священных стихов.
После батюшка надел на МарТина, у которого зуб на зуб не попадал от холода, освященный крестик и совершил миропомазание — помазал лоб миррой, особым маслом, которое раз в год освещается Патриархом и считается великой святыней.
— Ты крестился, просветился, миропомазался, освятился, омылся, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь… — проговорил над МарТином отец Григорий.
— Слава тебе, Господи! — шептала Бэб-Зая.
— Храни тебя Бог, Мартын! Храни тебя Бог! — подхватывал Натаныч.
Затем крестный Генка надел на МарТина белую крестильную рубашку и, взяв его за руку, трижды обошел с ним вокруг купели, а батюшка пропел: «Елицы во Христа креститеся…»
Вот и хор запел стихиру за отцом Григорием. Пели приглушенно, в один тон, на старый дониконовский лад. Через минуту тенорок паренька выделился средь сдавленного гудения:
Во Христа облекостеся…
Отец Григорий осуждающе взглянул на паренька, но глаза его были закрыты.
— Аллилуйя, — все выше надрывался неугомонный певец. Но за рукав его дернула подоспевшая матушка Анисия:
— Утихомирься ты! Чего раструбился?
В завершение батюшка крестообразно выстриг ему волосы на голове со словами: «Постригается раб Божий Мартын во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».
— Целуй крест, раб Божий Мартын! — отец Григорий снял с аналоя медное распятие.
МарТин прислонился губами к ногам Иисуса Христа, за ним последовали и все присутствовавшие, кроме Шарипа Ахмедовича, кланялись батюшке в ноги и целовали крест.
— Крепок ли дух в тебе? — спрашивал он каждого по очереди.
— К-креп-пок! — отвечали прихожане.
Завершался обряд крещения, МарТина повели в алтарь. И уже там, в храме, он увидел своего отца. Гаррет стоял с закрытыми глазами напротив иконы Божьей Матери и что-то тихо шептал. На нем была точно такая же рубаха, какую надели после крещения на МарТина.
— Па! Ты здесь? — обрадовался МарТин, но отец Григорий осёк его:
— Тихо, Мартын, не кричи так громко, мы в храме Господнем.
Гаррет открыл глаза, повернулся и широко улыбнулся.
— Иди-иди, сынок. Я буду неподалёку. И я поздравляю тебя с крещением. Теперь твой дух будет крепнуть изо дня в день, и ты сможешь творить чудеса!
МарТин заулыбался. Вдруг стало легко и очень тепло. Отец Григорий говорил:
— Крещение — это только начало спасительного пути. Нужно помнить то, что с Крещением смываются с человека первородный грех и вина за все проступки и грехопадения, совершенные до Крещения. Но зародыш греха — греховные привычки и влечение ко греху — остаются в человеке, и преодолеваются они усилиями самого человека, путем ПОДВИГА всей его жизни, ибо Царствие Божие, по словам Господа, приобретается усилием…
Слова священника лились потоком непонятных для МарТина звуков, но ему казалось, что он их видит, именно видит — своим сердцем, своей душой, поскольку было очевидно, что отец Григорий говорит о чём-то очень важном и правильном.
— И запомни, Мартын, нет на земле ни силы, ни оружия, ни мощи, которая сможет победить Дух! — сказал в конце батюшка и поцеловал МарТина в лоб, затем по-отечески погладил его по голове.
А МарТин стоял и думал: «Если мой дух будет крепнуть и я смогу творить чудеса, то это значит, что я помогу Энни! Я сделаю так, что она снова будет ходить и танцевать! Ещё я помогу маме и Бэб-Зае, может, у неё вырастет новая нога, и Дэд-Натану помогу! Я буду помогать всем-всем! Пусть в этом мире все будут здоровы и счастливы! Но прости, Боженька, сначала я помогу Энни…»
У него появилась надежда, а порой это самое необходимое чувство, когда душа стремится убедить тебя в том, что желаемое обязательно сбудется, чтобы, превозмогая любые преграды, любую боль, любое отчаяние, ты мог идти дальше. Ведь жизнь так прекрасна!
Глава 29«Символ веры»
Быстрее ветра МарТин кинулся к дому Энни.
— Мартынушка! Куда ты? — послышалось сзади, это кричала Бэб-Зая, стоя на выходе из храма. Но МарТину было не до объяснений.
Он бежал в одной крестильной рубахе, босиком, не чувствуя ног. Скорее, скорее! Ведь Энни нужна его помощь! Ведь теперь, если очень сильно захотеть, можно сотворить чудо! А Энни как никто другой нуждалась сейчас именно в чуде!
Через площадь, к реке, к известному каждому в Безславинске дому учительницы под большой берёзой бежал МарТин, задыхаясь. Лицо у него было мокро от слёз. Они лились сами по себе. В руке он сжимал серебряный крестик.
И только когда он добежал до порога и увидел, что дверь заперта и никого нет дома, силы его оставили. МарТин сел на крыльце, и обида, переполнявшая его, прорвалась, он закричал так пронзительно, точно над его головою занесли топор.
МарТин кричал долго. Всё звал:
— Энни! Энни! Любимая моя, единственная! Где же ты? Куда тебя забрали? Я же могу помочь тебе! Я могу сотворить чудо!
Над крышей дома учительницы засвистели пули, на соседней улице прогремел взрыв, вероятно, началось наступление, за забором послышались тревожные людские голоса:
— Убили!
— Ранили!
— Доктора!
— Скорую вызванивай, черт тебя побери!..
Голоса старались перекричать шум ветра и грохот орудий:
— Кого убили?
— Учителя английского — Шарипа Ахмедовича…
— Ещё кого?
— Я должен сотворить чудо… — твердил безустанно МарТин, глотая слезы, кусая рукав рубахи. МарТин не знал, что учитель английского языка ещё накануне, сразу же после свадьбы, принял решение забрать его в школу, в кабинет завуча по учебной части, где он сам жил на тот момент. В свою двухкомнатную квартиру в трехэтажке Шарип Ахмедович впустил большую многодетную семью, оставшуюся без крова после очередной бомбежки.