В воду он забрел по пояс и, наклонившись, по-лошадиному долго и жадно глотал. Услышав вой милицейской сирены, он открыл шкатулку и пустил её содержимое вниз по течению…
Это уже следующим днём, после крещения МарТина, директор Огрызко перекинул через ограду весёлую метлу, и она упала прямо на развороченную могилу Анташи. И это уже спустя неделю какой-то шутник из украинской нацгвардии штык-ножом заострил черенок метлы и воткнул забавное художественное произведение в холмик могилы. С тех пор стали поговаривать, что на Отрежском кладбище захоронена ведьма Анташа Надуйкина, привидение которой разворотило собственную могилу и по ночам летает над Безславинском в поисках невинных душ девственных парубков…
— Башку отрубил одному пидору. Теперь опять на зону. Надолго… Это тебе не будки с собаками пиздить, — объяснил Димоша трактористу и улегся на нарах в камере предварительного заключения отрежского отделения милиции.
С противным лязгом отворилась тяжелая металлическая дверь, на пороге появился милиционер с багровым от ожогов лицом.
— Смирнов, на выход! — скомандовал резким голосом милиционер. Колян Коляныч взволнованно засуетился, кивнул авторитетному сокамернику и засеменил к двери.
Оказавшись в кабинете следователя, простолюдина Колян Коляныча обдало сверху жаром и одновременно снизу стынью, после услышанного: « — А ты, гнида поскудная, оказывается за мокруху в федеральном розыске находишься!»
И если, как казалось самому Димоше, его судьба предопределена и абсолютно прозрачна, то будущее тракториста Смирнова вырисовывалось крайне в расплывчатых перспективах. Ведь он действительно находился в федеральном розыске за совершение тяжкого преступления: под вымышленным именем и фамилией вошёл в доверие к одинокой вдове-харьковчанке, начал с ней сожительствовать, а спустя несколько месяцев подвёрг слабую женщину страшным пыткам, чтобы получить код к её банковской карточке. Причем, пытал он вдову в глухом подвале частного дома на глазах у её десятилетнего сына, привязанного к опорному столбу. Вдова оказалась крепкой духом и упёртой по нраву. Держалась почти сутки, ни избиения, ни ломания пальцев, ни выдергивание волос на голове, ни пытки утюгом и кусачками не давали никаких результатов. Но, когда тракторист Смирнов разрезал живот её сыну и принялся медленно вытаскивать наружу кишки, несчастная вдова не выдержала, рассказала всё и про запрятанные под ванной драгоценности, и про все свои коды от банковских карт, и даже про антикварные книги своего почившего мужа.
Смирнову пришлось убить обоих — размозжил головы молотком. Ну, в конце концов, не оставлять же таких потерпевших свидетелей в живых!
Это случилось почти три года назад. Все деньги уже давно были истрачены, драгоценности поменяны на автомобиль, книги раздарены, а воспоминания о доверчивой вдове и её малолетнем сыне превратились в какой-то мрачный, канувший в небытие сон.
Колян Коляныч под пристальным взглядом следователя менялся в лице: заскорузлые пальцы его то комкали концы подола засаленной рубахи, то взлетали к вороту и нервно расстегивали пуговицы.
— Что, мразь? Трясёшься от страха? А когда беззащитную женщину пытал, страшно не было? Когда кишки пацанёнка на тёрку наматывал, не дрожал?
Молодой следователь готов был растерзать тракториста-душегуба прямо в своём кабинете. А тот стоял и молчал, прислонившись к стене спиной, будто проглотив кол.
Единственным неразрешенным вопросом для тракториста Смирнова оставалось только одно: «Как эти менты поганые смогли вычислить, шо именно я порешил ту бабу и её высерка?»
Когда Колян Коляныча с выбитыми зубами, похожего на кусок окровавленного отбивного мяса с переломанными ребрами, размозженными молотком коленями и с куском фарша между ног вместо гениталий затащили в камеру и бросили у параши, Димоша лежал и блаженно смотрел в серый потолок. Он даже не посмотрел в сторону скулящего тракториста, вспоминал слова одного близко-знакомого сибиряка, организовавшего жестокое возмездие — его жену облили серной кислотой за низкую измену и подлое предательство: «Месть — это древняя и благородная традиция, которая помогает снять стресс и восстановить душевное равновесие! Но, истинная месть не должна быть публичной…».
Страшный образ застывших на черенке лопаты желтых пальцев Шульги с синими ногтями, отрезанная голова, валявшаяся в пыли, преследовал Димошу ещё многие годы…
Но куда страшнее для него было вспоминать проклятие собственной дочери, которая, не разобравшись в обстоятельствах всего произошедшего, прокричала страшное заклинание:
— Я хочу, чтобы тебя не стало! Чтобы тебя не было! Чтобы ты просто сдох! Лучше бы мама жила, а ты бы гнил в земле! Я тебя ненавижу! Умри! Умри! Умри!.
Глава 34Что-о?
Лишь только взяли Анну у неё с рук и санитарка закрыла перед ней дверцу машины скорой помощи, мир умер для Александры Петровны. Без плаща или куртки, не чувствуя усиливающегося ветра и холодного дождя, она смотрела на выезжавший из двора УАЗ — «Буханку» с красным крестом на боковой стороне, пытаясь уловить хотя бы один звук за его окошками и дверцами.
Участковый Ябунин И. Г., внимательно наблюдавший за «проводами» Анны, указывая глазами на перебинтованную голову учительницы, спросил:
— И всё же, что случилось?
— Как я уже говорила тебе, силы не те, ноги плохо держат меня, вот и упала на сервант…
Странное чувство вины перед Димошей сдавливало горло, не давало сказать всей правды. Ощущение того, что именно она засадила его безвинного в тюрьму на столь длительный срок, сковывало всё её тело и даже мысли.
— Ладно, я всё понял. Не буду больше изводить вас своими допросами.
— Спасибо тебе за понимание.
После долгих бесплодных попыток разобраться в случившемся накануне инциденте, участковому инспектору так и не удалось узнать даже толику правды. Блюститель порядка ушел восвояси, и Александра Петровна осталась стоять во дворе собственного дома совсем одна.
За одну ночь изменилось лицо учительницы. Налитые непомерной болью глаза под сдвинутыми бровями смотрели отчужденно, строго. Казалось, она не видела никого, а о чем-то глубоко задумалась или мучительно пытается вспомнить что-то — и не может.
Ныла перевязанная голова. Бледнолицая, с перекошенным от горя ртом, она зашла в комнату Анны. В опустевшей горнице, так называла свою комнатку Анна, с расшитыми ею занавесками всё напоминало внучку — веселую, быструю, полную волнующей юной прелести. И когда она первый раз увидела её на руках у дочери на пороге роддома, и когда первоклассницей она вошла в школу, и когда после великой трагедии они остались вдвоем совсем одни в целом мире, живя друг ради друга…
«Бабэля! Баба Шура! Ну ты что?» — послышалось учительнице.
— И во всем, во всем виновата я! Как я могла допустить такое? Господи! Помоги ты уже нам, наконец!
Александра Петровна стала нервно теребить повязку на голове. Сколько прошло времени, она не осознавала, потом она вскочила и с трудом побежала по улице, не отдавая себе в этом отчета.
Летнее светлое утро медленно расползалось над Отрежкой. Кое-где во дворах домов жгли мусор. Сквозь заборную сетку рабицы видны были чьи-то склоненные головы, слезы и улыбки — живой, трепетный мир, полный движения, радости и горя, войны и мира. Мимо, мимо… Пыль клубилась под ногами.
Как очутилась во дворе областной больницы Безславинска, она и сама бы не сумела объяснить, ведь располагалось здание на другом краю широко раскинувшегося городка.
В полдень Александра Петровна сидела в приемной больницы, ожидая выхода невропатолога. В раскрытую дверь ей было видно, как немолодая уборщица спокойно мыла пол в коридоре, спокойно выжимала воду из тряпки досуха и протирала кафельную плитку. По коридору сновали озабоченные жизненно важными проблемами люди в штатском, военные в форме и люди в белых халатах.
Уборщица даже не смотрела на дверь, откуда должен был выйти врач, казалось, не видела снующих людей.
«В этом мире никому ни до кого нет дела!..»
— После очередного артобстрела в нашу больницу поступают пострадавшие с симптомами отравления хлором. Хунта применила неизвестное химическое оружие… — говорил по мобильному телефону высокий, с блестящей, гладко выбритой головой человек в черных роговых очках и белоснежном халате. От бесконечных разговоров и криков он охрип, а впереди — новые встречи с родственниками раненых, больных, впереди — новые беседы с самими больными и бессонные ночи, ночи, ночи…
— Ради Бога! — Александра Петровна кинулась к нему.
Всемогущий врач, в руках которого была её судьба, как ей казалось тогда, снял очки, и Александра Петровна увидела усталые кофейные глаза.
— Только об эмоциях придётся забыть. — Металлически твердым голосом заговорил невропатолог. И эти первые слова невропатолога будто обварили её от головы до ног. — Александра Петровна, возьмите себя в руки и наберитесь сил. Дела плохи. Я думаю, что у вашей внучки случился истерический паралич. Одним словом, Аню частично парализовало. Нижние конечности… И, скорее всего, она больше никогда не сможет ходить сама. Слишком тяжелая форма. Вот так.
В страшный этот момент Александре Петровне захотелось только одно — обнять Анну, крепко-крепко прижать к себе. И она сделала шаг в сторону палаты, где находилась её внучка, но врач её остановил.
— Подождите. Главное, что сейчас волнует меня, так это непреодолимое желание вашей Ани покончить жизнь самоубийством.
— Что-о?
— Она постоянно твердит одно и то же, что так жить не сможет и хочет умереть. Скажите, Александра Петровна, а Аня не склонна к суициду? А то в их возрасте случается такое…
— После гибели матери больше всего на свете она ценит жизнь, — и после небольшой паузы добавила: — А еще Анечка так сильно хотела стать танцовщицей, так сильно хотела…
Александра Петровна не докончила, закрыла рукавом кофты глаза и отвернулась.
Кроме бритоголового невропатолога никто не заметил, как затряслась спина учительницы от удушающих рыданий.