— Ты хочешь, чтобы я пожалел тебя? — был вкрадчив Гаррет.
МарТин задумался, в который раз внимательно оглядел «резиновую» камеру и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал гордо, глядя прямо в глаза отцу:
— Мне себя не жалко, и я не хочу, чтобы кто-то относился ко мне с жалостью. Я получаю удовольствие от жизни, так что меня незачем жалеть. Хотел бы я, чтобы те врачи, кто предсказывал мое будущее, посмотрели, какого счастья я достиг. Я познал, что такое настоящая ЛЮБОВЬ, разве может быть что-то в жизни выше этого?
— Нет ничего выше Любви, МарТин. Любовь отдает только себя и ничего не берет взамен. Любовь ничем не владеет, и ею нельзя обладать, поскольку Любви нужна только Любовь. Твоя Любовь пришла к тебе с неба, а это значит, что она тебя уже не оставит никогда.
— Па, я ничего теперь не боюсь. Я готов сражаться со всем злом в мире, чтобы защитить маму, бабушку и дедушку, тебя… А главное, Энни!
— Вот это мой сын! Я горжусь тобой, МарТин!
— Спасибо, па. Я так сильно люблю тебя! Ты самый лучший папа в мире.
— Смотри, что я принес тебе! Мундир стойкого оловянного солдатика. Надевай!
МарТин встал на колени, затем на ноги, уперся спиной в угол и принялся натягивать на себя великолепный наряд: мундир красный с обшлагами, украшенными позолоченными пуговицами, с белыми панталерами, перекрещенными на груди, желтые эполеты и ремень, синие брюки, высокий кивер с белым украшением в виде султана и с позолоченной кокардой, черные лакированные ботики со шпорами и даже ружье! Гаррет принес всё!
Когда МарТин полностью оделся и вытянулся по стойке смирно, отец обнял его и заговорил:
— Мой единственный МарТин, вот ты и стал воплощением несгибаемого мужества, стойкости и упорства. Помнишь, как ты называл себя неудачником? Ты считал, что если ты родился не таким, как все вокруг тебя, то это ужасно, но это не так. Ведь главная черта твоей натуры — необычайная твердость духа. Солдатику тоже не повезло во время рождения — на его отливку не хватило олова и он получился одноногий, но вспомни, МарТин, как твердо и уверенно он простоял свою короткую жизнь на одной ноге! Многие на двух так не умеют… Ты, как и он, ни разу не предал своих близких, никогда не боялся трудностей. До последнего дыхания был верен своей любви.
— Почему ты говоришь так, словно мы расстаёмся навсегда? Ты что, уходишь от меня?
— Нет, МарТин, теперь я всегда буду рядом с тобой.
МарТин облегченно вздохнул, после немного помялся, опустил глаза и тихо сказал:
— Тем не менее, я очень сильно хочу уйти отсюда. Мне здесь совсем не нравится. Забери меня к себе, в свой параллельный мир. Это возможно?
— Возможно. Для тех кто заслужил и достоин. Но, ты должен понимать, что никогда не сможешь вернуться в своем обличие в этот мир, поскольку твоё тело будет деформировано и изменится до неузнаваемости. Процесс необратим. Готов ли ты к таким изменениям?
МарТин задумался, опасливо вскинув глаза на дверь, прижал к себе ещё крепче ружьё и закрыл веки.
«Если я останусь здесь в собственном теле, то смогу ли я помочь Энни? — судорожно думал он. — И вообще кому я смогу помочь, если я даже за себя не могу постоять? Но, что самое ужасное — я причинил людям зло, нажав кнопку на приборе…»
— Помнишь, ты как то сказал, что мы все разные и у каждого из нас свой неповторимый путь на этой планете и в этом измерении? — не открывая глаз, спрашивал и спрашивал он, — Значит, мой путь закончен? Я улечу на другую планету, в другое измерение? А сколько их вообще этих планет и измерений? И это далеко отсюда?
Даже от самих вопросов у МарТина начало сосать под ложечкой, не говоря о том, что он собирался услышать в ответ. Причём ему так отчётливо показалось, что он заранее знает все ответы сам, что у него едва не вырвалось: «Я читал в интернете! Всего во вселенной одиннадцать измерений!»
— Во-первых, нас разделяет не пространство, а время. Сейчас ты общаешься не с тем, какой я есть в своём измерении, а с тем, какой я был в земной параллели. Таков принцип временного порядка в пределах нашего мироздания. Теперь об измерениях, я знаю про число одиннадцать, но не хочу углубляться в их количество, поскольку их гораздо больше, чем мы себе можем даже вообразить. А чтобы тебе стало понятнее, представь себе вселенную хотя бы из шести измерений. Про первые четыре ты узнал в школе: это длина, высота, ширина и фактор времени, с двумя остальными сложнее. Они являются сферой энергетически-информативного воздействия и сферой воображения, в которой скорость мысли не имеет числовых измерений. Отталкиваясь от шестимерности пространства, а не четырехмерности, как ошибочно утверждал Эйнштейн со своей теорией относительности, ты можешь себе представить, что всё созданное нашим воображением уже существовало, существует или будет существовать в других параллелях во вселенной.
— Получается, ты заберешь меня туда, где я уже существую другим человеком?
— Да. Но, как я уже говорил, в момент скачка через временной барьер тело твоё распадётся на атомы, собрать его обратно и вернуться сюда будет невозможно.
— Я готов. Готов как никогда! — открыв глаза, решительно сказал МарТин, прямо в грудь образа своего отца.
— Если так, то пошли, — Гаррет легким движением руки открыл дверь, запертую снаружи, и мрачное помещение «резиновой» камеры заполнилось теплым светом. МарТин взял отца за руку и сделал первый шаг, идти оказалось совсем легко. Он улыбнулся, потому что никогда раньше не чувствовал такой уверенности в себе и своих силах. Удивительным было ещё и то, что за дверью оказался не коридор интерната, а знакомый пейзаж Отрежки. После жуткой, тесной «резинки» свобода казалась ему Божественной. Вот и дощатый мосток через речку, невесомый МарТин прошелся по нему, ноги радовались скрипучей непрочности досок. На двух последних досках он попрыгал, как обычно, вытянул из них забавную пищащую мелодию. Облокотился на перила, увидел свое отражение в воде и очень удивился — монгольское лицо куда-то подевалось, все недостатки исчезли, из речной глади на МарТина смотрел очень красивый юноша в великолепном сине-красном мундире. И только маленький шрамик на кончике носа, похожий больше на родимое пятнышко, напоминал ему очень далёкое, словно во сне увиденное приключение.
МарТин снова огляделся по сторонам. На выходе из леса на залитым солнечным светом косогоре в большое озеро гляделась плакучая ива с блестящими коричневыми стеблями. Так же, как и в тот счастливейший день в жизни МарТина, когда он нашёл под ивой Энни, наискось по изумрудному берегу от старицы белела цепочка гусей — шли искупаться с гусаком впереди мимо пасущихся овец. И на поляне справа млела на солнцепеке красная-красная земляника.
Странно было лишь то, что над крышами городка возвышались не привычные для взора купола православных церквей и пирамидальные тополя, а будто шпили буддийских монастырей и высоченные пальмы. Да и гора Кобачун стала гораздо выше, скалистее, рядом с ней появилась гряда других гор, кольцом окружающая долину, а на небе рядом с большим солнечным диском висела странная огромная планета, совсем не похожая на Луну.
Гаррет шел по диковинной траве фиолетового цвета босыми ногами, и было необычно, что после него не оставалось никаких следов, даже трава не приминалась, будто он ступал на самые кончики травинок и таким диковинным образом передвигался по земле.
— Пап, расскажи сказку до конца, а то нас все время кто-то да прерывает.
— Хорошо, слушай: «Вдруг дверь в комнату распахнулась, танцовщицу подхватило ветром, и она, как сильфида, порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула разом — и нет ее. А оловянный солдатик стаял в комочек, и наутро горничная, выгребая золу, нашла вместо солдатика оловянное сердечко. А от танцовщицы осталась одна только блестка, и была она обгорелая и черная, словно уголь».
Близилась глубокая ночь. Млечный путь вырисовывал свои дорожки над посёлком Едькино. Заглядевшись на полярную звезду, сторож интерната сидел на табурете посреди двора и пел детскую новогоднюю песню, теребя пальцами мочки своих ушей. Ворота интерната были незаперты, и легковая машина проехала к главному корпусу без препятствий. Во всех окнах горел свет, суетились людские тени, будто с нетерпением готовились к приезду званых визитеров. Машина остановилась у подъезда, из неё вышла беременная Ализа и быстрым шагом направилась к широко распахнутой входной двери.
Её муж остался сидеть в машине. Ох и натерпелся он за последние пару суток: поездка в Безславинск, переполненная рисками для жизни, возвращение в Харьков под бурные рыдания беременной жены, бессонная ночь с разговорами о материнском долге и предательстве, поездка в Едькино, связанная с ещё большим риском быть подстреленными снайпером, поломка автомобиля и так далее…
Ализа зашла внутрь и увидела странную картину: на полу сидел грузный мужчина в докторском халате с красным вытянутым лицом. Он плакал, пускал слюни и просил пристрелить его, а два подростка в пижамах успокаивали его отеческими нравоучениями.
Дальше было больше: в одном из кабинетов другой мужчина бился в истерике, требуя немедленного ввода войск Украинской национальной гвардии на территорию России.
У окна стояла знакомая нам врач-мышь, переминалась с ноги на ногу, будто хотела в туалет, и тихо звала на помощь. Ализа дотронулась до её плеча,
— Простите, можно спросить?
— Вызовите охрану, мне страшно! — ответила та, повернувшись.
— Что случилось?
— Ничего не случилось, просто мне очень-очень страшно, меня хотят изнасиловать и съесть.
— Понятно. Послушайте, я мать МарТина, которого к вам привезли сегодня. У него синдром Дауна и он плохо говорит по-русски. Где он?
— Ах, этот… Который избил всех и угрожал мне электрошокером. Он тоже хотел меня изнасиловать! Возможно, им!
— Что? Каким ещё электрошокером изнасиловать? — удивилась Ализа.
Думаю, именно сейчас стоит объяснить, что за инцидент произошел с «электрошокером».