Монах сказал:
— Не добрались еще комиссары до северных монастырей. Не там ли ходит Господь со своими апостолами? Вот обрету слух — услышу тогда скрип посоха Его! Прозрею — увижу Его, странника!
Плут шептал горестно:
— Вовсе умом тронулся бедный монашек. Сбрендил от своих молитв. Что-то не слыхал я, грешный, о гуляющем Господе.
Обратился он с увещеваниями:
— Встречал я повсюду цыган, поденщиков, калек безногих-безруких, пьяниц, а также мнимых монахов и таких святош, которые кормят и себя, и других одними молитвами! Но вот что-то не попадались мне апостолы!
Монах ответил:
— Коли нет храмов, быть Ему на дорогах!
Пробирались они на Север.
Пошли навстречу леса, где росли лишь сырой ельник с осиной. Стучались путники в деревнях на ночлег — но никто в тех краях им дверь не распахивал, все хоронились за засовами, не было света в окнах.
— Странны места эти, — молвил плут товарищу. — Сам месяц сделался, словно разбойничий нож. Не пора нам назад заворачивать?
Монах же твердил:
— На Севере след Его.
Повстречалась одна деревня, вся светилась огнями. Алешка-плут обрадовался:
— Хоть в одном месте жильем повеяло!
Монах сказал:
— Пройдем ее! Недобрые это огни!
Но припустил пройдоха к ближней избе, стучал в нетерпении — отворила им бабка.
— Ан, не впустишь, старая, хотя бы в хлев, в сараюшку, дерюгой не прикроешь усталых путников, не вынесешь пусть сухаря да ковш воды?
Бабка им кланялась:
— Ступайте в избу, милые, ждет вас лежанка да стол с угощением.
Плут еще больше обрадовался:
— Давно уже нас не встречали кровом да ужином. А то все в краях здешних закрывают ставни при нашем-то приближении. Тушат всякий огонь — лишь бы не прибились мы на ночлег.
Монах заупрямился:
— Пойдем отсюда в ночной лес. Вижу открытые двери, но не вижу икон на стенах. Недоброе дело без Божиих икон!
— Да что ты! — вскричал товарищ. — Готов я печку делить с самим чертом, лишь бы хоть раз в тепле выспаться. Меня с лежанки веревкой не вытянешь! Какое до молитв дело, когда потянуло ужином?
Монах сказал:
— Чую — будешь ты рад ночному лесу, благословишь бесприютную дорогу.
Позвала их вечерять старуха и выставила невиданный ужин — полные плошки мяса и кружки с вином. Когда она вышла, сказал монах:
— Не ешь того мяса, не пей вина.
Плут взялся ругать товарища:
— Не у тебя живот прилип к самому хребту? А не готовились мы еще утром глодать осину, заедать ее кореньями?
Монах твердил:
— Уйдем, заночуем в лесу.
Возмутился плут:
— Вот-вот пометет метелью за окнами. Ешь, пей, да благодарствуй хозяюшку. Где ты найдешь еще мяса с вином?
Потянулся он к еде, но монах под стол выбросил мясо, вылил вино. Здесь и вернулась хозяйка:
— Все ли съели, выпили?
Плут, злясь на спутника, сказал:
— Славно отужинали.
А монах сказал:
— Не почитать на ночь Евангелие, не вспомнить само Писание?
Замахала старуха руками, затушила поспешно лучины, взялась уговаривать:
— Полезайте на печь, устали вы с дороги. А я здесь прикорну, на лавочке!
Легли они — плут захрапел. Но не спалось монаху. Вот кто-то ночью стукнул в окошко. Впустила старуха внучку. Стали они шепотком разговаривать:
— А что, бабушка, что, милая, спят наши овечки, посапывают?
— Спят, спят, внученька, не проснуться им от винца!
— А что, бабушка, готовы котлы и шкварни?
Старуха ответила:
— Зачем мне шкварни? Люблю пробавляться сырым мясцом, перегрызать сладки жилы зубами.
— Крепки, видно, твои зубы, бабушка, — с завистью сказала внучка.
— А это, милая, с человечьих жилок-прожилочек — будут от них зубы — кремни, как бывали еще у моего батюшки. От свежей-то крови с сырцом и румянец играет, и моложе делаешься…
И сказала бабушка, выпроваживая внучку:
— Ну, зови скорее едоков! Пусть несут с собой сковороды. Видно, крепко согрело вино овец. Я же приготовлю пока дровишек.
Как вышла старуха, монах плута разбудил да все тому рассказал. Проснулись у пройдохи зубы. Вскочил проверять котлы да бадьи за печкою — и увидал повсюду человечину. Сделался плут полотном:
— Не сняли с меня шкуру комиссары, не повесили казачки, видно, лишь для того, чтоб ободрали меня волколаки! Ох, и ловко нас, грешных, отделают!
Ответил монах:
— Встанем по обе стороны двери. Войдет ведьма с вязанкой, бежать бросимся — а там и Каурая. Господь нас не оставит!
Вернулась старуха, толкнул ее плут на котлы с чанами:
— Ишь, чего удумала, проклятая. Зубы свои человечиной оттачивать!
Завопила ведьма, возгорелись огни по деревне — спешили уже гости к ужину. Отвязал плут Каурую, сам на нее вскочил и дождался товарища. И так закричал, поддавая пятками ее бока:
— Выручай, ленивая! Не тебя ль жалели до поры до времени?
Подгонял он лошадку, целовал ее холку.
Монах же за спиною его читал молитвы.
Наутро попалась еще деревня: плут с монахом стучали в избы. Открыла одна старуха ветхую избенку. Плут набросился на старую:
— Нет ли у тебя кадок с человечиной? Не любишь свеженького сырца да студенька из человеческих косточек?
Зашамкала беззубая старуха:
— Мне помирать скоро, оттого и отворила безбоязненно. Мясо мое давно с костей слезло, немного вы его наскребете. Бояться мне нечего, жду не дождусь, когда предстану перед Христом!
В избе увидали они иконы. Шепнул монах:
— Здесь не будет подвоха.
Спрашивал плут бабушку:
— Отчего у вас от путничков прячутся? На все засовы запираются?
Та поведала:
— Оттого мы пугливые, что не стало никакого житья от нечисти. И в спокойные времена бывало разное — с этой же войны вовсе лютуют оборотни. Мы на кладбище не ходим уже давно, а кто помрет, сбиваемся кучей и хороним быстро, с опаской. Только часто наутро могилы вырыты, покойники достаны — видно, что не звери пируют над ними! А сейчас и вовсе худо стало! Взялись ходить оборотни по деревням, врываются в избы, как волки в овчарню, — с недавних пор и к нам повадились. И заведено у злодеев — как постучат кому ночью в избу, знай, на следующую ночку и пожалуют!
Поглядел на монаха плут:
— Не пора уносить ноги от здешних мест? Разве отыщется Бог посреди вурдалаков?
Монах его не слушал:
— Позови-ка всех, бабушка!
— Что ты надумал? — взъярился товарищ. — Ты ли не видел наполненные чаны? Не слышал, как клацают волколачьи зубы?
Отвечал монах:
— Негоже детей да вдов оставлять на съедение!
Побежала бабка звать народ, собрались стар и млад. Мужички здесь оказались хлипкими — кто без руки вернулся с войны, кто скрипел деревяшкой. Взвился плут:
— Не с ними пойдешь? Хороши будут помощники! Из трех молодцов едва соберем одного!
Монах спрашивал:
— К кому последней ночью стучались гости?
Вышла одна вдова. Наказал монах:
— Отправляйся нынче к соседям, а я в избе твоей заночую.
Не сдержался пройдоха:
— Куда же ты напрашиваешься? Не терпится пойти на холодец внучке да бабушке с родственничками? Да в уме ты, в полном здравии? Оставаться на верную гибель! Нет, такого я не выдержу, пойду запрягать Каурую. Подамся прочь, пока засветло!
Не слушал монах товарища, наказывал принести к себе все иконы и свечи.
А сам направился в избу.
Плут, увидав такое, бросил шапку оземь:
— Беги не беги, а суждено — везде подберет Костлявая! Однако, много одной молитвой сделаешь?
Подозвал он калек-мужичков:
— А что, сермяжные, не ставили вы на зверя капканы, не рыли ямы? Кто из вас на самого хозяина хаживал, загонял кабанов в западни? Несите-ка заступы! Не впервой мне разговаривать с землицей!
И тогда взялись покалеченные помогать. Плут возле порога избы, в которой молился монах, вырыл яму. Послал он баб за ветками и жердями, заложил ловушку досками, нащипал лучин, наготовил хворосту. А здесь и снег подоспел — заворошил ловушку.
Как свечерело, послышался в перелесочке вой. Воскликнул Алешка:
— То не гости долгожданные собираются отужинать?
Подал знак попрятавшимся мужикам. Сам же говаривал:
— Если бы верил я в поповские бредни, как мой несчастный монашек, искрестился бы весь, изошелся на причитания…
Улеглась метель, небо сделалось черным, и ждала приготовившаяся деревня. Послышался слабый шорох, хруст веток, и сказал себе Алешка:
— Точно, идут наши гости.
Подскочили волколаки к избе. Такой вели между собой разговор:
— Вот уже сбились овцы в овчарне, давно на них наточены ножи. Не голодать нам зимой.
Пробежали по укрытой яме и принялись скрябать дверь. И достали топоры и ножи. Плут, видя их близко, слыша их дыхание, едва держался, чтоб не выдать себя зубами.
Открылась дверь — заскочили в избу охотнички; горели там свечи, сияли перед иконами лампадки, монах осенял себя крестом. Растерялись злодеи — свет ударил им по глазам, завопил тогда Алешка:
— Ну-ка, мужики, не медлите!
И бросился разбирать доски. От истошного его крика, от молитвы да креста волколаки подались назад, в кромешную темень — и повалились в яму. Вопил плут что есть мочи:
— Не мешкайте, засыпайте ветками, хворостом, зажигайте лучины, готовьте колы!
Отовсюду уже бежали с хворостом. Посветил плут зажженной лучиной и разглядел в западне косматых татей, а с ними знакомых бабку да внученьку. Он вскричал:
— Попалась добыча! Задумали откушать и приготовили уже чаны, а самих поймала землица себе на пропитание!
Многие узнали пойманных:
— Вот кто покойников поедал, выкапывая! Вот кто утаскивал детей да невинных девушек!
Загудел огонь, и страшно завыли оборотни. Монах же творил молитву. Крестились жители, говоря:
— Волки пропадают в огне, нелюдей поглощает земля!
Плут не унимался, со всех сторон подкладывая дровишки:
— То-то отменное нынче приготовится жаркое.