Почему я говорю «мы» применительно к боевикам? Да просто потому, что мы географически находились на их стороне. Не перебегать же линию фронта, которой, кстати, нет, с криками «Не стреляйте — мы свои» — не услышат, а если услышат — не поверят. И правильно сделают. Кто нас знает, кто мы такие, может, камикадзе, то есть эти, шахиды. Да, скорее всего, никто и думать ни о чем не будет, анализировать (вот еще!) — просто стрельнут по двум придуркам, несущимся навстречу сломя голову, и станут дальше наступать.
Впрочем, опять отвлекся. Первое время я еще пытался разобраться в ситуации, потом бросил эту затею. Во-первых, потому, что она была пустая, а во-вторых — Костик хоть делом занимался — снимал, а я кто — турист? Хороший туризм. Поэтому решил заняться единственным доступным мне полезным делом, а именно — взять Костю за шиворот и мягко направлять его движения. Он-то весь в видоискателе, ничего кругом не видит, легко может споткнуться и упасть мордой и камерой на груду кирпичей. Кроме того, надо было по возможности держаться укрытий, война кругом, мало ли что?
Выглядели мы абсолютными кретинами. Но никто не обращал на нас внимания. Все были очень заняты. Временами мы залезали в какую-нибудь нору и меняли аккумуляторы и кассеты. Костик был абсолютно спокоен. Я тоже. Это какой-то вид помешательства. Страшно очень, но ты спокоен. Парадокс. Может, это психика так работает — блок ставит. Я решил, что когда-нибудь обязательно проконсультируюсь и на эту тему со специалистами. Полный бред.
Сколько прошло времени, я не знал. По каким траекториям мы перемещались — тоже не знал. Но обнаружил, что уже темно.
Стрельба стала затихать. Внезапно оказалось, что мы одни. Совсем одни. И находимся в самом центре села. Как это произошло, я не помнил.
Мы сели на какие-то плиты, закурили. Помолчали. Впрочем, мы и до этого все делали молча.
— Кир, — Костик сделал глубокую затяжку, — а чем дело-то кончилось?
— Понятия не имею. Но, кажется, наступил мир.
— Да?! А кто победил-то?
— Дружба. Народов. Но вообще-то, кажется, мы все время отступали, а они наступали. А теперь все кончилось. Выходит, победили наши.
— Да? А где же они?
— А хрен их знает.
Я встрепенулся.
— Слышь, пошли домой, там же наши! Что там с ними!
Мы встали и пошли. Потом я побежал, Костик за мной.
Мы плохо знали дорогу, но к нашему дому выскочили неожиданно и быстро. Вбежали во двор. Я остолбенел. Посреди двора лежал мертвый человек. Я сразу понял, кто это. Это был Шамиль.
Он лежал на животе. Бросился к нему, перевернул на спину. Все тело было в дырах. Лицо раздроблено. Он был расстрелян — яростно, в упор!
— О боже!!!
Мы бросились в дом. Пусто.
Скатились в подвал. Никого.
Спутникового телефона не было. Сердце забилось в надежде. Но тут же рухнуло куда-то вниз. На полу лежал раздолбанный звуковой пульт.
Бросился наверх, выскочил на улицу, Костик был рядом.
— Барият! Барият!! Барият!!! — Это был не мой голос, это был отчаянный, истерический вопль.
Метался как безумный. Забежал в соседний двор — пусто, еще в один — пусто!
Костик пытался привести меня в чувство, схватил за плечи, я вырвался, бросился в сторону.
— Барият!!!!!
— Уходытэ, — раздался из темноты голос. Кинулся на звук. Около груды битого кирпича стояла старуха.
— Где Барият? Вы видели Барият???!!!
— Уходытэ, я нэ знаю.
— О боже!
— Уходыте! ОМОН ходыт. Зачыстка. Всэх убываэт.
Я мог только хрипеть.
— А что же вы, бабушка? — спросил Костя.
— Куда мнэ… — она неопределенно махнула рукой.
Я опять обрел дар речи.
— А как же Барият? Вы ее знаете?
— С дэтства.
— Где она? Ну хоть примерно… где она… что могло случиться?
— Нэ знаю. Я праталас. Нычего нэ выдэла. Стрэлали. Аралы. Болшэ нычего нэ знаю. Можэт, ана ушол… Можэт… увэли.
Меня била дрожь.
— Уходить надо, — сказал Костик, — здесь все равно ничего не узнаем. А то дождемся, что ОМОН на второй заход пойдет. Тогда точно — кранты. Они же сначала стреляют, потом разбираются. Ссыкуны.
Я стоял как столб.
— Я никуда не пойду.
Костик врезал мне пощечину.
— Приди в себя!
Это удивительным образом подействовало. Кивнул головой и побрел, сам не зная куда.
Костик взял меня за руку.
— Не сюда, надо на окраину выбираться.
Шли не прячась. И довольно быстро. Временами с разных сторон раздавались очереди. Я вздрагивал. Вокруг — ни души. Сколько времени шли — не знаю. Но, кажется, недолго. Наконец, в темноте показались окраинные дома.
— Теперь осторожнее, — сказал Костик, — не нарваться бы с ходу на оцепление. Будем быстро идти — подстрелят, а если медленно — окликнут, разберутся.
Я не очень понял его логику, мне казалось, что все как раз наоборот. Плевать. Послушался. Пошли медленно.
Только обогнули крайний дом, прямо перед собой увидели костер. И военных. Несколько человек.
— Стой! Руки вверх! Быстро! Быстро! Сюда! Руки в гору!
Мы дружно выполнили простейшую команду. Подошли. Перед нами были десантники.
— Документы!
Протянули документы.
Молоденький лейтенант внимательно изучал наши ксивы в неверном свете костра. Рядом с ним стоял пожилой прапорщик. Рассматривал нас с ленинским прищуром.
Лейтенант оторвал взгляд от документов. Уставился на нас с недоумением.
— Это как вас сюда занесло-то?
— Как-как, — ответил я устало, — служебная командировка.
— Ни фига себе командировка!
— Слышь, студент, а кто такие-то? — встрял прапорщик, обращаясь к лейтенанту.
Я подумал, что с субординацией у них тут как-то не очень. Впрочем, войска на Кавказе всегда отличались большей свободой.
— Да они эти… журналисты… с программы «ВЗОР».
— Эт с Москвы, что ли?
— Ну да.
— А! Я знаю, это про них по радиву передавали, что влипли в бандитское гнездо.
Надо же, по радио передавали… только трактовка какая-то странная.
— Ну, мужики, — оживился прапорщик, — поздравляем с условно-досрочным освобождением!
— Почему с условно?
— А эт у меня юмор такой, давайте знакомиться — Палыч, — Палыч протянул руку.
— Кирилл.
— Костя.
— Костя.
— А! Тезки.
Вокруг нас скучковалась группа солдат-десантников. Им было интересно.
Палыч обернулся.
— Э! Воины! По местам! Рассосались!
Воины быстро рассосались.
Мы присели у костра. Закурили.
— А как, мужики, насчет выпить, за условно-досрочное?
Палыч извлек флягу.
— С закуской у нас, правда, не очень, но в походно-полевых это не суть.
Выпили по глотку. Опять закурили.
Палыч задумчиво смотрел в сторону села. Выпустил струю дыма.
— Да… такие вот дела… взяли мы, значить… Измаил.
Вдруг со стороны села раздался слабый стон. Очень тихий… очень слабый. Я не помню, как вскочил на ноги, как бросился бежать. Как добежал…
На пыльной серой траве лицом вниз… лежала моя девочка. То, что это — она, нет, я не глазами это увидел, еще далеко было, еще только бежал, но уже понял.
Подбежал к ней, упал на колени, осторожно перевернул на спину. Она застонала. Лицо было в крови. Нос перебит. Она вся была в крови. Сорвал с себя куртку, осторожно положил ей под голову.
— Барият! Барият!!! Девочка моя! Что с тобой! Что они с тобой сделали!!!
Подбежали люди. Кто-то спросил:
— Это что, твоя знакомая?
Как сквозь вату услышал голос Кости:
— Да, да, знакомая его, знакомая, меньше вопросов! Врач есть???!!!
Я целовал ее окровавленное лицо, шептал: «Девочка моя, что они с тобой сделали? Кто они?»
Появился фельдшер, присел на корточки. Сказал тихо:
— У нее прострелены ноги… и легкие… и перебит позвоночник. Я вообще не понимаю, как она доползла сюда…
— СССУКИ!!!!!! КТО? КТОООО!!!!!
Я прижался к ее лицу. И вдруг она сказала негромко, но отчетливо. Все услышали.
— ОМОН… Там… недалеко отсюда… Они говорили, что я ваххабитка… били… долго… потом стреляли… они думали… что я умерла… но я не умерла… я хотела увидеть тебя… я чувствовала… ты где-то рядом…
ОНА УМЕРЛА.
Что было дальше, помню плохо. Помню, что в меня влили много водки. Прямо в горло. Почти насильно. Помню участливые лица. Видимо, Костя описал им в общих чертах нашу странную историю.
Потом мы похоронили ее. Прямо там же. На окраине ее родного села. Ребята соорудили даже что-то вроде каменного надгробия. Высекли штык-ножом: «Барият». А фамилию ее я и не знал.
Потом сидели у костра. Пили, конечно. Курили. А потом я спросил:
— Мужики, а какой здесь ОМОН работал?
Палыч резко обернулся ко мне.
— Слышь, парень, не дури. Ее не вернешь. А им отзовется. Из этой командировки не все из них вернутся. И из следующей. И из всех дальнейших. А их много еще будет, командировок этих, поверь.
Летели молча. Костик время от времени предлагал мне хлебнуть дагестанского коньячку. Он правда был неплохой. И не скажу, что его было мало. Я не отказывался. Стасик не пил. Он летел к жене. Я от жены улетал. Костик пил просто так, хотя нет, не просто так, а чтобы меня поддержать.
Разговаривать было не о чем. Все про все знали. Мы знали, что Стаса сбили с ног сразу, уложили лицом в пол. Помочь Барият он не мог ничем. Ему самому повезло. Даже эти ублюдки не могли проигнорировать его слишком славянскую внешность. Поэтому сразу не убили. Обыскали, обнаружили московские документы. Надели наручники. Отправили в Махачкалу.
Там, в комендатуре, мы его и обнаружили.
Да, спутниковый телефон омоновцы, естественно, сперли. А пульт расколошматили, потому что не знали, что это такое. Точнее, спросили у Стаса. Он им объяснил. Ну, они, видимо, и решили, что с телевизионной техникой связываться стремно. А если спереть нельзя, значит, надо сломать.
Я в Махачкале попробовал пошуметь по этому поводу, да где там — концов не найдешь. Да и сил не было. Пусть Саныч разбирается, если хочет.