«За прошедшие сутки силами Объединенной группировки федеральных войск (сил) на Северном Кавказе уничтожено 950 боевиков, 13 единиц бронетехники бандформирований. Захвачено 45 гранатометов, 245 единиц стрелкового оружия. Обнаружено и ликвидировано 3 склада боеприпасов. Изъято 1,2 тонны наркосодержащих веществ, ликвидировано 4 подпольных нефтеперегонных завода. Потерь в рядах федеральных войск нет».
Да, думаю, бедные боевики! Такие потери! За одни сутки! И какая лаконичность стиля! Это, значит, каждый день такие успехи! Это, значит, уже почти 100 000 боевиков уничтожено. Это только убитые. Значит, раненых около 300 ООО! А кто же Грозный-то обороняет? Ведь вся Чечня уже убита или ранена. А если ту войну посчитать, то уже раз восемь. А у нас потерь нет! Ни убитых, ни раненых. Действительно, я разве видел? И у Костика под Гудермесом не грузили на «коробки» — это мне показалось, и в других местах.
Вот как это можно обработать литературно?
Остаток дня посвятил отсмотру материалов.
Вечером вышел в прямой эфир. Умничать не стал. Наплел что-то про то, как все здорово устроено в Ханкале и боевикам теперь не устоять. Даже на одну минуту не натянул. 50 секунд позора. Потом были Мишины вопросы. Ну, он умный, понимает, что к чему, спрашивал обтекаемо, давая мне возможность так же отвечать.
Все. Рабочий день окончен.
Вы думаете, мы начали безобразничать? Ничего подобного. Спать легли.
На следующий день уединился в шатре. Материалы были отсмотрены, раскодированы, можно было писать тексты.
Звонит «спутник».
— Таня! Дай жить! Ты видела, что вчера было? Страна по мне уже не скучает? Я не могу говорить в эфире, когда говорить нечего!
— Кирилл, ну придумай что-нибудь.
— Тань, у меня пять сюжетов! Понимаешь, пять! В том числе бой в натуральную величину и про заложников — вообще сенсация! И еще про пленных боевиков! Они вам не нужны?
— Нужны, Кира, нужны. Но включения тоже нужны. Все включаются, и мы должны.
— Да? А ты видела, с чем они выходят? 950 боевиков уничтожены! Каждый день! Курам на смех! И они не виноваты. Они нормальные ребята. Профи. Это их пресс-центр говном кормит. И никуда не пускают. У них выхода другого нет. А у нас — карт-бланш. Так на фига нам с этой ахинеей выходить?
— Кир, ну сделай это для меня. Придумай что-нибудь.
— Таня — классная женщина. Она это просто скрывает. Но включает, когда надо.
— Придумай… — я говорил уже спокойней. — Я только одно могу придумать. Пришлите сюда еще кого-нибудь. Стажера. Парня способного. Для него это рывок будет. Он будет стараться, придумывать. Вы, кстати, смену обещали.
— Пришлем-пришлем. Скоро пришлем. Но ты у нас там один пока. Ты уж постарайся, напрягись. А мы тебя сменим скоро.
— Да не надо меня сменять. Я не устал. Наоборот, втянулся. Вы просто вторую группу пришлите, чтобы вот таких вил не было. А когда я в Грозный ломанусь, а потом, может быть, в горы или еще куда-нибудь, вы чего делать будете?
— Да пришлем, говорю же. Но мы же не можем вот сегодня прислать.
— Сразу надо было. Вместе с тарелкой. Вы когда вперед думать будете?
— Будем, обязательно будем, ты только сейчас напрягись, пожалуйста.
Мне показалось, что она говорит со мной, как с душевнобольным. А может, правда?
— Ладно, наплету чего-нибудь. Только не обессудьте. В 22.15?
— Да, а в 21.55 — техпроба. Целую тебя, мой дорогой.
Отбой. Ого! Я повертел трубку в руках. «Целую, мой дорогой». Чего это с ней?
Про вечерний позор решил не думать. Продолжил писать тексты. К вечеру закончил. Нормально получилось.
— Пехота!
— А?
— У тебя завтра звездный час!
— Че?
— Че-че. Пять сюжетов. Справимся? Все коды есть.
— Почем?
— От полутора до восьми минут.
— Не могу знать.
Вот конкретный человек Пехота — никогда не темнит.
На прямое включение шел, ну, не как на казнь, конечно, но… почти. Мысли не было ни одной. Вообще-то я никогда не готовился. В смысле — не писал тексты, не учил их наизусть. Главное, материал знать, а слова сами польются. И всегда получалось. Вообще считал включения самым легким и приятным видом работы — и драйв есть (прямой эфир!), и геморроя никакого. Но чтобы ни одной мысли не было!
Прошла техпроба. Мыслей нет. Ну ничего, еще 20 минут. Что-нибудь придумаю. Но вы знаете, как это бывает. Когда нужно ОБЯЗАТЕЛЬНО что-то придумать, причем вот прямо сейчас, как назло, ни одна мысль не приходит. Кроме одной — что времени все меньше.
Все — 22.10. Всхожу на эшафот. Руслан вешает петлю (да-да, это так называется), подключает микрофон. Из Москвы голос звукооператора:
— Кирилл, вы готовы?
Готов ли я? Кошмар.
— Тридцать секунд — включаю студию.
«…A сейчас с нами на связь вышел наш корреспондент в Чечне Кирилл Крестовников (покрываюсь холодным потом), здравствуйте, Кирилл».
— Добрый вечер, Михаил.
— Кирилл, какие у вас последние новости?
Начинаю говорить. С ужасом понимаю, что литературно озвучиваю ВЧЕРАШНЮЮ сводку. Дальнейшее помню плохо. Миша задал еще пару обтекаемых вопросов. Я что-то ответил. Потом слышу: «Спасибо, Кирилл. С нами на связи был наш корреспондент в Чечне Кирилл Крестовников». Дальше голос звукооператора: «Кира, спасибо, все нормально, отключаемся».
Ну, это он про звук говорит — все нормально, ему-то что. Звук, наверное, действительно нормальный.
Дрожащими руками отцепляю микрофон, Руслан снимает петлю, отцепляет от ремня коробочку с ручкой и лампочкой (никогда не задумывался, что это такое). Муха отключает камеру.
На негнущихся ногах иду в расположение. На унитазы не обращаю внимания. Не срезая их, дохожу до телефона.
— Алле… Таня.
— Привет, Кирилл, ну вот видишь, все замечательно!
— Что… замечательно?
— Ну что, нормальное включение, ты, как всегда, молодец.
— Ты… в этом уверена?
— Ну конечно, стоило так кипятиться. Не хуже других. Даже лучше. У тебя как-то живее получилось, красивее. И сам хорошо выглядишь.
— А… ну ладно… я рад… давай, до завтра.
— Давай, Кирюш, тебе тут все привет передают. До завтра.
ОНИ НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛИ!!! Ну пресс-центр!
С этой минуты проблема прямого включения перестала меня волновать в принципе. Все очень просто. Даже в пресс-центр ходить не нужно. Надо лишь бережно хранить ту, старую сводку — неисчерпаемый источник информации о событиях на Северном Кавказе.
Каждый день у меня начинался творчески. За утренним растворимым кофе я сам решал, сколько за минувшие сутки было уничтожено боевиков, сколько захвачено подпольных складов наркотиков, единиц стрелкового оружия и т. д.
Главное, чтобы средние цифры крутились вокруг базовых данных. Из той, первой сводки, за которой я прогулялся в пресс-центр. Например, если вчера мы уничтожили 800 боевиков, то сегодня будет 1000 (в среднем — 950), или — если вчера захватили 290 единиц стрелкового оружия, то сегодня захватим 200 (в среднем — 245). И так далее. Очень удобно.
И не беда, что цифры чуть-чуть разнились с данными других каналов. Что поделаешь, война — разночтения!
А еще была штучная информация — имена-фамилии убитых главарей бандформирований. Вот тут не схалявишь. Но эта проблема тоже просто решалась — достаточно было перекурить с коллегами с другого канала, выходившими в эфир за час до меня.
Так прошло несколько дней. Сюжеты были смонтированы, отправлены в Москву. Был успех. Личная благодарность от Саныча.
А потом я заскучал.
Прибыло подкрепление из Москвы. В виде неопытного молодого корреспондента Гриши. Гриша был чистенький, аккуратный, скромный. Очень старательный.
Я обрадовался — новый человек, про Москву поговорить можно, новости от пресс-бара узнать.
Мы даже стол организовали. Водку «Исток». Он очень испугался — как же так, мы на работе! Пить не стал. Ладно, думаю, привыкнет, унитазы поносит — все встанет на свои места.
Поговорили про Москву. Надо же, там метро, машины ездят, девушки ходят! На улицах — фонари горят. Прямо не верится.
Новости про пресс-бар. Женька уже два круга сделал: Грузия — Сербия — Израиль; Абхазия — Косово — Газа. Молодец — стабильный.
Потом я с Гришей семинар по безопасности провел. Хотя зачем ему это здесь, в Ханкале?
Гриша был очень добросовестный — каждый день ходил в пресс-центр. Хотели подарить ему штык-нож. Испуганно отказался. Пользовался дощечкой.
Очень старательно выходил в прямой эфир. Все цифры назубок знал — не халявил. Говорил с выражением.
Он был такой трогательный, что никому даже в голову не пришло дымовую шашку ему в сортир бросить.
А я отчаянно скучал.
Отметили Новый год. Подробно рассказывать не буду. Вы все знаете — ассортимент на столе, водка «Исток», песни про родную, про Никитенко Свету. Костер. Шатры. Троя. Зажаренный бык. Палыч — Агамемнон.
Гришу напоили до изумления. Мамы! Не пускайте к нам хороших мальчиков!
Потом опять пошли будни.
На какое-то время однообразное течение лагерной жизни было нарушено прибытием иностранных корреспондентов.
Мы с Мухой не могли пропустить этого зрелища и пошли балдеть. Я даже задумал сделать сюжет на эту тему. Поэтому взяли с собой Пехоту со штативом.
Американцы, немцы, итальянцы и француженка в красных сапожках на каблучках (честное слово, не вру — очень много свидетелей).
Прибыли они верхом на трех БТРах — уже зрелище.
Поселили их в поезде. В специально отведенном вагоне. Нет, он не был каким-то особенным — такой же плацкарт. Как вы понимаете, сортиры в поезде не работали. У каждого вагона — по две ямы со скворечниками. Воды тоже не было — цистерна приезжала. Муха говорит:
— Предлагаю начать сюжет с экшена — дымовая шашка в сортире.
— Погоди, — говорю, — Муха, это жестоко. Этот сортир для них сам по себе — экшен. Я бы даже сказал — хорор.
Ну, разместились они в вагонах. Пока ничего. Немного смущены, но весело так щебечут.