нас, уловить мысли, которые появились вслед за событием, однако, они влияют на наши последующие реакции. Многие психические расстройства проявляются так же, как и эти обычные реакции, с той разницей, что степень их выраженности и длительности будет не совсем адекватна ситуации.
Она слушала внимательно. Иногда хмурила брови, когда я произносил какое-то медицинское слово. Услышав про психические расстройства, она вновь нахмурилась.
– Я неадекватная?
– Я рассказывал о подходе, которого я придерживаюсь, и взглядах, которые разделяю. Если хотите, мы можем поговорить о Вас и Вашем случае, но я бы для начала предложил Вам небольшое совместное упражнение, которое поможет мне более конкретно пояснить Вам сказанное.
Она согласилась. Я предложил ей разобрать вымышленную ситуацию, которую я часто использовал на семинарах со своими студентами, чтобы донести им взгляды когнитивно-поведенческой школы.
– Представьте, что Вы на тонущем корабле, например, на «Титанике», но Вы не та, что была с Леонардо, Вы одна из пассажирок. Вы плыли вместе с Вашей давней подругой, как мы ее назовем? Олеся? Хорошо, Олеся и Вы плыли на «Титанике» в начале двадцатого столетия. (Она слегка улыбнулась). Но тут вы услышали сигнал к эвакуации и пошли к одной из шлюпок. Там была очередь, вы с Олесей дождались своей, но так вышло, что она оказалась чуть впереди, моряк подал ей руку и пропустил на шлюпку, а Вам места уже не нашлось. Вы смотрите на отплывающую шлюпку, оставшись на палубе, а Олеся находится в ней. Теперь давайте вместе представим, какие эмоции в этот момент могут возникнуть. Но не к тому, что будет с Вами дальше, а только к факту – Олеся села в лодку, а Вы остались на корабле, – произнося последние фразы, я подошел к флипчарту, разделив его на три столбца, и надписав слова «событие», «мысли», «эмоции». В столбце «событие» я написал – «Олеся села в лодку».
– Страх, наверное, обида, злость, – пока она называла эмоции, я записывал их поочередно в столбце с эмоциями. Кроме этих трех там оказались с моей помощью радость и печаль. Затем я попросил ее указать, на кого направлены были эти эмоции. Злость и обида были как на Олесю, так и на весь мир. Печаль, радость и страх были не направлены.
– А теперь давайте попробуем представить, какие мысли могли привести к этим эмоциям. За что можно было разозлиться на Олесю?
– Она меня бросила. Мы ведь подруги. Так нельзя. Почему это она села в лодку, а я нет? Это несправедливо, – я записывал максимально дословно ее слова в столбце «мысли».
– А откуда возник страх?
– Ну, что я тут одна осталась на корабле, что теперь со мной будет, если я брошена. Это страшно.
– А печаль?
– Не знаю, наверное, себя жалко. Жалко, что утону.
– Но это другая печаль, печаль о своей дальнейшей судьбе. А может ли она возникнуть от того, что Ваша подруга, с которой Вы знакомы десяток лет, много всего хорошего пережили, уплывает, и Вы, скорее всего, не увидитесь больше?
– Да, пожалуй. Было бы грустно, что больше не увидимся.
– А радость может возникнуть?
– Странно, вряд ли. Я же утону сейчас, а она уплывет.
– Но она спасется. У Вашей лучшей подруги будет шанс на счастливую жизнь. Она добьется того, что хотела, чем часто делилась с Вами. И будет Вас вспоминать, наверное, с грустью, но и с радостью. Может быть, назовет в Вашу честь свою дочь.
– Да, и правда. У нее ведь все будет хорошо. Можно и порадоваться, – она произнесла это с раздражением в голосе. Остановилась, задумавшись, а потом продолжила: – Да, наверное, не так уж и плохо, раз она будет вспоминать обо мне. Но как-то я сомневаюсь, что там может быть эта «радость».
– Но все-таки это возможно. Вы согласны, что каждая озвученная Вами эмоция в этой ситуации возможна? А если так, от чего зависит ее появление?
– Вы спрашиваете – что решает, что нам чувствовать, и как относиться к ситуации?
– Ситуация сама по себе нейтральна. Она как модуль в математике. Мы же ставим плюс или минус. И да, от нас, нашего жизненного опыта, личностных особенностей, и, в конечном счете, мыслей зависит то, что мы будем чувствовать. А если так, то влияя на ход наших мыслей, мы будем менять и свои переживания. Вспомните, ведь и Вы больше концентрировались во время этой беседы на обиде и злости. Вы не сразу допустили возможность радости, но все же сделали это! Если позволите, я хотел бы более детально уточнить, как возникли злость и обида. Что значит «так нельзя»?
– Мы же подруги. Я бы так не поступила. Это нечестно так поступать со мной, бросать меня в трудную минуту. Вот коза! Она предала меня. Она же знала, как мне будет плохо, я же буду одна, и все равно бросила!
– То есть, у Вас есть определенное мнение о ней, как о подруге? Извините, что так занудничаю с прописными истинами, но хочется понять, что за ними скрывается. Итак, чтобы называться подругой нужно соответствовать критериям, а также есть определенные правила, неписанные, не озвученные ни ей, ни Вами законы дружбы, а, следовательно, и модели действий, которые для подруг полагаются. Например, не бросать ее в беде. Согласны? И тут Вы столкнулись с ситуацией, что этот пакт не исполняется. Десять лет она называлась Вашей подругой, Вы верили ей, более того, – доверяли, и тут оказывается, что она повела себя не так, как это должно. Значит, она нарушила договор. Или, хуже того, она вовсе не подруга! Десять лет она только и делала, что притворялась, входила в доверие, пускала пыль в глаза. И за это нужно наказать. Разозлиться, обозвать, показать жест некрасивый с палубы или кинуть ей вдогонку камень какой-нибудь.
Я произносил последнее с улыбкой, и она на нее, как и на мое утрирование, отреагировала, тоже улыбнувшись.
– Видите, за фразами «вот коза!» и «это нечестно!» скрывается довольно-таки длинная цепочка убеждений и рассуждений. Они не видны сразу, потому что редко формулируются нами. Но если присмотреться, их можно отыскать. Если их найти, то можно решить, нужны ли они нам, и если не нужны, то как заменить их на то, что нам больше подходит.
– Что значит подходит?
– Более функционально. Все эмоции, которые мы перечислили, адекватны. Они подходят тем мыслям, что их вызывают. Если считать, что одному не выжить, что одиночество принесет беды, и быть уверенным в этом, то стоит бояться. Если верить, что в мире есть чаша весов, отмеряющих справедливость, то можно злиться на то, что «мир» работает не по правилам, нарушает «законы природы». А если думать, что у лучшей подруги будет счастливая жизнь, и она унесет в ней частицу нас, то можно радоваться. Все эмоции соответствуют убеждениям и мыслям. Другое дело – насколько эти мысли-эмоции помогают нам. Страх призван предупреждать об опасности, но если стоять на палубе и бояться факта одиночества, то как можно искать возможность спастись – другую шлюпку, например? А если все же принять неизбежность близкой смерти, то с каким чувством лучше уйти? С концентрацией на злости и обиде, проклиная обманщицу и предательницу? Или отметить, что она не оттолкнула Вас, чтобы сесть первой, не злорадствовала, а скорее была напугана и опечалена, что Вам не осталось места. Возможно, она не решилась броситься из шлюпки на палубу, потому что ее не пустили бы, или подумала о своих близких, которые скорбели бы о ней, или просто не смогла принять решения из-за охватившего ее ужаса. Она ведь просто человек, попавший в очень опасную ситуацию. Тогда Вы бы захотели вспомнить все хорошее, что Вас с ней связывало. Вспомнить со светлой грустью и радостью – за ее шанс реализовать свои мечты. Конечно, каждая эмоция и каждая мысль имеет право на жизнь, но все-таки есть выбор – какие из них будут помогать, а какие мешать нашей жизни.
Эта, казалось бы, вымышленная ситуация местами была очень личной для нее. Я видел, как некоторые эмоции отражались на ее лице. Особенно гнев и страх. И в этой метафоре она увидела себя. Брошенную, преданную, испуганную одиночеством и задушенную обидой. Но ей я этого не озвучил. В наших следующих сеансах мы разбирали разные ситуации из ее жизни, то, что ей казалось наиболее важным. С той же схемой связи между мыслями и реакциями. Она замечала, что в совершенно разных ситуациях: с начальницей, которая требовала работать сверхурочно (недавно она снова начала работать, так как кончились деньги и сидеть в четырех стенах стало тяжело), с отцом, обозвавшим ее мать в присутствии клиентки, со знакомой, которая не вернула занятые деньги, часто звучали слова «должен», «нельзя», а рядом с ними «предательство» и «одиночество». А обычными для нее эмоциями были – тревога, страх и обида.
Возвращаясь к приступам, которые сохранялись, но теперь были короче и реже, один-два раза в неделю, я попросил ее припомнить, какие мысли посещали ее в те моменты. Она вспомнила, что очень часто, особенно вначале, она по многу раз повторяла «он меня бросил», «я теперь одна», «зачем все так, за что он со мной так». Позднее эти мысли прошли, и в последнее время звучало «когда это все закончится, я так больше не могу». Я спросил, уверена ли она, что у нее был именно страх во время этих приступов. Она ответила, что вначале да, но потом чаще была горечь обиды.
Также она призналась, что еще до нашей первой встречи был эпизод, когда на волне опьянения и особенно сильного приступа, она схватила нож и попыталась порезать себе предплечье. К счастью, нож был тупым, и скоро пришла соседка по квартире, так что все закончилось царапинами. Тогда-то соседка и решила искать психиатра. Сейчас такие мысли ее не посещали, и пила она гораздо реже. С ее слов, помогали таблетки.
Ее мучили воспоминания. Ей пришлось выбросить все его подарки из квартиры, удалить фотографии, ходить другим маршрутом на работу и избегать тех мест, где они гуляли вместе. Но дело было не только в нем. Ее мучили воспоминания об умершем брате. О том, как отец изменял ее матери, но потом вернулся, а мать его простила. Об этом она говорила со злостью и обидой на мягкосердечие матери.
Очень часто бывала обида. И она начала замечать, что это не просто так. Однажды, наконец, она спросила об этом прямо.