Бросаю резкое всем и никому одновременно, кривлюсь от всеобщего веселья и, наконец, выбираюсь на улицу. Расстегиваю несколько верхних пуговиц на черной рубашке, больше подходящей для траурного мероприятия, и устало опускаюсь прямо на ступени. Не заботясь о том, останутся ли на черных джинсах какие-то пятна.
Судорожно вталкиваю в себя кислород, барабаню пальцами по холодной кафельной плитке и рассеянным взглядом провожаю удаляющуюся парочку молодоженов. Высокий блондин в серо-стальном смокинге, подхватывающий на руки облаченную в пышное платье брюнетку, не вызывает у меня никаких эмоций, кроме как пренебрежения.
Интересно, как скоро ему наскучат домашние борщи и унылый быт и он бодрым сайгаком помчится налево? По какой-то причине в иные расклады не верится…
– Матвей, Сашу не видел?
Спустя какое-то время на крыльцо за мной выскальзывает чуть посерьезневший батя. Сосредоточенно шарит по карманам в поисках сигарет и зажигалки, потом вспоминает, что завязал, да так и застывает с каменным лицом.
– Нет.
Молчим вместе, пока мимо снуют какие-то люди. Каждый думает о своем. Я – о том, чтобы скорее отбыть эту повинность и свалить на арену. Выпустить пар, впрыснуть адреналин в кровь, отвлечься. Отец, скорее всего – о том, что второй брак должен быть счастливее первого.
– Прояви к Вере больше дружелюбия. В конце концов, она не виновата в том, что произошло у нас с твоей матерью. И сестре позвони. Где ее до сих пор носит?!
Раздраженно командует батя и, нервно теребя манжеты рукава, скрывается в храме бракосочетаний. Я же не спешу исполнять его указания, так же неторопливо вырисовываю на ступенях причудливые узоры и жалею, что не изобрел телепорт. Вот бы сейчас одним щелчком перенестись в Альпы, лететь на борде вниз по склону и остужать колким снегом тлеющее внутри пепелище.
Не хочу участвовать в этом фарсе, не хочу слушать пропитанные ложью клятвы и растягивать губы в фальшивой улыбке. Не хочу…
– Матве-е-ей!
Выныриваю из горчащего полынью омута мыслей и оборачиваюсь на пронзительный девичий крик. Поднимаюсь на ноги нарочито медленно и спокойно жду, пока экспресс по имени «Александра» преодолеет расстояние от притормозившего у обочины такси до меня.
Ее не уложенные в прическу волосы разметались по плечам. На лице ни грамма косметики, отчего Баринова кажется сопливой десятиклассницей. Ветер колышет струящуюся ткань выбранного нами вместе платья. А я… не могу оторвать от сводной сестры глаз.
– Ну, ты и урод!
Подбегает ко мне Сашка, выплевывая ругательства, дышит часто, а меня штормит от ее злости. Ведет, как пьяного матроса на качающейся палубе. Колошматит, как в жесточайшей лихорадке.
И я сразу перенимаю ее воинственный настрой, перехватываю запястья до того, как Баринова отвесит мне звонкого леща, и жестко сжимаю нежную кожу. Проваливаюсь в какой-то сумасшедший водоворот из ненависти и притяжения и с трудом выплываю на поверхность, приходя в себя от сдавленного.
– Ай!
– Извини…
Значительно ослабляю захват, ругая себя за то, что мог оставить синяки, и не успеваю ничего сказать прежде, чем в спину врезается властное.
– Матвей! Александра! Да сколько вас ждать можно?!
Опускаю руки, разбивая наш с Сашкой телесный контакт, и оборачиваюсь, сталкиваясь нос к носу с явно недовольным нами отцом. Его подбородок высоко вздернут, губы поджаты, ноздри яростно раздуваются. А выпирающая на лбу вена выдает крайнюю степень недовольства. И, будь я проклят, если его раздражение не доставляет мне удовольствия.
– Идем.
– Извините, Сергей Федорович. Меня на кафедре задержали, а потом таксист кругами возил…
Лепечет позади сводная сестра, а я отчетливо слышу, как в ее голосе звенит обида. На короткое мгновение цепляет какие-то струны, царапает растрепанные нервы и скоропалительно меркнет на фоне торжественной музыки, долбящей в барабанные перепонки.
А дальше я и вовсе теряю нить происходящего, потому что перед глазами мелькают кадры с пылящегося в нижнем ящике стола старого диска. Другая свадьба. Уютная маленькая беседка под кроной деревьев. Лебеди, скользящие по водной глади озера. И парень с девушкой, обещавшие вместе и в горе, и в радости…
Пустые слова. Рассыпавшиеся в прах звуки.
– Дорогие супруги. Сегодня вам вручается ваш первый семейный документ – свидетельство о заключении брака.
Выныриваю из липкого марева прошлого, когда к отцу перекочевывает отпечатанный на гербовой бумаге бланк, выдавливаю из себя неразборчивое поздравление и стойко терплю полчаса, пока нанятый за бешеные бабки фотограф старается запечатлеть счастье семьи Зиминых. И отчего-то не возмущаюсь, когда этот папарацци в смешных клетчатых штанах и свободном бежевом свитере просит меня обнять сводную сестру.
С кривой ухмылкой я кладу ладонь на ее тонкую талию, уничтожаю разделяющие нас сантиметры и уверенно прижимаю девчонку к себе, захлебываясь ароматом лайма и перечной мяты. Штырит не по-детски. А еще отвлекает ровно настолько, чтобы пережить этот пафосный фарс, утрамбовать свою задницу в батин джип и без единого пререкания доехать до ресторана.
– За нас, Вера! За новую жизнь! – дорвавшись до менее формальной обстановки, расстегивает верхние пуговицы своей рубашки отец и поднимает бокал искрящегося шампанского.
Гордится собой. Красуется. А я в очередной раз задумываюсь, что ему стоило пойти в политику. Манипулировать людьми, раздавать иллюзорные авансы и очаровывать электорат запутанными речами.
Какое-то время я увлеченно представляю предвыборные плакаты с фоткой бати и с азартом кидаю вымышленные дротики прямо ему в лоб, поэтому прогнозируемо пропускаю прилетающую от Веры Викторовны подачу.
Нарочно роняю на пол вилку и наклоняюсь, утягивая за собой под стол Сашку.
– Че они хотят?
– Ты издеваешься, Матвей?
– Ну?
– Мама спросила, справимся ли мы сами, пока они будут в свадебном путешествии.
Точно. Неделя в Праге.
Подцепив столовый прибор, я возвращаюсь в прежнее положение и расплываюсь в лучезарной улыбке. Напоминание о том, что мы с Сашкой будем семь дней одни крепче любого алкоголя бьет в башку и заставляет уверять мачеху, что все будет в порядке. Мы не разнесем по кирпичику дом, не спалим кухню и не засорим канализацию.
Быть может, устроим вечеринку…
– Мы не доставим проблем.
Произношу с напускной убежденностью и, поймав скептический взгляд отца, сваливаю на улицу, чтобы проветрить мозги и глотнуть свежего воздуха. Вальяжно прислоняюсь к перилам и вряд ли жду, что из-за угла вывернет ярко-оранжевый Марковник* (прим. Авт. – Тойота Марк 2).
– Ты, конечно, не невеста. Но не хрен тебе киснуть на этой свадьбе.
Паркуется в пяти метрах от меня до неприличия воодушевленный Крест и нетерпеливо тарабанит длинными пальцами по оплетке руля. Заливает в себя любимую виноградную газировку и молнией срывается с места, стоит мне запрыгнуть на пассажирское сиденье.
– Прости, брат. Я, правда, старался.
– Что старался?
Совсем не врубаюсь, о чем идет речь и нуждаюсь в пояснении, кайфуя от ветра, шумящего в ушах, и прохлады, затопившей салон.
– Чтобы сеструха твоя в ЗАГС опоздала. На кафедре ее закрыл, но там Латыпов не вовремя приперся…
Начинает в красках расписывать свой подвиг Игнат, а у меня в сознании только кромешная тишина и вспыхивающие и затухающие разноцветные пятна. Еще неделю назад я мечтал собственноручно собрать Сашкин чемодан и отправить ее далеко за МКАД. Вычеркнуть из своих будней, стереть любое напоминание о них с матерью, сжечь ее вещи. Еще неделю назад я бы высмеял любого, кто посмел бы предположить, что я неравнодушен к Бариновой. А теперь…
А теперь я совсем не хочу от нее избавляться. Только откуда об этих переменах знать другу, если я только что себе в них признался?
Глава 22
Саша
– Так, блинчики, котлеты, макароны по-флотски в холодильнике…
Начинает торопливо перечислять мама, а я едва удерживаюсь от того, чтобы не схватиться за голову. Вот уже добрых двадцать минут мы с Матвеем слушаем подробный инструктаж на тему выживания в доме в отсутствие родителей и никак не можем выпроводить их в аэропорт.
У ног Сергея Федоровича покоятся два небольших чемодана – строгий стальной и желтый в розовый цветочек. Ладонь Мота расслабленно лежит у меня на плече, и со стороны мы кажемся эдакой образцовой семьей с обложки глянцевого журнала, рекламирующей какую-нибудь туристическую фирму.
– Мам, нам не пять лет. От голода не умрем, в крайнем случае, закажем пиццу.
– Ребята и, правда, взрослые, справятся. А мы уже опаздываем на регистрацию.
Вопреки моим ожиданиям, Зимин-старший охотно поддерживает мой бурный протест и первым скрывается внутри здания, с легкостью катя за собой чемоданы. Мама же сначала целует меня в щеку, гладит застывшего Матвея по волосам и со счастливой улыбкой устремляется вслед за законным супругом.
– Ну, что. Пока, Мот.
Прощаюсь со сводным братом, намереваясь от него улизнуть, когда родительские фигуры исчезают за стеклянными дверями. Но жесткие пальцы ловко ловят меня за капюшон черной с карманами толстовки, возвращая обратно и заставляя чувствовать себя отвратительно беспомощной и жалкой.
– Куда собралась?
– На такси.
Пищу едва слышно осипшим голосом и не могу понять, почему каждый раз теряюсь перед Зиминым-младшим. Мимо деловито снуют люди, мамаша в жутком ярко-малиновом костюме тащит за собой орущего мальчика лет четырех-пяти, что-то кричит высунувшийся в окно поддержанного Фольксвагена водитель, а я намертво приклеиваюсь к клочку тротуара и считаю удары сердца, пока Матвей прижимает меня к своей груди.
– Как ты меня достала, Саша…
Выдыхает в макушку негромко и совсем не зло, я же захлебываюсь от возмущения и едва могу выдавить из себя шипяще-свистящее.
– Я?!
– Ты.
Спокойно соглашается Мот и, ничего не говоря, отпускает мой капюшон. Скользит ладонью по