предплечью и, в конце концов, устраивает ладонь у меня на талии, подталкивая вперед и вынуждая сдвинуться с места. Как самый настоящий цербер, контролирует мои рваные шаги и буквально заталкивает в припаркованную на платной стоянке бэху.
И замолкает, не проронив ни слова всю дорогу, пока я перебираю в памяти события вчерашнего дня. Выходку Крестовского, заступничество Латыпова, промчавшуюся неясным пятном свадебную церемонию и ужин, с которого сводный брат нагло свалил, никого не предупредив.
А, может, он и не имеет никакого отношения к тому, что Игнат запер меня на кафедре? Обычно Зимин действует прямолинейно и с легкостью признается в своих проступках, не то что сейчас…
С этими мыслями я окидываю мужественный профиль Зимина из-под полуопущенных ресниц и поспешно отвожу взгляд, стоит Матвею затормозить на светофоре и резко повернуться ко мне. Кожа горит от его пристального внимания, а низ живота сводит почти уже привычной судорогой. Интересно, я когда-нибудь перестану так на него реагировать, а?
Впиваюсь ногтями в кожаное сидение и начинаю складывать в уме четырехзначные числа – все, лишь бы не зацикливаться на странно-неправильных ощущениях, которые вызывает у меня Мот. Не без труда справляюсь с этой задачей и с облегчением выпускаю из легких воздух, когда мы без приключений добираемся до ворот особняка.
Спешу как можно скорее выбраться из ставшего невероятно тесным салона и чудом не спотыкаюсь, вываливаясь из авто. Неуклюже копошусь в карманах толстовки, с пятого раза отпираю замок и сквозняком влетаю во двор, на минуту стопорясь, когда в спину ударяется безапелляционное.
– Вернусь поздно.
Не засыпаю сводного брата вопросами, хоть внутри и умираю от желания выяснить, где он собирается проводить время и с кем. Борюсь с любопытной девчонкой, живущей внутри меня, и выхожу из схватки победительницей, не оборачиваясь назад. Недолго вслушиваюсь в визг шин позади прежде, чем забить на разрастающуюся в груди пустоту и, наконец-то, шагнуть вперед.
Как минимум, до вечера весь дом в моем распоряжении. Это ли не счастье?
– Привет, Ириш.
Недолго перебираю всех знакомых в Москве, отбрасываю несколько совсем уж неподходящих вариантов, вроде переехавшей в столицу беременной одноклассницы и бывшего соседа по лестничной клетке в Ельце, с которым мы едва перебросились парой фраз. И все-таки звоню Зайцевой, потому что отчаянно нуждаюсь в простом человеческом общении и, как самая обычная студентка, хочу зависнуть в кино, кафе или даже клубе в компании подружки.
– Привет, Саша. Тебя можно поздравить?
– С чем?
– Ну, вы с Мотом официально породнились. И как оно? Рядом с богатым мальчиком?
Ровно в эту секунду, когда разбираю Иркины интонации на составляющие, жалею о своем решении ей набрать. Безошибочно считываю режущий по нервам едкий сарказм, беззастенчивое любопытство и жажду получить «горячие» новости из первых уст. И будто бы возвращаюсь на несколько лет назад, в свой девятый класс, где каждый обсуждал каждого, без зазрения совести сливал чужие секреты в сеть и не гнушался вообще никакими методами, чтобы утопить ближнего.
– Нормально, Ир. Нормально.
Мигом растеряв весь пыл, я на автомате добредаю до ванной, открываю кран и подставляю запястья под холодную воду, прижимая телефон плечом к уху. Ледяные капли, ползущие по коже, отрезвляют, разносят стужу по крови и дарят крупицы такого необходимого покоя.
– Ну, рассказывай! Сколько спален во дворце у Зиминых? Много машин в гараже? И джакузи, наверное, есть?
Захлебывается от восторга Зайцева, пока я бьюсь лбом о зеркало в самой обычной раме. Тот факт, что сокурсникам я интересна лишь как приложение к Матвею, больно ударяет по моему самолюбию и заставляет стремительно комкать с самого начала свернувшую не в то русло беседу.
– В другой раз как-нибудь обсудим. Извини, мне бежать надо.
Ровным голосом отсекаю не нужную связь и отправляю телефон в беззвучный режим до того, как Ирка надумает перезвонить. Избавляюсь от одежды, оставляя ее лежать бесформенной кучей на полу, и забираюсь в душевую кабину, чтобы смыть с себя легкую тоску по нормальной дружбе.
На какое-то время растворяюсь в колючих струях горячей воды, плыву по течению, расслабляюсь. Сплетаюсь со стихией воедино и чувствую, как начинает рассасываться ком из обид и противоречий. Рисую на запотевших стенках сердечки и бабочек и очень надеюсь, что это было мое последнее разочарование. Хочется чего-то верного, настоящего, искреннего…
Полностью разомлев, заканчиваю с банными процедурами, заворачиваюсь в полотенце и направляюсь в кухню прямо в таком виде. Напеваю под нос «Ты Венера, я Юпитер, ты Москва, я Питер», ныряю в холодильник за упаковкой апельсинового сока и судорожно вздрагиваю, когда в затылок врезается чужое горячее дыхание.
– Мне тоже налей.
– Ты сказал, что будешь поздно.
– Передумал.
Перекидываемся с Матвеем короткими прерывистыми фразами и синхронно замолкаем. Погрузившись в манящий комфорт одиночества, я пропустила возвращение сводного брата и теперь стою к нему спиной в несчастном куске ткани, не достающем мне до колен, и дрожу, как осиновый лист на ветру. То ли от того, что стекающие с волос капли воды холодят кожу между лопаток. То ли от того, что Мот придвигается ближе и обхватывает пальцами мою шею…
Глава 23
Саша
Вылетаю в какую-то другую Вселенную от его требовательных прикосновений. Выпускаю тетра пак из рук. Не слышу приглушенного стука.
А царящая в помещении темнота все только усугубляет. Будоражит взбесившееся воображение и неумолимо стирает грань между дозволенным и запрещенным. Мы оба знаем, что никто нас не потревожит и не нарушит это невыносимое уединение, отчего градус искрящего между нами напряжения подскакивает до предела.
– Ты пахнешь лимоном и … мятой?
Тихо произносит Матвей прежде, чем наклониться и уткнуться носом мне в ключицу. А меня от этого простого движения и его чувственного хриплого шепота начинает буквально колошматить. Думаю, что произойдет раньше: я свалюсь в обморок или мое тело лишится оболочки и расколется на бессчетное число атомов?
– Мой любимый гель для душа…
Скриплю, как несмазанные петли старой калитки на даче у бабушки, и закрываю глаза, погружаясь в абсолютную черноту. Здесь мое шумное надсадное дыхание звучит громче, сказанные сводным братом слова приобретают двойное дно, касания воспринимаются намного острее. И я ясно отдаю себе отчет в том, что не буду сопротивляться, если Зимин сорвет с меня полотенце…
Сейчас я жду от него чего угодно. Что он грубо притиснет меня к холодильнику. Или резким движением впечатает в столешницу. Но я вряд ли могу угадать, что Матвей разорвет наш контакт, порывисто отшатнется и сипло выдавит сквозь зубы.
– Иди к себе Саша.
– Что?
Туплю дико, не разобрав толком смысл брошенной Мотом фразы. Поджимаю пальцы ног и не делаю ни шага, заливаясь лихорадочным румянцем, который надежно маскирует раскинувшийся между нами мрак.
– К себе говорю, иди. Живо!
Грохочет Матвей и поспешно меня огибает, стараясь не втягивать отравленный моим запахом воздух. Засовывает голову в раковину и стоит неподвижно минут пять, пока ледяные струи стекают по его затылку и шее.
– Живо, я сказал! И дверь, на хрен, свою закрой!
Выпрямляется, выключает кран и орет, как будто я виновата в накатившем на него безумии. Поведением своим необъяснимым вынуждает, в конце концов, развернуться на пятках и бежать с места не случившейся катастрофы. Перепрыгивать через несколько ступеней, глотать ударными дозами адреналин и придерживать трясущимися руками норовящее соскользнуть полотенце.
И я вваливаюсь к себе в спальню, задыхаясь от этой внезапной гонки. Трусливо запираюсь изнутри и, как сломанная кукла, сползаю вниз по стене. Царапаю ногтями ковер и широко раскрываю рот, усилием воли заталкивая в легкие кислород.
Тело наливается тяжестью, к лодыжкам словно привязали пудовые гири, а запястья сковали невидимые цепи. И я не знаю, что делать с затапливающими меня эмоциями. Как избавиться от покалывания под ребрами? Как утихомирить сердце, грозящее пробить грудную клетку? Как вытравить из головы поселившийся там голос Матвея?
– Саш…
Не сразу соображаю, что звук доносится из-за закрытой двери, а не существует в моих больных фантазиях. Ползу на коленях к просачивающейся в щель полоске света, но так и не поднимаюсь на ноги. Не решаюсь столкнуться с Мотом лицом к лицу, прислоняюсь щекой к разделяющей нас преграде и извлекаю из себя со свистом.
– Что?
– Не планировал тебя напугать… завтра у нас вечеринка…
Недолго мнется в коридоре Зимин и отправляется к себе, я же какое-то время сижу на корточках, катая на языке пресловутое «ве-че-рин-ка». Сомневаюсь, что из его затеи получится что-то хорошее, но держу неутешительные выкладки при себе, потому что во мне слишком мало смелости, чтобы спорить со сводным братом и требовать от него отменить тусу.
По своей природе я не конфликтный человек, чаще идущий на компромиссы и избегающий ожесточенного противостояния. Я скорее промолчу в ответ на хамство продавца в магазине и не буду ругаться в больнице с наглецом, пролезшим без очереди. Вот и сейчас мне проще перетащить свое уставшее туловище на кровать, соорудить вокруг себя плотный кокон из одеяла и притвориться, что все в полном порядке. Нежели с пеной у рта доказывать Моту, что завтра произойдет какая-нибудь дичь.
Наутро я так же не изменяю выбранной тактике, рассеянно обжариваю на сковородке помидоры и заливаю их омлетом, пока Матвей с видом победителя расхаживает по кухне без футболки. Серые спортивные штаны свободно болтаются на его бедрах, и я, как самая настоящая дура и пустоголовая фанатка, залипаю сначала на впадинах на его пояснице, а потом на рельефном прессе. Так что мой нездоровый интерес не остается без должного внимания.
– Нравится?
Проследив направление моего взгляда, самодовольно хмыкает Зимин и будит во мне желание стукнуть его деревянной лопаткой по лбу. Только вместо активных боевых действий я отворачиваюсь к плите и негромко бурчу себе под нос.