– Видит бог, я не хотел бы вникать в детали, но что сделано, то сделано, и теперь приходится расплачиваться. Вы с Уинни отправитесь в Эссекс сразу же после бала. Я поговорю с Ратледжем. Специальное разрешение будет уже готово.
До Фредди наконец дошел смысл сказанного, и, вцепившись в подлокотники кресла, она в истерике выкрикнула:
– Нет! Он не хочет меня, Эллиот! Зачем его заставлять? По правде говоря, ты даже меня не можешь заставить.
– Не могу?.. – переспросил Раннок убийственно спокойным тоном.
Пальчики Эви впились в колено мужа, и он осекся, зато Фредди было уже не остановить.
– У тебя есть внебрачный ребенок! Ты не был святым! Так почему ты решил, что можешь указывать мне, как я должна прожить свою жизнь?
Раннок опешил, но все же проворчал:
– Но я, черт возьми, мужчина. Общество позволяет нам некоторые вольности. И хотя я всем сердцем люблю Зою, меня совсем не радуют обстоятельства ее рождения. Моя дочь страдает из-за моего легкомыслия, вынужденная нести тяжелый крест незаконнорожденной. Ты прекрасно знаешь, что это такое.
Эви опять наклонилась к кузине:
– Захочешь ли ты, чтобы и твой ребенок пережил то, что пришлось пережить тебе, дорогая? В Англии очень большую роль играет общественное мнение, и тебе это известно не хуже, чем мне.
Из глаз Фредерики покатились слезы, прокладывая дорожки по щекам, и она едва слышно проговорила:
– О да, я знаю, поэтому прошу вас: отправьте меня куда-нибудь подальше, например, на родину, в Фигейро. Законность не имеет там особого значения, и никому нет дела, в браке ты рожден или нет.
Эви отпрянула, как будто ее ударили:
– Ах, Фредди, неужели ты считаешь, что мы были неправы, оставив тебя здесь? Это было сделано исключительно в твоих интересах…
– Довольно! – остановил ее Раннок. – Фредди сама не знает, что говорит. О возвращении в Португалию не может быть и речи.
– Но почему? – в отчаянии выкрикнула Фредерика.
Раннок вскочил с кресла.
– Если ты еще не слышала, то могу сказать: на твоей родине опять идет война. – Он говорил резко, не скрывая ярости. – Кровавая гражданская война, которая едва ли скоро закончится. Как и во время твоего рождения, в Португалии сейчас отсутствует стабильность и безопасность. Именно поэтому офицеры, товарищи твоего отца, и вывезли тебя из этого ада. И именно поэтому ты останешься под моей защитой по меньшей мере до своего замужества. Ясно?
В этот момент открылась дверь, в комнату вошел Гас и, поклонившись, объяснил свое вторжение:
– Я прошу прощения, но хотелось бы кое-что взять… Силы небесные! Что случилось с Георгом?
– Он упал, – буркнул Раннок.
– Что, через окно? – Гас хохотнул, что было весьма неразумно с его стороны. – Все это не менее странно, чем поведение Маклауда! Вы видели, с чем он ходит по дому? На серебряном подносе, словно утренняя почта, у него лежит нож и аккуратно сложенный кнут.
Эллиот встал и непринужденно повернулся к нему:
– Он выполняет мое распоряжение, хотя я пока не уверен, что найду применение этим предметам.
Гас удивленно заморгал:
– Извините, не понял, сэр?
– Фредди, выйди! – рявкнул маркиз. – А ты, Гас, садись, надо поговорить.
Это была уже не просьба, и Фредерика обрадовалась возможности удалиться. Когда она поднялась, Гас заметил ее опухшие от слез глаза, а когда ушла, с печальным сочувствием спросил:
– Что, черт возьми, произошло с Фредди?
Эллиот все в той же воинственной позе: широко расставив ноги, скрестив на груди руки, – прошипел сквозь стиснутые зубы:
– Она ждет ребенка.
– Господь милосердный! – изумился Гас. – Ты, должно быть, шутишь?
– Напротив, серьезен, как никогда, – буркнул Раннок. – И я считаю, что это произошло по твоей вине.
Гас, совершенно ошарашенный, аж подскочил в кресле:
– Что вы такое говорите, сэр? Я воспринимаю это как оскорбление! Как вам в голову могло такое прийти? Это… это возмутительно!
– Ох, Гас, – устало вздохнула Эви, – он не это имел в виду.
Раннок сел и в упор уставился на кузена. В воздухе повисло тяжелое молчание.
– Что действительно возмутительно, скажу я тебе, так это то, что невинная девочка оказалась беззащитной под крышей собственного дома, – заявил наконец маркиз. – По твоей вине мы все попали в эту историю, и теперь я подумываю, не заставить ли жениться на ней тебя.
– Не слишком ли сурово, сэр? – возмутился Гас. – Я не имел к этому никакого отношения, но готов пристрелить мерзавца, который это сделал!
Раннок прищурился и мрачно пробурчал:
– В таком случае заручись Божьей помощью, потому что стреляет он практически без промаха.
Эви поднесла руку ко лбу, как будто у нее разболелась голова, и прояснила ситуацию:
– Отец ребенка – Ратледж.
Гас изумленно взглянул на нее и переспросил:
– Ратледж? Ушам своим не верю… Наш старина Бентли, гулена, каких мало, и… Фредди?
Раннок опять вскочил с кресла:
– Именно! А теперь она заявляет, что не хочет выходить за него замуж.
– Здесь что-то не то, – с сомнением произнес Гас. – Он хоть и распутник, но никогда не сделал бы ничего подобного.
На лице Раннока застыло страдальческое выражение.
– Тем не менее он это сделал, – скривившись, заявил Раннок. – И теперь, черт возьми, я намерен приволочь его сюда, даже если придется приставить нож к горлу! Я должен заставить его выполнить свой долг по отношению к этому ребенку. Я не могу выносить ее слез. Она говорит, что муж из него никудышный, и я не могу с ней не согласиться. Но что делать? Боже мой, Гас, ты хоть понимаешь, что мне не терпится убить этого мерзавца?
Эви подошла к мужу и потребовала:
– Сядь, дорогой. Мы сейчас должны думать о Фредди и о том, каким образом свести ущерб к минимуму.
– Хотел бы я знать, как, – пробормотал Раннок.
Эви принялась, расхаживая по комнате, излагать свои соображения.
– Фредерика попросила, чтобы ее отослали отсюда. Сама я не приняла бы такого решения, но многое говорит в его пользу. Пожалуй, мы смогли бы пойти на одну уловку. Что, если мы отошлем Фредерику во Фландрию? Там по крайней мере безопасно. Дядюшка Питер позаботится о девочке, к тому же там у нас много преданных друзей. И дом моих родителей в данный момент пустует.
– В чем же уловка? – не понял Раннок.
– А в Лондоне мы распустим слух, будто она помолвлена с иностранцем и уезжает, чтобы выйти за него замуж на континенте.
– У нас нет такой родни, – с сомнением сказал Раннок.
Эви пожала плечами:
– Ну, скажем, за какого-то дальнего кузена. Или за старого друга семьи. Мы будем говорить уклончиво, давая понять, что познакомились они, когда мы были за границей.
Гас вздохнул с облегчением:
– Думаю, это хорошая мысль.
– Уинни и Майкл могли бы на пару недель взять с собой Фредди в Брюгге якобы для того, чтобы окончательно утрясти детали бракосочетания, – предложила Эви. – А потом, как только закончится сезон Зои, к ним могли бы присоединиться и все остальные.
Раннок покачал головой:
– Эви, любовь моя, слухов не избежать, как только она вернется с младенцем на руках, но без мужа.
Эви печально взглянула на мужа:
– Фредди не сможет сюда вернуться. А если вернется, то не сразу. Я ее, конечно, не оставлю до тех пор, пока не родится ребенок, да и потом буду приезжать к ней, как только смогу. А через год-другой мы сможем распустить слух, что ее муж погиб в какой-нибудь катастрофе, и она станет молодой вдовой.
Гасу эта затея, кажется, пришлась по душе.
– И тогда безутешная вдова сможет вернуться к своей семье. Это не лишено здравого смысла.
Раннок кисло улыбнулся обоим, но все же согласился:
– Можно попробовать. Но это лишит ее последней надежды сделать хорошую партию.
Лицо Эви опечалилось.
– Да уж. Одно дело заткнуть рты сплетникам, и совсем другое – обмануть потенциального супруга. Впрочем, кому придет в голову задавать лишние вопросы?
– Уж конечно, не Ратледжу, – горько рассмеялся Гас.
Раннок презрительно фыркнул:
– Скорее он будет вне себя от радости, когда узнает, что мы не потащим его, связанного по рукам и ногам, к алтарю. И я не сомневаюсь, что этот негодяй никогда больше не появится на пороге нашего дома.
Глава 6
Более тридцати лет брокерская фирма «Гольдштейн и Стоддард» была расположена на расстоянии плевка от Королевской биржи и Английского банка, в самом центре лондонского финансового района, который так же отличается от Мейфэра, как мел от сыра. В Сити улицы носили основательные, без излишних украшательств названия, напоминавшие об их прежнем предназначении: Корнхилл[3], Треднидл[4], Полтри[5], а также брокерский рай – Эксчейндж-Элли[6]. Контора Стоддарда находилась на Ломбард-стрит, названной так в честь ее первых обитателей, ломбардских ростовщиков, которые появились там в XIII веке и постепенно не только сильно разбогатели сами, но и позволили разбогатеть некоторым другим счастливчикам.
Теперь в Сити крайне редко осуществлялись сделки с зерновыми или домашней птицей, однако на Ломбардстрит мало что изменилось. Старый Гольдштейн давно умер, но по мраморным ступенькам лестницы в контору поднимались, сменяя один другого, способные Стоддарды, последний из которых, Игнатиус, с голосом, подобным скрежету металлической мочалки для чистки кастрюль, обладал не традиционным ангельским зеленым большим пальцем[7], а кое-чем получше – указательным пальцем из чистого золота. В этот момент Стоддард, этим самым указательным пальцем пересчитав пачку банкнот, проскрипел, обращаясь к джентльмену, сидевшему возле его стола:
– Да-да, все правильно, ровно три тысячи.
Неуловимым профессиональным жестом он выровнял деньги в пачке, хлопнув о крышку стола, и передал их клерку, стоявшему рядом: