– Насколько я знаю, этот день проклинают многие, но на сей раз ты выбрал не ту жертву. А теперь убирайся из моего дома и считай, что тебе повезло: я не прострелил тебе колени.
Но Ратледж, к его удивлению, и бровью не повел – опять опершись на крышку стола, наклонился к нему и, зло глядя в лицо, потребовал:
– Нет, Раннок, ты заставишь девушку спуститься сюда и объяснишь, в чем заключается ее долг. Я уже послал за священником. Ты меня слышишь? Да, я не безгрешен, но знаю законы этой страны, как знаю и то, что она носит моего ребенка. И я буду судиться за свои права, пока ад не обледенеет. Не забудь, что это Англия, а не твоя забытая Богом каледонская[10] глухомань.
– Браво! – Кто-то возле двери тихо зааплодировал. – Сразу чувствуется, что говорит человек, хотя бы поверхностно знакомый с юрисдикцией.
Раннок бросил взгляд через широкое плечо Ратледжа. В дверях стоял Гас Уэйден.
– Кстати, Эллиот, – сухо добавил Гас, – там по лестнице поднимается кузен твоей супруги, причем держится так, словно его послал сюда сам Всевышний. А что касается тебя, старый дружище, – переключил он внимание на Ратледжа, – то я с нетерпением жду удобного момента, когда смогу несколько подправить твою смазливую физиономию.
Не успел Ратледж ответить, как позади Гаса появился священник в черной сутане. С напряженной улыбкой Гас вошел в комнату, пропустив преподобного Коула Амхерста с касторовой шляпой в руках. Трудно было поверить, что этот высокий, уверенный в себе спокойный джентльмен приходится отчимом такому молодому шалопаю, как лорд Роберт Роленд. Еще более удивительно, что он был родственником Раннока по линии его жены. Но викарий был и тем и другим, хотя многие могли бы сказать, что ему здорово не повезло.
Раннок вышел из-за стола и проворчал:
– Черт тебя побери, Коул, и ты здесь! Похоже, вся семья ополчилась против меня! Разве мало крестов мне приходится нести?
Викарий чуть заметно улыбнулся и тихо заметил:
– Господь никогда не взваливает на нас больше, чем мы можем вынести, Эллиот. Молись, чтобы тебе было послано терпение, и все твои ноши окажутся сразу легче.
– Терпение? – взревел Раннок так, что вздулись вены на висках.
Глаза викария весело блеснули, и он перевел взгляд на Ратледжа:
– Я оказал тебе услугу и уговорил епископа, Бентли, причем в самое неудачное время, а теперь ты окажи мне услугу и позволь поговорить с милордом с глазу на глаз.
Как только оба молодых человека ушли, Амхерст положил шляпу на краешек стола и спросил, снимая с рук перчатки и бросая их рядом со шляпой:
– То, что утверждает Бентли, правда?
– Правда, черт бы его побрал! – Раннок опустился в кресло и жестом указал в сторону подноса с кофе. – Не желаешь?
Викарий не двинулся с места:
– Она носит его ребенка?
Раннок, стиснув зубы, кивнул:
– Хотя мне кажется, она не такая дурочка, чтобы сказать ему об этом.
– И все же ты намерен выдать девушку замуж за кого-то другого? – печально спросил Амхерст. – Послушай, Эллиот, разумно ли это?
Раннок взъерошил пальцами волосы и признался:
– Это всего лишь уловка. Фредди заупрямилась и заявила, что не хочет замуж за Ратледжа. Я тоже не хотел бы видеть ее связанной на всю жизнь с этим типом. Оставалось лишь увезти ее отсюда под каким-нибудь предлогом. Она всегда была хорошей девочкой, и я люблю ее как собственную дочь.
Амхерст подошел к чайному столику, налил себе чашечку кофе и, возвращаясь на свое место, заключил:
– Боюсь, что Ратледж прав, Эллиот. В глазах церкви они должны пожениться. Он может осуществить свою угрозу и обратиться в центральный суд. Конечно, это все без толку, но грязи будет предостаточно. Однако если вы пожелаете предъявить Ратледжу кое-какие весьма неприятные обвинения – ты понимаешь, что я имею в виду, – и передать его в руки закона, то вполне можете выиграть дело. Но для этого потребуется свидетельство Фредерики. Вам придется убедить ее выдвинуть против него обвинение.
Раннок долго смотрел в пустую чашку. Фредерика с самого начала не отрицала, что все происходило с ее согласия, так что ее наивность несколько преувеличена. Как бы им ни хотелось во всем обвинить Ратледжа, это, черт возьми, было не так!
– Я понимаю, к чему ты клонишь, – проворчал Раннок, – но Ратледж – распутник и мерзавец.
– Ах, Эллиот, Эллиот, – пробормотал викарий, помешивая ложечкой кофе. – В молодости мы все вряд ли лучше, чем о нас думают окружающие, ты же знаешь. К тому же он далеко не юнец и мне даже нравится.
– Вот как? – недовольно проворчал Раннок.
Амхерст усмехнулся:
– Да, представь себе, и Фредерике, кстати, тоже, если не сказать – больше, чем нравится, иначе она никогда не поступила бы так. Ты ведь знаешь, что по молодости мы все совершаем легкомысленные поступки.
– С этим не поспоришь. А скажи-ка мне, что ты о нем знаешь.
Викарий чуть помедлил, потом заговорил:
– В прошлом был случай, когда Ратледж очень меня выручил. Если тебе нужны подробности, можешь расспросить об этом мою жену.
Раннок догадался, что, наверное, удалось предотвратить какой-то скандал:
– Что-нибудь с Робертом, да?
Амхерст кивнул:
– И Ратледж, хотя все ожидали другого, показал себя самым преданным другом, пусть даже Роберт этого не заслуживал. А это, Эллиот, говорит о зрелости человека.
Раннок взял со стола одно из перьев и принялся вертеть в пальцах.
– Ты считаешь, что он будет Фредди хорошим мужем?
Викарий ответил с улыбкой:
– Это одному богу известно. Однако вспомни, что сказал Эразм[11]: уж лучше дьявол знакомый, чем тот, которого не знаешь. Какое ее ждет будущее, если она не выйдет за него замуж?
Раннок оттолкнул пустую чашку:
– Не знаю.
– То-то и оно! Мир жесток, Эллиот, и мы не всегда можем защитить от него своих детей. Ратледж по крайней мере из уважаемой семьи. Я считаю его брата, лорда Трейхорна, своим добрым другом. Если вдруг – заметь, я говорю «если» – он не будет как следует заботиться о Фредерике, можно быть уверенным, что о ней позаботится его семья. Так что молитвенник лежит у меня в кармане, и я поддерживаю кандидатуру Бентли Ратледжа. Что скажешь ты?
Раннок некоторое время сидел не двигаясь, потом с решимостью уверенного в себе, слегка надменного вельможи вскочил со стула и бросил через плечо:
– Жди здесь. Мне нужно поговорить со своей женой.
В конце концов Амхерст одержал верх над маркизом Ранноком, да и жена его поддержала мудрые доводы викария. Однако – и леди Раннок особенно настойчиво подчеркнула это – решающее слово в вопросе о браке должно принадлежать Фредерике. Они уже пообещали ей один вариант решения и теперь не могли просто так взять свои слова назад.
Маркизу опять пришлось встретиться со «знакомым дьяволом» и, взяв себя в руки, поведать ему о чувствах Фредерики. Потом Раннок вместе с женой отправился в музыкальную комнату и сообщил подопечной об изменении своего решения. Юная леди этому не обрадовалась, но тем не менее полчаса спустя Бентли жестом пригласили в музыкальную комнату, а викарий, чтобы приободрить, подтолкнул его в спину.
Когда он вошел в комнату, Фредди сидела за фортепьяно, подбирая одним пальцем какую-то грустную мелодию, и вовсе не походила на женщину, которая ждет ребенка. Это была обычная Фредди, с чернильно-черными волосами, собранными в элегантный пучок, с четко очерченными прекрасными бровями. При виде его они взлетели вверх, и она встала с табурета – олицетворение нежной экзотической красоты.
– Доброе утро, Фредерика, – произнес он спокойно и уверенно.
Фредди явно нервничала, судя по торопливому реверансу.
– Спасибо, что пришел, Ратледж, – проговорила она сухо. – Боюсь, что Эллиот не смог донести до тебя мою точку зрения.
Ага, значит, она намерена начисто все отрицать.
– Твою точку зрения? – склонив голову к плечу, переспросил Бентли.
Она быстро пересекла комнату и подошла к нему:
– Очень мило, что ты сделал мне предложение, но, уверяю, в этом нет необходимости.
– А я думаю иначе, поскольку ты носишь моего ребенка.
Она чуть заметно улыбнулась:
– Уж мне ли не знать: большую часть утра меня… Впрочем, не будем об этом.
Бентли встревожился и, коснувшись ее локтя, спросил:
– Фредди, ты плохо себя чувствуешь? Может, послать за доктором?
На ее лице опять появилась та самая горькая улыбка, которой, ему казалось, он будет теперь всегда бояться.
– Спасибо, но и в этом тоже нет необходимости, – махнула она рукой и отошла от него. – Возможно, ты не в курсе, но в моей родной стране ребенок, рожденный вне брака, не покрывает позором его мать, и как только проклятая гражданская война закончится…
Тон ее не понравился Бентли, и он прервал ее:
– Довольно, Фредди! Я уже слышал это от Раннока, так что нет смысла повторять. Ты не бежишь во Фландрию, не возвращаешься в Португалию и ни за кого там не выходишь замуж, в чем хотела меня убедить. Только зачем?
Ее глаза вспыхнули гневом.
– Какое тебе дело? Ты мне не хозяин, чтобы командовать!
Бентли почувствовал, как в жилах закипает кровь. Нет, видимо, убедить ее не удастся, так что придется перейти к крайним мерам.
– Возможно, опекун недостаточно четко изложил тебе мою точку зрения, – процедил он, с трудом сдерживая гнев. – Поскольку ты носишь моего ребенка, тебе не удастся покинуть Англию, а если надеешься на это, то тебя, черт возьми, ждет глубокое разочарование.
Фредди застыла на месте и прошипела:
– Что я слышу? Неужели угрозу?
Он увидел, как под голубым шелком утреннего платья задрожали от гнева ее плечи, и решительно заявил:
– Это мой ребенок, Фредерика, и я намерен заботиться о нем. И не вздумай встать на моем пути.
Карие глаза насмешливо взглянули на него, и Фредди сердито фыркнула: