– Миссис Ратледж, не соблаговолите ли исполнить супружеский долг и помочь мне снять сюртук?
Фредерика сразу подошла к нему, и ее руки скользнули под ткань сюртука к его плечам. Большую часть долгого дня он провел в седле, и от него пахло лошадью, потом и еще чем-то, присущим только ему. Он повернулся, высвободил руки из рукавов, и на нее пахнуло теплом его тела. Фредерике не раз приходилось видеть мужчин без одежды, но никто не производил на нее такого впечатления. Широкоплечий, высокий, с темными, чуть длинноватыми волосами, загибавшимися у воротника, в белоснежной батистовой сорочке, он был неотразим.
Она так загляделась на него, что ему пришлось напомнить о себе:
– Дорогая! А жилет?
Она мгновение непонимающе смотрела на него. Ах да, он хочет, чтобы она его раздела! Эта процедура показалась ей глубоко интимной и такой волнующей, но ее неловкие пальцы с трудом справлялись с пуговицами. Когда наконец удалось расстегнуть последнюю, Бентли кивнул и стряхнул жилет на пол.
В волне тепла, хлынувшей от сорочки, она различила едва уловимый запах мыла.
– Боюсь, я не сумею развязать твой галстук…
Приподняв пальцем ее подбородок, он сказал с улыбкой:
– Я научу вас, миссис Ратледж. Вам очень многому предстоит научиться.
Надо отдать ему должное, ее муж был хорошим учителем. Его прикосновение было нежным, как шелк, а от звука голоса кружилась голова. Фредерике вдруг вспомнилось, как они лежали на траве в Чатеме, приходя в себя после испытанного экстаза, и по всему телу разлилась горячая волна желания. Как будто угадав ее сокровенные мысли, он понимающе улыбнулся ей.
Не отводя взгляда от ее лица, он нащупал пальцами узел галстука и развязал его. Это получилось у него так чувственно, что Фредерика облизнула вмиг пересохшие губы. Каким бы он ни был и какие бы чувства она ни испытывала к нему, одно было несомненно: ее тело страстно желало его. А он отступил на шаг, высвободил из брюк полы сорочки и стащил ее через голову.
У нее широко распахнулись глаза, жарко зарделись щеки. Мускулы на его груди выглядели так, словно были вытесаны из камня и согреты дыханием самого Всевышнего. Каждая мышца рельефно выделялась в пламени камина, четко обозначенная светом и тенью.
– Вижу, тебе это нравится, милая, – прошептал Бентли. – Мне так хочется доставить тебе удовольствие! Это самое малое, что я могу сделать, зато сделать хорошо.
Фредерика вспомнила, о чем шепотком сплетничала Уинни, и покраснела до корней волос. Он, казалось, прочитал ее мысли и принялся покрывать легкими, как крылья бабочки, поцелуями ее шею. Пальцы скользнули за ворот платья. У нее участилось дыхание, груди набухли от внутреннего жара, соски затвердели. Бентли, издав то ли стон, то ли хрип, запустил руку еще глубже и обхватил грудь ладонью.
– Тебе так нравится? – спросил он, касаясь языком чувствительного местечка за ухом. – Скажи мне.
Фредерика попыталась что-то сказать, но горло сдавило спазмом. Он прикоснулся большим пальцем к твердому соску, и она охнула, вздрогнув всем телом.
– У нас есть это, – проговорил, явно удовлетворенный результатом Бентли. – Помни: даже если нет ничего другого, у нас есть это, что уже немало.
Ей хотелось крикнуть, что должно быть нечто большее. Но так ли это? В тот момент ей, пожалуй, было все равно. Ей просто хотелось поскорее лечь с ним в постель. И она теперь наконец-то поняла, как ее угораздило попасть в такую историю. Это не имело никакого отношения к лорду Эллоузу, Джонни послужил лишь предлогом, в то время как к Ратледжу она всегда испытывала безрассудное влечение. Он был чертовски привлекателен и весьма опасен, вводил в искушение. Ей хотелось чувствовать на себе горячий взгляд его карих глаз. Ее тянуло к его сильному красивому телу со страстью, которая должна бы казаться греховной, но почему-то не казалась. Тогда, как и сейчас, ее тело испытывало сладостную муку от страстного желания, хотя он почти не прикасался к ней.
Он проделал поцелуями дорожку вниз по ее шее, и она, когда он на мгновение поднял лицо, повторила губами то же, что делал он.
– Ах, Фредерика, – простонал Бентли, вытаскивая шпильки из ее волос.
Расстегнув пуговицы на ее платье, отчего оно будто само упало с груди, он опустился на колени и, забравшись под юбки, осторожно освободил ее сначала от чулок, а потом и от всего остального, кроме тонкой батистовой рубашки, предложив ей снять ее самой.
Фредерика бросила взгляд на тяжелые оконные шторы, но он взял ее за плечи и прошептал, как будто прочитав ее мысли:
– Нет, я хочу увидеть тебя при дневном свете.
«Он заплатил за меня предельную цену. Не это ли он хотел сказать?» Она попыталась отстраниться, но он поймал ее и, заключив в объятия, попросил:
– Не надо бояться, а стесняться тебе нечего: ты прекрасна.
Но она все-таки немножко боялась и дышала тяжело, прерывисто.
Он прижался к ней всем телом, и она, ощутив массивное утолщение под его бриджами, осознала, как он возбужден, и чуть отодвинулась. Он же, неправильно истолковав ее движение, еще плотнее прижал ее бедра к своим, провел губами по ее виску и прошептал:
– Просто доверься мне, я обо всем позабочусь.
У нее чуть не подкосились ноги, но Бентли обнял ее еще крепче и поцеловал так, что перехватило дыхание. Его руки ласкали ее тело сквозь тонкую ткань рубашки, еще сильнее разжигая страсть, и Фредерика ухватилась обеими руками за подол и стащила ее через голову, не в силах больше терпеть эту муку.
Его жадный взгляд скользнул по ее шее, спустился на грудь, затем ниже. Издав хриплый стон, он опять привлек ее к себе и запустил руку в волосы. Фредди буквально слышала, как пульсирует его кровь, тело словно обжигало.
– Скажи, дорогая, – прошептал он, – ты так же, как я, сгораешь от желания? Или все еще слишком невинна?
Ее руки сами обвились вокруг его шеи, в глазах его полыхала такая необузданная страсть, что она закрыла свои, чтобы не ослепнуть, и призналась:
– Я тоже безумно хочу тебя.
Он подхватил ее на руки, отнес в постель и принялся судорожно раздеваться, бросая одежду куда придется. Фредерика тихо охнула, когда с его бедер соскользнула последняя преграда, высвободив напряженный, рвущийся в бой пенис.
– Не бойся, Фредди, любовь моя, он вполне тебе подходит, – хихикнул Бентли, совершенно голый и неописуемо великолепный. Фредерике, выросшей в доме, полном мужчин, естественно, время от времени приходилось украдкой видеть мужскую плоть, но она была почему-то твердо уверена, что ни один из ее знакомых не смог бы выглядеть так без одежды.
«Неукротимый» – вот самое точное определение для Бентли Ратледжа, полного энергии и обладающего редкой, первобытной красотой. Ей почему-то вспомнилось искушение в Эдеме.
Под ними застонал матрас, когда он схватил ее за руки, подвинул почти к самому краю кровати и опустился на нее всем телом. Потом, приподнявшись на локте, Бентли обхватил ладонью грудь, с удовольствием ощутив ее тяжесть, и принялся поглаживать соски, затвердевшие еще сильнее. Когда он, наклонив голову, взял сосок в рот, пососал, а потом легонько прикусил, Фредерика резко вскрикнула, все ее тело выгнулось дугой, но он закинул на нее бедро, пригвоздив к матрасу.
Словно гурман, он лакомился ее вкусом, ее жаром, ее возбуждением, доводя до безумия. Его широкая ладонь скользнула к талии, ласково прошлась по нежным изгибам, задержалась на легкой округлости живота и оказалась, наконец, между бедер. Ноги ее сами собой раздвинулись, и он проник пальцами внутрь пушистого холмика, заставив Фредерику судорожно втянуть воздух. Он наблюдал за каждой ее эмоцией, за каждым звуком, терпеливо разжигая страсть, как и положено мастеру.
– Прошу тебя… – услышала она собственный шепот, и тогда он приподнялся над ней – великолепный в своей мощи.
Его напряженный ствол пульсировал и подергивался, и, словно желая сдержать его нетерпение, он прикоснулся к нему рукой, прошептав:
– Раздвинь ноги и согни в коленях.
Она с готовностью подчинилась, чтобы принять его, но он не опустился на нее и не вторгся внутрь, как она ожидала, а встал на колени, круговым движением поглаживая ее живот, а потом наклонился и нежно прикоснулся к нему губами. Взгляд его при этом стал нежным до боли. Фредерика поняла, что он думает о ребенке, и сердце ее переполнилось радостью.
Бентли закрыл глаза, пытаясь усмирить дыхание и привести в порядок нахлынувшие мысли. Он хотел – нет, это было необходимо! – держаться от всего этого на расстоянии. Он осознал, что нуждается в ней не только для удовлетворения плоти, она нужна ему сама. Потребность в ней буквально пульсировала где-то внутри его существа, и это не имело отношения к органу, расположенному между ног. Ощущение это встревожило его, тогда как встревожиться и насторожиться ему следовало бы еще несколько недель назад. Такая неумная потребность в ком-то была чужда ему, пугала, выводила из равновесия.
Может, это объяснялось тем, что он посеял в ней свое семя? Он все гладил и легонько целовал ее живот, думая о ребенке, которого они зачали. Не потому ли она казалась ему совсем не такой, как все остальные? Не потому ли он не мог сосредоточиться на обычном удовлетворении физиологической потребности своего тела? Не открывая глаз, он еще раз провел руками по ее упругому животу. Нет, не потому. Он никогда не испытывал такой потребности в Мэри, даже когда узнал, что она родила.
Боже милосердный, как бы ему хотелось просто заняться с ней любовью, ни о чем не думая, довести до агонии, чтобы в голове не осталось ни одной разумной мысли, чтобы пот катился градом по лицу и ручейками стекал по шее, чтобы он получил свое, а она лежала под ним, судорожно хватая ртом воздух и оглашая пространство криком, как одна из его обычных безымянных любовниц.
С Фредди все оказалось иначе. В наступающих сумерках он покачал головой и вполголоса выругался. Фредерика дрожащим голосом окликнула его и провела пальцами по его бедру, но он не отреагировал.