Нет, он не может с ней оставаться отстраненным и займется с ней любовью, сохраняя способность мыслить здраво. Это не будет бездумным удовлетворением потребности, нет, – это будет священнодействием, актом бракосочетания, соединением двух тел, которые, как он уже знал, великолепно подходят друг другу.
Это, конечно, будет не тот акт совокупления, к которому он привык. Бентли провел ладонями по внутренней стороне ее бедер, раздвигая их еще шире, наклонился и нежно прикоснулся языком к самому интимному местечку. Фредерика тихо вскрикнула от неожиданности. Ее рука взметнулась и принялась суетливо шарить по его телу, но он поймал ее и остановил, несмотря на постанывания.
Ей не хватало воздуха, она принялась метаться в постели, а Бентли твердой рукой прижал ее к матрасу и продолжил сладостную пытку. Его жена, такое деликатное, едва ли не очень хрупкое создание, оказалась чувственной. Он с удивлением наблюдал, как ее бедра подскакивают вверх в такт с движениями его языка.
Но он хотел доставить ей удовольствие всеми возможными способами, и вовсе не потому, что желал показать свою опытность, – просто почувствовал в этом новую и неожиданную радость. Однако вскоре стало ясно, что Фредерика долго не продержится: по ее телу пробегала дрожь, она о чем-то молила его низким, хрипловатым шепотом. Тогда он один за другим запустил два пальца внутрь ее тела, и она не то вскрикнула, не то застонала, потом вцепилась в его бедро, а другую руку запустила в шевелюру. Как будто добавляя последний мастерский штрих, он опять прикоснулся к заветному бугорку языком, и она задрожала, выгнулась дугой, все ее тело сотрясла дрожь. Он чувствовал, как волны этой дрожи одна за другой прокатываются по ней. И когда она наконец утихла, он с удивлением услышал всхлипывания.
Неужели она плачет?
О господи! Бентли не выносил слез, а тут своими глазами увидел, как из ее глаз выкатилась слезинка и поползла по виску. А еще хуже было то, что она смотрела на него едва ли не с обожанием. Видит бог, такого он не заслуживал – ни слез, ни обожания. В его памяти всплыли слова, сказанные как-то Амхерстом в церкви: в день Страшного суда, мол, все самые сокровенные тайны станут явными. Вот тогда она не будет смотреть на него с таким обожанием и не будет с такой легкостью раскрывать ему свои объятия! Но пока все это было и принадлежало ему, он взял в руку свое орудие любви, другой раздвинул горячие складки, помедлил мгновение, но больше ждать не мог и одним мощным рывком глубоко вошел в ее плоть.
Фредерика вскрикнула, но вовсе не от боли или испуга, приподнялась под ним, выгнулась ему навстречу, и он с удивлением услышал собственный голос, который просил у нее то, что ему вовсе было не нужно:
– Люби меня! Ах, Фредди, люби меня. Умоляю!
«Люби меня». Эти слова показались Фредерике волшебными. Бентли неожиданно оказался таким уязвимым. Подстроившись под его ритм, она растворилась в нем, щедро предлагая все удовольствия, которые могла дать, руководствуясь при этом всего лишь инстинктом и желанием угодить.
Глаза его были закрыты, ноздри трепетали, сильные руки подрагивали. Он медленно двигался, то почти покидая ее тело, то глубоко проникая внутрь, стараясь доставить удовольствие. Она, подчиняясь его движениям, до боли сжала его упругие ягодицы и услышала стон наслаждения. Фредерика видела, как напряглись жилы на его шее и как струйками скатывался пот со лба. Когда струйка достигла углубления возле ключицы, она слизнула ее и почувствовала, как содрогнулось его тело. Бентли несколько раз хрипло прошептал ее имя. Она выгнулась ему навстречу, инстинктивно напрягая внутренние мышцы, и с радостью заметила, как на лице его отражается целая гамма мучительно-сладких эмоций.
По мере того как его движения становились резче и быстрее, Фредерика, подчиняясь заданному им ритму, стала приподнимать бедра ему навстречу, инстинктивно чувствуя, что пока еще не достигла каких-то неведомых ей вершин удовольствия, к которым так стремилась. Бентли все понял, открыл глаза и, не замедляя темпа, продолжил вторгаться в ее тело, искушая, подразнивая и обещая новые ощущения. Она ждала их, жаждала получить, мысленно молила его, своего мужа, дать их ей наконец.
Он еще ускорил темп, проникая все глубже, буквально вонзаясь в нее, и Фредерика наконец-то ощутила то, чего так ждала. Мир раскололся на мириады сверкающих звезд. По телу прошла судорога невыносимого наслаждения. Не в силах этого вынести, она закричала, забилась. Когда ее тело обмякло, он, схватив ее за плечи, сделал последний рывок, и она почувствовала, как в нее извергается его горячее семя. Он вскрикнул и упал на нее, хватая ртом воздух.
– Фредди! О боже!
Потом, вдруг встревожившись, он перекатился на бок, увлекая ее за собой.
– Ребенок… Нам не следовало…
Фредерика, едва ворочая языком, все-таки смогла пробормотать:
– Нет, не думаю, что это повредит…
– Ты уверена? – усомнился Бентли.
Фредерика, собрав последние силы, улыбнулась:
– Абсолютно.
Бентли поцеловал ее, заключил в объятия, словно в кокон, и мгновенно провалился в сон.
Трудно сказать, сколько они проспали, но разбудил Фредерику осторожный стук в дверь, а потом голос с характерным акцентом кокни произнес:
– Мистер Би, пора вставать. Я тут принесла вам воду, а миссис Нафлз вынимает из духовки яблочный пирог.
Проснувшись, Бентли с удивлением осознал, что проспал всю ночь, чего с ним не случалось в Чалкоте, пожалуй, последние лет пятнадцать. Приподнявшись на локте, он заметил, что между шторами пробивается солнечный свет, – похоже, уже довольно поздно, ближе к полудню.
Он обернулся и посмотрел на Фредди. Его супруга сейчас напоминала сытую довольную кошку. У него чуть сердце не остановилось от внезапно охватившей его нежности – такого непривычного чувства. Он не сказал бы, что ощущение это было неприятным, но оно привело его в еще большее замешательство, чем те, которые он испытывал, занимаясь с ней любовью. «Силы небесные! Ситуация, похоже, выходит из-под контроля».
Бентли провел рукой по лицу, пытаясь скрыть замешательство:
– Доброе утро, дорогая.
– Доброе утро, – Фредерика протянула руку и нежно убрала с его лица непослушные пряди. – Хорошо спалось?
– Спал как убитый, – рассмеялся Бентли, перекатываясь к ней. – Боюсь, что я могу к этому привыкнуть.
– Привыкнуть к чему?
– Просыпаться с тобой в одной постели, – пояснил он, зарывшись лицом ей в волосы.
Фредди улыбнулась, сладко потянувшись гибким телом:
– Думаешь, что сможешь?
– Гм… Дай подумать, – Бентли взял ее за плечо и, немного отстранив, окинул медленным взглядом. – Да. Пожалуй, ты – самое лучшее из того, что можно увидеть, проснувшись утром. Чертовски удобный вариант для женатого мужчины. Видишь ли, женщины наутро не всегда выглядят так, как вечером.
Фредди лукаво усмехнулась:
– Значит, случались неприятные сюрпризы?
Бентли поморщился и признался:
– Бывало, но, слава богу, я не был женат.
Она рассмеялась, а он, перекатившись на спину, подтащил ее к себе. Покрывало соскользнуло, открыв взгляду ее грудь, изящно обрисованную тонкой тканью ночной сорочки, и его вновь захлестнула волна нежности. Он сунул руку под покрывало и, погладив ее по животу, задумчиво поинтересовался:
– Фредди, любимая, ты, наверное, слишком мало ешь? Разве ты не должна начать толстеть?
Фредди надула губки и проворчала:
– Эви говорит, что к Мартынову дню[12] я буду размером с дом. Ты на меня и смотреть-то не захочешь.
Он поцеловал ее и заявил с горячностью, поразившей его самого:
– Даже не надейся! Ты станешь еще прекраснее и уж точно привлекательнее. С моим ребенком в животе может быть только так! Ты будешь таким хорошеньким колобком, что меня придется отгонять от тебя метлой.
Фредерика рассмеялась, и Бентли, откинув покрывало, принялся целовать то место, где лежала рука. Сквозь тонкую ткань ночной сорочки он чувствовал жар ее кожи и едва уловимый аромат цветочного мыла.
– Ты меня слышишь, душистый горошек? – спросил он, обращаясь к ее животу. – Твоя мама так неотразима, а папа такой ненасытный, что тебе еще долго придется терпеть тряску и толчки и слушать наши крики и стоны. Ты уж прости, малыш.
Фредерика вцепилась ему в волосы и оттащила его голову от живота:
– Как ты его назвал? Душистым горошком?
– Почему «его»? У нас будет девочка, – тоном, не терпящим возражений, заявил Бентли. Уж я-то знаю.
Фредерика покачала головой и возразила:
– Нет, это мальчик, так Уинни сказала.
– Ах, Уинни? Она что, ясновидящая? А отцовский инстинкт уже ничего не значит?
– Но у тебя же нет специального камня, а у нее есть, и он не ошибается.
Бентли вскинул бровь:
– У меня аж два камня, уж они точно не ошибутся. Хочешь, покажу?
Фредди с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.
– У нее действительно есть магический камень на веревочке, черный оникс. Уинни купила его у колдуньи во Флоренции. В новолуние его нужно подержать над животом беременной женщины, и если это девочка, то камень начинает вращаться по часовой стрелке, а если мальчик – против. У Эви предсказания всегда сбывались.
– Значит, на этот раз камень ошибся, – пробормотал Бентли, прижавшись лицом к шее жены и легонько прикусив нежную кожу.
Фредди охнула от неожиданности:
– Значит, тебе очень хочется дочь? А мне казалось, что каждый мужчина мечтает о сыне.
Бентли пожал плечами:
– Возможно, и так, если нужно передать титул. Но у меня титула нет, а маленькие девчушки мне нравятся больше, потому что хорошенькие и пахнут лучше мальчишек. Я помню, какой милашкой была Ариана, да и Мэдлин с Эмми тоже. А уж об Анаис, моей племяшке, и говорить не стоит.
Фредди откинулась на подушку:
– Мне кажется, что ты просто очень любишь женщин, но и они тебя вниманием не обделяют. А я вот уверена, что мальчикам легче живется на свете: у них всегда есть выбор, как жить и что делать.