Но мысли его жены были совсем о другом.
– Как ты хочешь назвать ребенка? – спросила она, нежно прикасаясь рукой к своему животу. – Если родится мальчик, то как ты смотришь на то, чтобы назвать его Рэндольфом?
– Нет, только не это! – воскликнул он. – Это имя всю жизнь было камнем на моей шее. Я не настолько жесток, чтобы передать его по наследству.
– Камнем на шее? – удивилась она. – А мне казалось, что это вполне приемлемое солидное имя.
Бентли с горечью рассмеялся.
– Ты не была знакома с моим отцом, дорогая! Не хочу, чтобы мой ребенок постоянно напоминал мне о нем. Нет, только не Рэндольф. Выбери что-нибудь другое. Что, если назвать его Фредериком – в честь тебя и твоего отца?
У нее потеплел взгляд.
– А если родится девочка?
Бентли наморщил лоб:
– Трудно сказать. Кем и Хелен расхватали все лучшие семейные имена. А как звали твою мать?
– Лусиана. Лусиана Мария Тереза дос Сантос де Авийе.
– Красиво, – расплылся Бентли в улыбке. – И впечатляюще.
Итак, ему удалось ответить на бо́льшую часть ее вопросов, и все же она не разочаровалась в нем. Так может, их столь скоропалительный брак все-таки выдержит испытания и его удастся спасти, а непрестанное желание, которое он испытывал к ней, не такое уж низменное чувство? Может, он действительно способен вести нормальную жизнь? Может, именно этого он и хотел, просто никогда не осмеливался даже подумать об этом?
Фредерика медленно обвела его лицо теплым взглядом карих глаз, как будто хотела запомнить каждую черту, а он погладил подушечками больших пальцев ее щеки и погрузил руки в рассыпавшиеся по плечам волосы. Она повернулась так, что грудь плотно прижалась к его телу, и, приподнявшись на цыпочки, вздохнула и закрыла глаза.
Так она ответила на вопрос, который остался незаданным. Взяв ее лицо в ладони, он поцеловал ее в губы. Сначала очень нежно, потом настойчивее, требовательнее. Видит бог, он безумно хотел ее. Она почувствовала это и раскрыла губы, и он, тихо застонав, буквально впился в них. Его необузданное желание передалось и ей – чуть отстранившись, она потянула его с тропинки в заросли деревьев, только развевающиеся юбки мелькали среди светло-зеленых молодых побегов папоротника. Остановившись около раскидистого дуба, она прислонилась к стволу спиной и потянула к себе мужа.
– Я хочу заняться этим здесь, прямо сейчас.
– Ты уверена? – пробормотал Бентли, почувствовав, как земля уходит из-под ног.
– Докажи, что о тебе говорят правду: ты гулена и распутник, – поддразнила Фредди его. – Да, здесь. И сию же минуту.
Кончиком языка она лизнула мочку его уха, потом ее губы скользнули вниз по шее. Бентли судорожно сглотнул, испустил гортанный стон, его руки прошлись по ее плечам, груди, округлостям ягодиц. Его возбуждал ее запах – ни с чем не сравнимый аромат возбужденной женщины.
Фредди тем временем судорожно выдергивала из его брюк подол сорочки. Накрахмаленный батист поддался быстро, и ее руки, теплые и нетерпеливые, скользнули внутрь, провели по бокам, прижались к груди. Она легонько погладила кончиками пальцев его соски, и Бентли почувствовал, как искры пробежали по телу, в паху все сразу напряглось, заныло. Мысль, что их могут увидеть, мелькнула и исчезла, и Бентли, ухватившись обеими руками за подол ее муслинового платья, рывком задрал юбки.
Завладев ее губами, он еще плотнее прижал ее спиной к стволу дерева, так что слышалось шуршание грубой коры, и принялся шарить в поисках разреза в панталонах. Просунув в отверстие палец, он сразу же почувствовал, с каким нетерпением она ждет его вторжения: складки были горячие и скользкие от истекавших из нее соков.
Ее руки обхватили его за талию, потом опустились ниже, как будто она хотела как можно крепче прижать к себе его бедра. Больше ждать он не мог – поскорее уложить ее на мягкую постель из папоротника и оказаться внутри тела! Только было он хотел это сделать, как почувствовал ее пальцы на своей ширинке. Бентли потерял последние крохи самообладания, но она слишком тесно прижималась к нему, и пуговицы не поддавались. Что-то пробормотав, она отказалась от этой затеи, и ладошки ее принялись ласкать, поглаживая и пожимая, напряженное утолщение через ткань брюк.
– Ах, Фредди! – простонал он, чуть отклонившись от нее. – Не бойся, любимая! Сильнее… Ах, эти пуговицы… подожди… О боже!
Она опять лихорадочно взялась за пуговицы – одни сумела расстегнуть, другие оторвала, но и этого было достаточно. Напряженный пенис вырвался наконец наружу. Бентли, грубо сжав руками ягодицы, приподнял ее и прохрипел:
– Раздвинь ноги! Ах, Фредди!
Она инстинктивно закинула ногу ему на талию. Он приподнял ее еще выше и одним мощным движением вошел в нее. Фредерика запрокинула голову, опираясь на ствол дерева, и простонала:
– О, Бентли! Сделай так еще раз… Да, вот так!
Позабыв об окружающем мире, он принялся ее целовать с неистовостью обреченного. Задев за грубую кору, из волос ее вылетели шпильки, и темные тяжелые пряди рассыпались по плечам.
Он раз за разом погружался в ее плоть, да с такой мощью, что листья и ветви дуба вздрагивали над их головами.
Они были одержимы безумной страстью друг к другу, но ему вновь вспомнилась предшествовавшая этому интерлюдия на одеяле. Ведь она явно хотела получить от него не только физическое наслаждение. Бальзамом на душу было осознание, что он способен дать ей нечто большее. Фредерика, сама о том не подозревая, преподнесла ему драгоценный подарок. Он закрыл глаза и с благодарностью принял его. Он дорожил им, он смаковал его. Он сдерживал себя, пока мог, купаясь в тихих вздохах и стонах жены, а когда почувствовал, как напряглось и задрожало ее тело, призвал на помощь весь свой опыт. Она, запрокинув голову и содрогаясь в конвульсиях, вскрикнула и, не открывая глаз, потянулась к нему обеими руками. Пальцы ее впились в его плечи, оставляя царапины от ногтей.
– Ну же, Бентли! Ну!
И он наконец дал себе волю, глубокими мощными рывками вторгаясь в ее тело и раз за разом с чувством облегчения и радости посылая туда свое семя. Казалось, прошла целая вечность, пока наконец они не пришли в себя, охваченные невероятным блаженством. Он словно заново родился и чувствовал себя так, будто стал лучше и чище.
Фредди подняла голову с его плеча и, в недоумении посмотрев на зеленый ковер под ногами, протянула, словно пробуждаясь ото сна:
– Как удивительно! Я и не подозревала, что им можно заниматься стоя.
– Фредди, любимая, – улыбнулся Бентли, медленно опуская ее на землю, – но ведь ты сама сказала: здесь и сейчас.
Глава 12
Следующие две недели прошли для Фредерики словно в тумане. Наступил май. Все вокруг зазеленело, пели птицы. Семья Бентли по-прежнему была к ней доброжелательна, никто не задавал лишних вопросов. В церкви она встретила кузину Джоан, которая была замужем за приходским священником мистером Роудсом. Фредерику удивило огромное количество народу в церкви. Хелен рассмеялась и сказала, что это все из-за нее: вся деревня явилась посмотреть на женщину, которой удалось укротить Бентли. Если бы вот только сама Фредерика была уверена, что ей это удалось: он нисколько не изменился, все такой же весельчак и балагур.
К ее облегчению, странные случаи вроде того, что произошел в пустой спальне, больше не повторялись. И все же не все между ними было ясно и шло так гладко, как хотелось бы. Не считая интимных моментов, в их отношениях не было той близости, какую она ожидала получить в браке. Возможно, она ждала слишком многого от союза, заключенного столь поспешно и не в самых благоприятных обстоятельствах.
Правда, Бентли был явно в восторге от нее, и в этом отношении Фредерика совсем не была разочарована.
Любовью они занимались каждую ночь, и не по одному разу. Более того, он был не прочь уединиться даже днем. В таком случае он просто запирал дверь комнаты, где его заставал приступ вожделения, задирал ей юбки и доставлял удовольствие – быстро и страстно. Это было великолепно, хотя после этого Бентли всегда извинялся, как будто позволял себе что-то недопустимое. Это ставило ее в тупик, потому что сама она не скрывала, что испытывает наслаждение.
Было и еще кое-что подтверждавшее ее подозрение, что Бентли не до конца откровенен. Почти каждую ночь после того, как они занимались любовью, муж, едва дождавшись, пока она заснет, вставал с постели. Иногда она притворялась, что спит, и видела, как он подходит к окну со стаканчиком бренди в руке и прижимает другую руку к стеклу, как будто чувствует себя в заточении и мечтает вырваться наружу. А еще он часто сидел в одиночестве в Желтой гостиной за украшенным инкрустацией столом, на котором валялись фишки для игры в триктрак, и стоял стакан с окурками манильских сигар. Положив ноги на край стола, он дремал.
Бывали ночи, когда он вообще исчезал. Наутро, когда она спрашивала, почему проснулась одна, Бентли мог небрежно сказать, что решил заглянуть в «Розу и корону» выпить пинту эля, однако чаще отмалчивался, возвращался в супружескую постель, и они опять занимались любовью, а потом засыпали в объятиях друг друга.
Каждое утро Фредерика по-прежнему была вынуждена вскакивать с постели и стрелой мчаться в умывальню: начинался очередной приступ рвоты. Бентли всегда это ужасно пугало, и он считал, что она слишком мало ест и надо бы пригласить лекаря.
В первые дни пребывания в Чалкоте Фредерика поведала Хелен о своем состоянии в надежде, что та сумеет рассеять страхи Бентли, но это было ошибкой. У Хелен однажды случился выкидыш, и она знала его симптомы, поэтому в результате в доме появились две сиделки, а вопросов стало вдвое больше. Каждое утро, пока Фредерика справлялась с приступом рвоты, Бентли мерил шагами их спальню, а потом бежал к Хелен с полным отчетом.
Днем Фредерика почти не видела мужа, тот как будто стремился как можно меньше находиться дома. Как правило, Бентли скитался по окрестностям с ружьем и сворой охотничьих собак, но дичи почти никогда не приносил.