Куинни тоже выглядела несколько смущенной, но тем не менее, поставив поднос, сказала:
– Да что такое-то, миссис Ратледж! Незачем вам распускать нюни.
Фредерика возмутилась:
– Распускать нюни? Да как ты смеешь!
Куинни как ни в чем не бывало заявила:
– Вы беременны, это видно каждому, у кого есть глаза. А в таком положении дамочки становятся слезливыми и раздражительными. Вот я и решила приготовить вам чаек. Сама принимала такой в свои веселые денечки, такой готовлю обычно и для миледи: во время беременности она, бедняжечка, страх как страдает от газов.
Фредерика скомкала в кулаке носовой платок, не желая плакать в присутствии этой женщины, и холодно произнесла:
– Извините, я вас не понимаю.
Служанка, избегая смотреть ей в глаза, взяла чайную ложку и принялась размешивать чай.
– Я понимаю, что не должна говорить об этом, мэм, но то, что вы видели сегодня утром в гостиной, совсем не то, о чем вы подумали. Мистер Би всего лишь пытался польстить моему самолюбию, и не больше того, – она пожала плечами и положила на место чайную ложку. – Он, конечно, поступил легкомысленно, но такой уж он человек, наш мистер Би: сначала делает, а потом думает, да и то не всегда.
Фредерика почему-то приняла из ее рук чашку с чаем, хоть в голове и промелькнуло, что служанка, возможно, хочет ее отравить. Жидкость выглядела мутноватой и слегка пузырилась.
– Выпейте! – повторила Куинни. – До дна и залпом.
Как ни странно, Фредерика подчинилась. На вкус чай был вполне терпимый.
Куинни взяла у нее пустую чашку и ни с того ни с сего ляпнула:
– Нет, мэм, мистер Би меня не хочет, так что не переживайте. Просто у нас игра такая, уже многие годы. Но он теперь женат, так что таким глупостям надо положить конец, ведь правда? Он это тоже скоро поймет и будет вести себя как положено. Во всяком случае, когда он сам хорошенько над этим подумает.
– Да уж, так будет лучше, – сурово процедила Фредерика.
Неожиданно физиономия служанки озарилась удивительно доброй улыбкой, и она посоветовала:
– Дайте ему время привыкнуть к тому, что он женат, мэм. Он хороший человек, ваш муж. Лучше, чем хочет казаться, и, я подозреваю, лучше, чем думает о нем лорд Трейхорн. А уж вся прислуга его просто обожает!
– Это я, кажется, начинаю понимать, – пробормотала Фредерика. – Но я, правда, не поняла замечания насчет его попытки польстить вашему самолюбию.
– Видите ли, было время, когда я зарабатывала себе на жизнь, лежа на спине, – пояснила она небрежно. – До того, как мистер Би и милорд взяли меня в Чалкот. Это случилось сразу же после того, как тот злой человек сбежал с маленькой Арианой и миледи.
– Лежа на спине? – переспросила Фредерика, не успевая за потоком информации. – И о каком злом человеке вы говорите?
Куинни явно сконфузилась:
– Ну, скажем так: когда-то у меня было множество обожателей – и на этом поставим точку, хорошо? А что касается того страшного случая, так лучше расспросите об этом своего мужа. Я могу наговорить больше, чем нужно. Одно должна сказать прямо: тот человек получил по заслугам. Мистер Би сделал то, что следовало, никто его за это не винит.
– То есть убил? – уточнила Фредди. «Эта женщина что, не в своем уме?»
Куинни выпятила нижнюю губу и протянула ей тарелку.
– А теперь скушайте парочку этих сухих печеньиц, мэм, и немного полежите, а через пяток минут почувствуете, что сможете сплясать джигу, – служанка бросила на нее внимательный взгляд. – А потом, я думаю, вы захотите одеться и спуститься в столовую, потому что между мистером Би и его светлостью того и гляди дело дойдет до драки.
– До драки? – удивилась Фредерика. – Да, наверное, вы правы. Они всегда кружат один возле другого, словно готовые к потасовке.
Куинни подошла к камину и принялась выгребать золу, ее объемистый зад так и мелькал перед глазами.
– Просто такие уж они люди, мэм. Задиристые, словно петухи. Всё друг перед другом меряются, кто лучше. Но ведь так и положено всякому уважающему себя мужчине, да? А уж когда его светлость увел мисс Белмонт из-под носа у мистера Би, отношения между ними стали совсем никуда. Осмелюсь заметить, мистеру Би эта хорошенькая малышка очень нравилась, но у той свое было на уме, как говорит миссис Нафлз, а уж кому, как не ей, знать об этом.
Мисс Белмонт? Кто такая мисс Белмонт? Фредерика терялась в догадках, но согласно кивала головой, чтобы служанка продолжала говорить.
Куинни минуту-другую погромыхала ящиком для угля, потом продолжила:
– И именно ей удалось посмеяться последней, ведь правда?
– Чего не знаю, того не знаю, – призналась Фредерика, но служанка была так поглощена выполнением своих утренних обязанностей, что даже не заметила этого.
– Сбежала проказница в Гретна-Грин – вот что она сделала! Не полюбился ей ни тот, ни другой Ратледж, несмотря на их красоту и обходительность, а захотела мисс Белмонт замуж за бедного кюре, хоть у него не то что денег, а и ночного горшка небось не было, – Куинни вдруг так резко вскинула голову, что чепец съехал набок, и в ужасе прошептала: – Господи помилуй! Нафлз опять задаст мне за то, что разношу сплетни! – отодвинув ящик с углем, она торопливо присела в реверансе: – Я пришлю Ларкина, чтобы развести огонь, мэм.
Как только Куинни ушла, Фредерика глубоко вздохнула. Похоже, служанка сказала правду. Что бы ни затевал Бентли, но соблазнять ее он вовсе не собирался. Правда, ее это почему-то мало утешало. Она лишь надеялась, что остальная часть дня пройдет так же быстро, как исчезла Куинни, но надежде этой, как она подозревала, не суждено было сбыться. И оказалась права.
Ближе к концу дня Бентли опять оказался на холме над деревней – стоял и смотрел на видневшийся вдали Чалкот и церковь Святого Михаила и ощущал себя словно в капкане между прошлым и настоящим.
Погода стояла великолепная. Даже сейчас предвечернее солнце все еще грело плечи, хотя на горизонте собирались тучи. Над головой медленно, лениво кружил черным силуэтом на фоне неба ястреб, но Бентли это не радовало.
Утром, проехав полпути к Чатему, он сообразил, что это еще одна безнадежная затея. Кем ошибался: Фредерика не сменит гнев на милость, хоть ты ее озолоти! Побрякушки могут разозлить ее еще больше – чего доброго, швырнет их ему в лицо. Здесь нужно было что-то другое, но что? Не вскрывать же на самом деле вены? Может, она и правда ждет от него чего-то в этом роде…
Каким же идиотом он был, когда думал, что сможет сделать свой брак успешным при столь малых усилиях! Конечно, кроме постели. Его опыт в обращении с женщинами не мог не оказать влияния на брак. И все же ему порой было неловко из-за необузданного влечения к Фредерике. Случалось, он даже не мог лежать рядом с ней из-за настолько острого желания, что стыдно было бы использовать даже проститутку, не то что жену. Он никогда не был верен одной женщине, но бог свидетель, теперь, даже если бы захотел пойти налево, вряд ли смог бы, потому что чувствовал себя как выжатый лимон. И он не ходил. Не ходил, пропади все пропадом! Да уж, ситуация еще та! И виной тому в первую очередь его брак.
Он медленно побрел по гребню холма с лошадью в поводу. Что, черт возьми, он будет делать, если Фредди через полгода уйдет от него? Кровь стыла в жилах при этой мысли. Ему отчаянно хотелось, чтобы она осталась с ним, но не заставлять же ее! Разве что взять в заложники детей. Закон это допускает. Но это жестоко.
А кроме того, как влюбленный дурак, он уже пообещал, что не будет ее принуждать. И вот теперь попался: он был буквально одержим своей женой. Все началось вовсе не в ту ночь в саду, он почуял опасность задолго до этого, а окончательно убедился, что прав, в день рождественских подарков, когда его губы коснулись ее губ. Казалось бы, это был простой, ничего не значащий поцелуй, но он всколыхнул в нем глубокое чувственное влечение.
Прогнав эту мысль, Бентли поднял глаза и взглянул в сторону Белвью, стены которого, сложенные из белого камня, поблескивали в лучах заходящего солнца. Он довольно много времени провел сегодня на постоялом дворе возле Уитингтона за кружкой эля и игрой в кости, так что сейчас, должно быть, около трех часов. В Белвью, наверное, Джоан уже укладывает детишек вздремнуть после обеда, а Бэзил закрылся в своем кабинете. Взяв в руки поводья, Бентли вскочил в седло и направил лошадь к югу. Долгий разговор с Джоан, о котором она упоминала, его не очень интересовал, но продолжительная прогулка, возможно, пойдет ему на пользу, а главное, отсрочит возвращение домой, пока он не придумает, что делать.
Когда он прибыл, Джоан была дома и обрадовалась ему. Бентли отправил свою лошадь на конюшню, а кузина сходила за накидкой, и они медленно побрели мимо цветников, окружавших дом, к декоративному пруду. В молчании они дошли по его берегу до миниатюрной греческой башни, отражавшейся в воде. На непросвещенный взгляд Бентли, многое в Белвью было чрезмерно вычурным, хоть и красивым, а цветники, особенно розарий, так и вовсе великолепны. Раньше он обожал ими любоваться.
– Что с тобой, Бентли? – прервала молчание Джоан. – Что-то произошло, я это чувствую.
Только тут он осознал, что остановился посередине тропинки и смотрит на пруд невидящим взглядом. Значит, он все-таки приехал сюда, чтобы поговорить.
– Прямо не знаю, с чего начать… Черт возьми, Джоан, я, кажется, испортил всю свою проклятую жизнь!
– Тогда с самого начала, – посоветовала она, подталкивая его к мостику, который вел к башне.
– Сначала! – откликнулся он с горечью. – Начало ты уже знаешь, причем, пожалуй, единственная, кто это знает… когда у меня все пошло кувырком. Хотя мне всегда казалось, что Кем догадывается.
Джоан притронулась к его руке и тихо сказала:
– Не говори глупости. Ничего он не знает, а если бы и знал, то теперь это не имеет значения.
Бентли горько рассмеялся:
– Если ты так думаешь, дорогая, то просто не понимаешь человеческой природы.