– Ах, Бентли, – она покачала головой, положив руку на свой живот. – Нам нужно думать о ребенке. Перестань чувствовать себя виноватым за то, что мы – да, мы! – сделали. И я не могу сказать, что несчастлива, по крайней мере не была таковой до нынешнего утра…
– Я все понимаю! – горячо воскликнул Бентли, отпуская ее руку. – Знаешь, от старых привычек трудно избавиться.
На лице Фредерики появилась упрямая гримаса, и она заявила непреклонным тоном:
– Ну, с некоторыми тебе придется распрощаться: я не готова с ними мириться. У тебя есть шесть месяцев, чтобы решить, стоит ли ради меня пойти на такие жертвы.
– Это был всего лишь шуточный флирт, – попытался объяснить Бентли. – Я не изменял тебе и не собираюсь.
Фредерика решила, что больше не будет рыдать, а также искать оправдания поступкам мужа.
– Подобным поведением ты показываешь неуважение ко мне. Это все равно что публично заявить, что я для тебя ничего не значу.
– Но ты же знаешь, что это не так! – возразил Бентли. – Ты что, мне не веришь?
Фредди чуть помедлила и честно призналась:
– Я не вполне в этом уверена. Ты не делишься со мной своими мыслями, не говоришь о чувствах. Получается, что нас связывает лишь страсть. Но в тот день – если помнишь, это было в музыкальной комнате в Страт-хаусе – ты сказал, что мы сможем сделать из нашего брака нечто большее. Однако я… – Она замолчала и лишь покачала головой.
– Продолжай, – попросил Бентли, взяв ее за плечи.
– Я не вижу, что ты пытаешься что-то изменить, – прошептала Фредерика. – Мы с тобой не разговариваем, ничего не планируем, не делимся друг с другом своими опасениями и не обмениваемся мнениями. Нас связывает страсть, но не близость. Временами мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Да, нам хорошо вместе, но лишь в том, что касается физиологии, а я продолжаю ждать чего-то большего, хотя и не знаю, чего именно. И чувствую себя какой-то клушей…
Неожиданно ее голос сорвался и на глазах появились те самые слезы, с которыми, как она думала, ей удалось покончить.
Бентли сразу это заметил и, проклиная себя, схватил ее в охапку и отнес на кровать. Уложив ее и укрыв одеялом, сам уселся рядом, прислонившись спиной к изголовью. Пока Фредди плакала, он шептал какие-то успокаивающие слова, а себя мысленно пинал ногами. Ведь она была права во всем, но если пойти у нее на поводу, это будет равносильно тому, как если бы он вскрыл себе вены.
Нет, на это пойти он не мог. Это был бы худший вариант из всех возможных. Вероятнее всего, они так и ограничатся слезливыми упреками и полуправдой, и Фредерика будет по кусочкам складывать то, что никогда не станет единым целым, а он попытается помогать ей, как всегда, с помощью своего обаяния, неотразимой улыбки и многоопытного фаллоса. Это было бы так же безнадежно, как складывать сено в стог при сильном ветре. Но ему придется постараться, потому что – увы! – он влюбился, и, похоже, уже давно. Нет, голову от безумной любви он не терял, но когда стоял с Джоан у пруда и слушал, как она облекает в словесную форму его опасения, что Фредерика может его покинуть, понял, что любит свою жену, просто любит независимо от того, заслуживает ее или нет. И если он ее потеряет, если не сумеет сохранить свой брак… Об этом было страшно даже подумать.
Теперь, когда он вспоминал об этом, все выглядело иначе, трогательно и наивно. Он изо всех сил стремился к этому браку, но хотел заполучить ее на своих условиях. Он пытался убедить Фредерику выйти за него замуж, руководствуясь ложными соображениями, ведь он ее обесчестил, она ждет от него ребенка, у нее нет выбора, но она, проявив свой горячий темперамент, не позволила ему пойти по протоптанной дорожке самообмана. Ему пришлось от угроз перейти к уговорам, а в конце концов и к мольбе. Если быть честным с самим собой, то он не мог бы сказать теперь, что делал все это только ради нее. Она отмела в сторону все его доводы и заставила понять, что сделал он это из простого эгоизма, а теперь угрожала отправить туда же не только его оправдания, но и его самого.
Наконец поток слез иссяк, и Бентли прижался губами к ее виску. Он оказался горячим, как у малышки Мэдлин, которую ему не раз приходилось утешать, впрочем, как и Джарвиса и Ариану, когда они разбивали коленки или получали взбучку за свои проказы. Но, в отличие от малышей, Фредди, успокоившись, погрузилась в глубокий, тяжелый сон. Бентли осторожно встал, разделся и лег рядом, положив ее голову себе на грудь. Зарывшись лицом в ее волосы, он попытался и сам успокоиться, но, как это часто бывало, не сумел: думы не оставляли.
Может, он совершил ошибку, женившись на ней? У него опять возникло ощущение, что он испачкал в грязи что-то драгоценное. Бентли безжалостно прогнал эту мысль. А как же иначе? Он не мог позволить себе вновь попасться в ту же ловушку. То, что было у них с Фредди, правильно. И если он хочет сохранить этот брак, то должен всегда об этом помнить.
Он опять начал метаться в постели, а Фредди нужно было выспаться. Бентли осторожно отодвинулся от нее, пытаясь, как обычно, незаметно соскользнуть с кровати, но на сей раз она издала тихий недовольный стон и пробормотала:
– Нет, не уходи больше.
От этой нежной мольбы у него защемило сердце. Не мог он уйти от нее, хотя и следовало бы. Нежно прижав ее к груди, он закрыл глаза, моля Господа, чтобы дал ему заснуть, и опасаясь, что это не удастся.
Фредерика не знала, сколько времени проспала, но, проснувшись, чувствовала себя усталой и разбитой. Разбудил ее чей-то приглушенный крик. Может, это она сама вскрикнула? Но нет. Она села в постели, пытаясь осознать происходящее. Она в Чалкоте, с Бентли, что ее разбудило? Может, что-то приснилось?
Рядом с ней заворочался в постели Бентли и вдруг сбросил с себя одеяло. И опять она услышала какой-то гортанный звук, перешедший во что-то похожее на стон.
Фредди перекатилась к нему, обняла за талию и прижалась губами к ключице. Даже покрытый потом, хватая ртом воздух, он казался ей прочной и надежной опорой. Она положила голову ему на грудь и, почувствовав, как бешено колотится его сердце, прошептала:
– Бентли, проснись, любимый. Это всего лишь сон, дурной сон.
Он выбросил руку, словно хотел оттолкнуть кого-то. Фредерика прижалась к нему всем телом и, пытаясь успокоить, нежно провела ладонью сверху вниз по телу. Когда ее рука прикоснулась к горячему и тяжелому, невероятно напряженному фаллосу, он вздрогнул и прохрипел:
– Нет! Остановись!
Фредерика тут же отдернула руку, но, что странно, он схватил ее и вернул ладонь на то же место.
– Мне показалось… что ты меня хочешь, – грубо прижимая ее руку к своей набухшей плоти, прохрипел Бентли.
– Ты не ошибся, хочу, – она обхватила пальцами его ствол, и Бентли застонал.
– Да, черт возьми, да! – двигая вверх-вниз ее сомкнутые пальцы, стонал он, но она почувствовала: что-то не так.
Муж вздрогнул, и Фредерика поняла, что он окончательно проснулся, а потом услышала:
– Что? Что такое?
– Все в порядке. Я здесь. Тебе приснился дурной сон.
Она придвинулась еще ближе и закинула ногу ему на бедро, но он выругался и, оттолкнув ее, рявкнул:
– Не смей! Никогда не ублажай меня таким образом! Черт возьми, почему здесь жарко, как в аду?
Фредерика села в постели и в недоумении спросила:
– Что с тобой, Бентли? Тебе что-то приснилось?
Он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и пробормотал:
– Не знаю… не помню.
– Бентли, я твоя жена, – твердо сказала Фредерика. – Ты должен сказать, что тебя беспокоит.
– Все в порядке, Фредди, – попытался успокоить он ее. – Просто здесь очень жарко, и мне нечем дышать.
Странно: в окна барабанил дождь и, как показалось Фредерике, в комнате было прохладно, если не холодно, но Бентли взмок от пота.
– Может, открыть окна? – предложила она.
Вытащив из-под головы руку, он повернулся к ней. Даже в полутьме она видела, как его глаза вглядываются в ее лицо, словно он боялся, что сделал или сказал что-то лишнее.
Он что-то пробормотал себе под нос, выругался, дважды медленно вдохнул и выдохнул. Она услышала, как скрипнула под ним кровать. Потом, наклонившись над ней, он грубовато просунул твердое бедро ей между ног, принуждая их раздвинуть, и прошептал:
– Поцелуй меня. Ну же, Фредди, любовь моя.
Приподнявшись ему навстречу, она раскрыла губы, пропуская его язык в глубины рта и позволяя ему увлечь ее вместе с собой в омут страсти. Его язык ритмично входил к ней в рот, и все вопросы, которые она собиралась ему задать, так и остались незаданными. А за окнами тем временем разыгралась буря, лил дождь, и от этого они еще сильнее ощущали интимную близость и изоляцию от всего мира.
– Иди ко мне, жена, – пробормотал Бентли, неожиданно грубо вторгаясь в ее плоть. – Иди, ведь мы с тобой единое целое. Люби меня.
Буря разразилась перед рассветом, но Бентли не позволил себе опять заснуть. Он лежал и смотрел на задремавшую рядом жену, пока за окном не посветлело настолько, что стали вырисовываться контуры колокольни. Фредди лежала на животе, лицом к нему. Соскользнувшее одеяло обнажило ее хрупкое теплое смуглое плечико, и у него опять проснулось желание – на сей раз нежное, едва ли не трогательное, – но он безжалостно подавил его и сел в постели.
Да простит его Господь, этой ночью он плохо контролировал себя и очень боялся того, что она может сказать и о чем спросить утром. Ему было стыдно, что он накинулся на нее, словно какой-то демон. Что он пытался этим доказать? Прогнать остатки того ужасного сна, который слишком часто мучил его? А ей он доставил удовольствие? Он не знал даже, достигла ли она вершины, настолько нестерпимым было его желание скорее удовлетворить свою потребность. Вспоминая об этом, он почувствовал себя каким-то… нечистым, как будто унизил кого-то, чтобы спасти себя.
Бентли заставил себя встать с постели, поняв вдруг, что не может дольше оставаться там. Правда, он боялся уходить от нее, потому что по утрам она очень страдала от приступов рвоты. Господь милосердный, какое же тяжелое бремя он взвалил на нее еще до того, как все было сказано и сделано! Ему стало тесно в четырех стенах, захотелось выйти на воздух, тем более что сегодня ему предстояло одно важное дело.