Интересно, как давно она умерла? Фредди принялась перелистывать страницы. Это были скорее заметки, касавшиеся повседневной жизни, а не дневник в полном смысле этого слова. Так, например, на первой странице, обозначенной «среда», Кассандра сделала несколько не связанных между собой записей: «доставили синий шерстяной костюм для верховой езды, который оказался на дюйм короче, чем нужно», «Милфорду надо бы напомнить, чтобы он проверил, достаточно ли у них запасов шампанского»; «необходимо немедленно починить сломанную застежку на сапфировом браслете». Эти и другие записи в том же духе были сделаны неразборчивым угловатым почерком.
В конце второй страницы Кассандра упоминала о полученной корреспонденции: письме от ее отца и еще одном – от джентльмена, имя которого Фредерика не разобрала. «Он вернулся в Англию и отчаянно хочет видеть меня, – писала Кассандра, – поэтому умоляет встретиться с ним на Мортимер-стрит в следующем месяце».
На Мортимер-стрит? Но ведь это адрес лондонской резиденции лорда Трейхорна!
Место встречи показалось Фредерике не очень-то подходящим, но Кассандра писала об этом так, как будто это само собой разумелось. На последующих пяти страницах больше ни о ком не упоминалось, кроме самой Кассандры. Там не было ни слова ни об Ариане, ни о муже Кассандры, зато говорилось о скуке сельской жизни и заурядности соседей. Так могла писать бесчувственная эгоистичная особа. Далее, на странице, обозначенной «воскресенье», внимание Фредерики привлекла следующая запись: «Сегодня видела Томаса после его проповеди «Послание к Ефесянам 1:7» искупление и прощение грехов! Не могла не рассмеяться ему в лицо».
Далее следовало резкое замечание относительно котсуолдской погоды и ее пагубного влияния на состояние волос Кассандры. Фредерика добралась до последней страницы. На ней было нацарапано всего три абзаца. «Четверг» был, очевидно, последним днем жизни Кассандры. Фредерика пробежала глазами последний абзац. У нее сразу же возникло страшное подозрение. Она перечитала еще раз, чтобы убедиться, что не ошиблась: «Томас пришел, когда Кем уехал на стрижку овец. Этот дурень вздумал мне угрожать. Каков наглец! Лондонский случайный знакомый. Сегодня я снова настойчиво просила Бентли помочь, но мой драгоценный начал упрямиться. Это очень неразумно. Я напомнила ему, что признание своей вины облегчает душу».
Фредерика зажмурилась и попыталась дышать ровнее. Господи, это говорит о том, что… Она прочитала последние два абзаца. Впервые за последние дни она почувствовала спазмы в желудке и помертвела. Завуалированные намеки Кассандры почти не оставляли места для сомнений в том, кого она имела в виду. От ужасного подозрения у Фредерики перехватило дыхание.
Она отшвырнула тетрадь, как будто та загорелась в ее руках. Ударившись о ночной столик, тетрадь упала на ковер. Фредерика сидела, уставившись на нее, не в силах ни о чем думать. Это было ужасно. Она не хотела об этом знать, но узнала. Не так уж трудно прочесть между строк ту правду, что гораздо страшнее, чем какая-то затрещина, полученная от мужа. Бентли придется многое объяснить. Конечно, его прошлое – это прошлое, но оно же было… И это немыслимо! Фредерика встала, отправилась в гардеробную и трясущимися руками натянула первое попавшееся платье.
Освещенный сзади пламенем кузнечного горна, Бентли склонился над верстаком и еще раз плавно провел по доске рубанком. Длинная дубовая стружка завивалась кольцами, а потом мягко падала на грязный пол. Тыльной стороной ладони он стер со лба пот, заливавший глаза, и выпрямился. Тем временем старый Ангус у кузнечного горна ковал новые дверные петли. Если бы он взялся сделать полноценную новую дверь, то растянул бы работу в мастерской до второго пришествия. Потребовались бы пиломатериалы. Возможно, пришлось бы даже валить и пилить деревья, а значит, Бентли мог бы целыми днями пропадать в столярной мастерской, занимаясь богоугодным делом.
Старый Ангус отвернулся от горна и, покопавшись под кожаным фартуком, выудил носовой платок, а потом спросил через плечо:
– Отверстия для болтов на каком расстоянии друг от друга делать? Замерь линейкой от центра до центра.
Бентли схватил линейку, произвел замер и назвал полученный результат. Ангус что-то проворчал, взял свой инструмент и продолжил работу. Жар, запахи, даже ритмичные удары молота, как ни странно, действовали на Бентли успокаивающе. Атмосфера здесь была умиротворяющая. Мужское царство, простое и наполненное смыслом, – именно такой и должна быть жизнь мужчины, если бы мир был совершенным. И разумеется, здесь не было места женщинам. И воспоминаниям о них – тоже.
Бентли снова взялся за рубанок и вспомнил о случившемся сегодня. Он все еще не мог успокоиться. Почему досталось именно ей? И почему сейчас? Этот кошмар снился ему сотни раз, и в сотнях разных постелей с ним находились сотни других женщин, но ведь он не давал затрещин ни одной из них. Конечно, ни одна из них не взбиралась на него, когда он крепко спал, а во сне у него всегда фаллос становился, словно молот Ангуса.
Все дело было, конечно, в самой Фредди. Она не виновата, что из-за нее все перепуталось в его голове. Она лишила его возможности держать себя в руках, а это было его средство самозащиты. Она заставила его достичь такого уровня интимности в их отношениях, который для него был неприемлем. Они стали единым целым, как и говорил им преподобный мистер Амхерст. Именно это он чувствовал, когда они занимались любовью и он смотрел ей в глаза. Он был с ней телом и душой. Он не мог держаться от нее на расстоянии и просто удовлетворять свою физиологическую потребность. Она возбуждала в нем желание духовной близости.
Видит Бог, он не мог никому открыть ни свое сердце, ни свои мысли, но с Фредерикой все было по-другому. Пройдет какое-то время, и она что-то почувствует или увидит и задаст вопросы, на которые он не сможет ответить. Она не глупа, его молодая жена, и, как она сама справедливо заметила, вовсе не так уж наивна. Ее будет трудно обмануть. Уж не воображал ли он, что сможет? Или, действуя подсознательно, привез ее в Чалкот, чтобы она помогла ему изгнать призраки прошлого? Уж не убедил ли он себя по простоте душевной в том, что любовь побеждает все? Как бы там ни было, у него ничего не получилось. Было несусветной глупостью вести ее к алтарю несмотря на то, что она ждала от него ребенка.
– Эй, парень! – вывел его из задумчивости голос Ангуса. – Ты будешь наконец работать или продолжишь грезить наяву?
Бентли заметил, что остановился на полпути, не довел рубанок до конца доски, а когда поднял рубанок, увидел оставшуюся на доске неровность. Выругавшись, он провел рубанком еще пару раз и сгладил зазубрину. Жаль, что нельзя так же легко разделаться с ночными кошмарами. Ладно, сейчас он будет думать не об этом, а о том, как получше выровнять доску, и постарается с помощью этой простой работы вытеснить из головы все прочие мысли.
Когда Фредерика спустилась вниз, лорд Трейхорн находился в своем кабинете. Из-за массивной двери было слышно, как он с кем-то разговаривает на повышенных тонах: похоже, сердится. Фредерика не решилась стучать и пошла дальше, но тут ее внимание привлек жалобный писк. Присмотревшись, она увидела котенка, который сидел у двери и мяукал. Она подняла его и прижалась щекой к рыжей шерстке. В это время появилась миссис Нафлз, забрала у нее малыша и заворковала, пристроив котенка в карман фартука:
– Вот ты где, миленький! Сейчас отнесу тебя на место.
Фредерика спросила у нее, где находится столярная мастерская, и миссис Нафлз объяснила. Все мастерские в Чалкоте располагались у подножия холма рядом с новым амбаром и занимали длинный ряд каменных помещений. В некоторых двери были нараспашку, например в кузнице, из трубы которой валил белый дым, в других, напротив, плотно закрытыми. Фредерика еще издали услышала лязг металла и ругательства, а спустившись вниз по тропинке, заглянула в кузницу, где и узнала, что столярная мастерская находится в соседнем помещении.
Ее муж, обнаженный до пояса, что-то делал, низко склонившись над верстаком. По его мускулистой спине струйками катился пот: жар от кузнечного горна был невыносим. Кузнец, которого все называли старым Ангусом, поприветствовал ее коротким кивком, положил свои инструменты и ушел. Бентли обрабатывал нижнюю планку двери, не замечая присутствия жены, и она долго наблюдала, как напрягаются и расслабляются мускулы на его плечах в такт плавным движениям рубанка, сопровождавшимся мягким шуршащим звуком. Он по собственной инициативе взялся за эту черную работу и, судя по всему, неплохо с ней справлялся.
Как и все остальное, он делал это с изящной ленцой, как будто не прилагал никаких усилий, если бы не напряженные мощные мышцы и не пот, который струился по его телу. Бентли сбросил с плеч подтяжки, и его темные брюки спустились на бедра, подчеркивая узкую талию.
Разве найдется женщина, которую не соблазнит эта мужская красота, обаяние и сила? Фредерика допускала, что ее муж далеко не святой, но в то, что он поставил целью ее соблазнить, утаив свой подлинный характер, поверить не могла.
– Бентли! – окликнула она наконец мужа.
При звуке ее голоса он замер, потом выпрямился и чуть повернул голову в ее сторону. Она увидела, как по его лицу, словно слезы, струится пот.
– Бентли, – повторила Фредерика, – нам надо поговорить.
Она услышала, как он выругался себе под нос, потом, положив инструмент, провел рукой по лицу и, кивнув, прошел мимо нее в тень старого каштана. Здесь тишину нарушало лишь пение птиц да шорох листвы. Под каштаном стояла старая скамья, и он жестом предложил Фредерике сесть, а сам устроился на траве, вытянув длинные ноги.
В этот момент Фредерике было не до любования мужем: ей предстояло решить ужасную задачу. Казалось, что сердце у нее переместилось куда-то в горло. Страх и сомнения вернулись с удвоенной силой, и ей показалось, что она опять осталась с ним наедине в музыкальной комнате Страт-хауса и ждет решения, которое наверняка изменит ее жизнь.