— О чем ты говоришь?
— О том, что ты называешь «любовью».
— Ты никогда не узнаешь, что это, — с презрением бросила девушка.
Сказал ей Клинок:
— Ошибаешься. Я знаю, что это. Знаю намного лучше тебя. Знаю — но все же не могу понять. Я созерцал десять тысяч миров в течении десяти тысяч лет. Я видел разные виды любви. Я видел, как запахи проникают в ноздри мужчины и женщины, как следят их глаза за друг другом, как происходят различные химические превращения в их телах. Так рождается желание. Я видел влюбленность и страсть, видел, как меняются эфирные тела мужчины и женщины, приникая друг к другу. Видел я и притяжение разумов, наблюдал и взаимное уважение, и привязанность, и терпение, рождающееся после долгих лет совместной жизни. Видел я и многое другое. Все это довольно примитивно и легко поддается расчету. «Высокие чувства» не более таинственны, чем телесное влечение — все отличие состоит в том, что во втором случае изменяются определенные вещества в телесном мире, а в первом — происходят схожие превращения в мире более тонком. Умеющий видеть легко поймет, как это происходит. Я знаю о любви все. Стоит мне оказать определенное воздействие на некоторые участки твоего тела, или твоего разума, или твоей души — и ты станешь такой, какой я захочу и будешь испытывать те чувства, которые я пожелаю. Я знаю все — и все-таки есть одна вещь, которую я не могу понять.
— Какую? — Спросила Нинель.
— Если я знаю все это, то и Каэрдин должен был знать, — ответил Клинок. — А раз так, почему же он не сумел уберечься от тебя? Ведь если все, что вы называете любовью — лишь определенные изменения в плоти, душе и сознании, как ты могла пленить Каэрдина? Что стоило ему создать соответствующую колдовскую преграду — как поступил один из твоих создателей, Эмерхад? А если он хотел испытать некоторые приятные ощущения, которые дает влюбленность, почему Каэрдин не выдавил из себя этот гной, когда стало ясно, что эти же самые ощущения подталкивают его к саморазрушению? Вот что мне непостижимо.
Сказала Нинель:
— Ты разделил целое на части, исследовал каждую часть и теперь удивляешься, куда же исчезла жизнь, прежде соединявшая части. Да ведь эту самую жизнь ты уничтожил, когда разделял целое! В том, что мы зовем любовью, соединяется не только желание, страсть, влюбленность и привязанность. Кроме того есть еще и стремление любить — то, что собирает все наши чувства, соединяет их, усиливает, развивает и направляет их дальше. Есть не только данность, не только то, что присутствует, что дано нам, но и то, к чему мы стремимся, то, что мы выбрали для себя и что желаем осуществить. Будь иначе, мы были бы лишь механическими существами, с которыми что-то происходит; в любви же было бы не больше ценности, чем в росте ногтей и волос. Это стремление не всегда сознательно, но…
— Все это, — перебил ее Клинок. — Я и без тебя знаю. Я знаю еще тысячу других объяснений. Все они бессмысленны. Я легко читаю твои мысли и вижу, что ты говоришь именно то, что думаешь, и не лжешь мне. Из этого я заключаю, что ты и сама не понимаешь природы оружия, которым уничтожила Повелителя Затмений. А раз так, мне придется приступить к изучению этого оружия другим способом.
Спросила его Нинель:
— Что ты хочешь сделать?
Сказал Клинок:
— Мне известно, при каких условиях это оружие стало действовать, а раз оно слепо, то должно сработать еще раз. Я воссоздам эти условия. Первое условие — ты; и ты сейчас стоишь передо мной. Второе условие — Каэрдин. Как видишь, мой облик уже соответствует его облику, мое колдовское могущество также ничем не отличается от того, коим обладал Каэрдин. Теперь я буду постепенно изменять свою сущность так, чтобы она во всем совпала с сущностью Каэрдина, я буду менять свое мышление, и чувства, и некоторые аспекты волшебства таким образом, чтобы совпадение стало совершенным. Ведь Каэрдин пребывает во мне, как и все древо времени, а я могу стать всем, что пребывает во мне. Я буду внимательно следить за тобой, ведь в какой-то момент моего превращения незримое оружие обязательно должно будет покинуть ножны твоей души и обратиться ко мне. Тогда я пойму природу этого оружия, захвачу его и достигну желаемого.
Сказала Нинель:
— Ты никогда не сможешь сделать этого. Ты просто не сможешь в точности стать им.
— Почему ты так думаешь?
Сказала Нинель:
— У Каэрдина была честь.
— Я сделаю себе ее точное подобие.
— А как же стремление, о котором я говорила тебе? Недостаточно просто испытывать те или иные эмоции. Тебе придется еще и своей волей стремиться к этому, как стремился Каэрдин. Тебе это не по силам, ведь твоя воля — это голод и разрушение.
Сказал ей Клинок, усмехнувшись:
— Не беспокойся за меня. Я сумею выполнить то, что хочу. Я вижу, что ты боишься удачного перевоплощения, ведь если оно произойдет, ты потеряешь над собой контроль и кинешься в мои объятья. Ты правильно боишься. Ибо хотя ты утверждаешь, что любовь измерить нельзя, в глубине души, однако, ты знаешь, что прав я, утверждающий, что можно.
И еще сказал он:
— Привлекает меня в этом опыте и кое-что другое. Видишь ли, Нинель, я убил Каэрдина тогда, когда он был слаб и ничтожен, и это немного отравляет мое торжество. Но Повелителя Затмений нельзя уже воскресить, чтобы испытать наши силы на равных. Некогда, на заре времен, так уже было, и тогда он подчинил меня своей воле. Как же мне теперь превзойти его, когда он уже мертв? Я вижу только один способ. Я одержу победу там, где он потерпел поражение. Он не успел или не смог воспротивиться действию твоего незримого оружия. Я буду наготове. Я смогу и успею.
И вот, начал он изменение. Изменение же это было невидимо для глаз Нинель, и она с затаенным ужасом ждала, что последует дальше. Но вот увидела она, что глаза врага ее внезапно остекленели и рот исказила судорога, и пальцы рук искривились и стали похожи на крючья. Что-то пошло не так, как рассчитывал Клинок. По всему его телу прошла сильная дрожь. Он откинул голову и полуоткрыл рот. Тело его стало судорожно содрогаться, как в припадке эпилепсии, крылья беспорядочно били воздух и раскалывали камни. Он упал на землю. Мучительный вой вырвался из его глотки — отчаяние и страшнейшее страдание заключались в нем. Казалось, он борется с кем-то или чем-то невидимым — но бесполезно, и он безнадежно проигрывал в этой борьбе. Наконец, он застыл.
Нинель ждала, не шевелясь. Бежать было бесполезно, а приблизиться к чудовищу, убившему ее возлюбленного, она опасалась.
Но вот он пошевелился. Оперевшись рукой о землю, встал на колено. Поднял голову. И увидел Нинель.
Ее сердце бешено забилось, когда она увидела его лицо. Перед глазами все поплыло. «Не лги себе! Ты ведь знаешь, что это только обман!» — Закричала она мысленно, но сердце ее, казалось, зажило своей собственной жизнью, и сделалось неподвластным разуму.
Не отпуская ее глаз, враг встал. Он не произносил ни слова и, казалось, не мог оторвать от нее глаз. Протянул к ней руки…
— Нет!!! — Закричала Нинель, отступая и тщетно пытаясь сдержать слезы. — Убирайся, тварь! Я никогда не буду любить тебя так, как любила его! Ты можешь подчинить себе мой разум и мое сердце, но по своей воле я никогда не буду принадлежать тебе!
Сказал темный ангел:
— Я — Каэрдин.
Закричала Нинель:
— Но только «некоторой частью», не так ли?!!
— Нет. — Он покачал головой. — Не так. Клинок потерпел неудачу. Ты победила его и спасла меня. Все возвращено на свои места. И слепая Сила, которая едва не натворила непоправимых бед — также возвращена на свое место.
Тогда Нинель перевела взгляд на его пояс и увидела ножны, и в тех ножнах — клинок.
— Это обман, — сказала она, но в голосе ее уже не было прежней уверенности. — Как я могла победить и спасти тебя? Я не Леди и не колдунья…
Сказал Каэрдин:
— Ты — та, кому отдано мое сердце. Никто — ни Леди, ни колдунья, ни богиня — не может сравниться с тобой. Как ты смогла победить? Ты приняла вызов Клинка и противостояла ему, не отступая ни на шаг. Ведь он жаждал победить тебя не силой и не волшебством, а иным оружием. Но твоя воля была тверда, а любовь — столь чиста и сильна, что теперь я могу лишь склониться пред тобой, ибо я недостоин этой любви.
— Ты… — У Нинель перехватило горло и она была вынуждена начать снова:
— Ангел говорил мне, что Каэрдин убит, а его душа поглощена Клинком. Как же ты смог вернуться… если ты — это действительно ты?
Сказал Каэрдин:
— Нелегко ответить в двух словах. И хотя ничего не желаю я больше, как прикоснуться к тебе, все же, я вижу, мне придется ответить, чтобы изгнать твой страх.
Скажи, Нинель, чем отличается видимость от подлинного, а иллюзия — от того, что она изображает? Где сходство перестает быть всего лишь сходством, а становится самой вещью? Представь, что есть некий плод и иллюзия плода, и ты по своему желанию можешь изменять степень этой иллюзии. Сначала эту иллюзию можно лишь увидеть, потом — потрогать и ощутить ее запах и вкус. Потом — ты съешь этот плод и утолишь голод так же, как будто бы это был настоящий плод. Дальше — еще больше: иные видят этот плод, и полагают его существующим в мире, вне зависимости от тебя: иллюзия той степени насыщенности, при которой иллюзия уже неотличима от материи, которая, впрочем, сама есть иллюзия. Но и это еще не предел. Сделаем так, чтобы второй плод стал состоять в точности из тех же веществ, что и первый, поместим его в то же место в пространстве и в то же время, где находился первый. Не будет ли он тем же самым плодом, с которого мы сделали копию?
Сказала Нинель:
— Люди — это не яблоки и не груши.
Сказал Каэрдин:
— Верно. Но все в человеке, относящееся к сотворенному миру — душа и тело, чувства и разум — ничем не выше яблок и груш, и лишь более сложно устроено. Отличие не в этом, а в том, что содержится в сердцевине того «Я», с которым человек себя отождествляет. Содержащееся в сердцевине не имеет ни качеств, ни свойств, ни имени. Оно как будто бы никак не выражает