— Да, насколько я знаю.
— А что вы о нем думаете?
— Ничего, — резко сказала Лу. — Гнилая скотина.
Анита солидарно улыбнулась.
— Я так же говорю о парне, которого люблю. Тоже скотина.
Несомненно, скотина виновата в твоем аборте, подумала Лу.
— Как же вы можете его любить?
— Если подумать, то все мужчины скоты, правда?
Лу сочла забавным, что сидит со стюардессой, которую готовили ублажать мужчин, быть вежливой, улыбаться, а в личной жизни она не стесняется признаться, что улыбается своему естественному врагу. На память ей пришли слова Симоны де Бовуар: «Сталкиваясь с мужчиной, женщина всегда играет». С такой психологией де Бовуар стала бы великой стюардессой.
— Я не согласна с вашим мнением обо всех мужчинах. Так же, как нельзя говорить обо всех женщинах, — сказала Лу. — Я думаю, что так нельзя обращаться с людьми. Вы смешиваете всех в одну кучу. Надо подходить индивидуально, иначе можно промахнуться.
— Рассказывайте, — странно улыбнулась Анита. — А почему вы так не любите Питера Нортропа?
— Он не очень приятный человек. Вы удовлетворены?
Потом Анита удивлялась, как у нее хватило духа спросить:
— Не то что Дэвид Сверн?
Лу оледенела, услышав из уст незнакомки имя Дэвида, ею овладели страх и в то же время некоторое уважение к Аните, которая взяла верх над ней.
— Кажется, вы много обо мне знаете, учитывая, что мы никогда не встречались, — сказала Лу. — Или я ошибаюсь?
— Нет, не встречались.
В детстве Лу часто смотрела фильмы ужасов, закрыв глаза руками, но чуть расставив пальцы, чтобы все-таки видеть фильм. Именно так она сейчас себя чувствовала: ей хотелось узнать все до конца, и боялась этого. Не трусь, сказала себе Лу, эта девушка, возможно, не причинит тебе вреда.
— Но вы очень много обо мне знаете, — сказала Лу.
— Верно.
Показалось, что в «Палм Корт» воцарилась мертвая тишина, хотя ничего не изменилось — все столики по-прежнему были заняты, женщины по-прежнему разговаривали.
— Вы не потрудитесь объяснить, откуда у вас столько сведений?
На этот раз закурила Анита.
— У меня есть подруга, француженка, которая очень интересуется астрологией, особенно переселением душ. У нее теория о людях, живших в Атлантиде…
Когда через сорок минут Лу выбегала из «Палм», она была в состоянии, близком к шоку.
Вместо того чтобы поймать такси, как обычно, решила пойти пешком к парикмахеру на еженедельную стрижку, надеясь, что прогулка поможет ей развеяться. Атлантида, потерянный континент, леди со вшами, и, подумать только, их связывала Лу Маррон, потом аборт в Пуэрто-Рико.
Не удивительно, что в голове каша. Откровения Аниты в конце обеда очень напоминали дешевые мыльные оперы по телевизору. Сначала Лу ужаснулась услышанному, потом посочувствовала, потом разгневалась, а потом весь цикл повторился.
На углу Пятой авеню и Пятьдесят первой улицы она натолкнулась на мужчину.
— Извините, — автоматически сказала Лу, не глядя на него.
— А вы очень красивая. — Его налитые кровью глаза смотрели на нее с религиозным фанатизмом. — Вы не должны стыдиться. Вы слышите?
Еще один придурок, город забит ими. Не удивительно, что люди в Нью-Йорке ходят очень быстро. Не только потому, что торопятся, но и потому, что в движущуюся мишень труднее попасть.
«Людовик XV» — было написано на огромном щите дорогого здания. Швейцар в форме вежливо улыбнулся, и она, как и каждую неделю, вежливо улыбнулась в ответ.
— Добрый день, — сказал он, придерживая дверь.
— Добрый день.
Привычка — великая вещь, подумала Лу, но в то же время и опасная. Совершая привычный ритуал, можно обмануться и поверить, что все так же, как всегда, что ничего не изменилось. Но после обеда с Анитой жизнь перевернулась. Теперь она знала, что чужие люди думают о ее взаимоотношениях с Дэвидом, и это было не очень приятно.
Когда Лу надела розовый халат, она вошла в салон, где ее ждал Филипп.
— Как дела, мисс Маррон?
— Не слишком, Филипп.
— Но выглядите вы прекрасно.
— Вы всегда так говорите.
— Это мой стиль. Разве Рубироза говорил женщине, что она выглядит плохо?
— Нет, но вспомните, как он умер.
— Как? — искренне удивился Филипп.
— Не помню.
Оба рассмеялись, и он занялся ее волосами, которые ему нравились, потому что были прямыми, густыми и толстыми. Как-то Лу пришло в голову, что то, что в юности досаждает, в зрелом возрасте приносит радость. В детстве мать часто накручивала ей волосы на бигуди, чтобы сделать их волнистыми, а сейчас все девушки с волнистыми волосами делают все, чтобы их выпрямить.
С другой стороны, ее ноги вылеплены более отчетливо, чем у других детей, у нее были мускулистые икры из-за ранних занятий балетом, а сейчас лучше было бы, чтоб они были потоньше. Лу особенно остро ощущала это летом, когда нельзя было надеть темные чулки, и завидовала девушкам с бесформенными, но тонкими ногами.
Она не стала читать «Вог» под феном, а задумалась о разговоре с Анитой.
— Моя подруга Симона говорит, что в магазине все знают о вас и о Дэвиде, — сказала Анита. — Они смеются, когда он называет вас мисс О’Хара. Веселятся, когда думают, кого хотят этим обмануть.
— Он хочет защитить меня.
— И себя тоже.
— В этом ничего страшного нет, не правда ли?
— Нет, если не страшно быть на содержании у пожилого женатого человека.
— Дэвид меня не содержит. Никто никого больше не содержит. Эта эпоха кончилась. Как вы понимаете, у меня есть работа. Не знаю, почему я должна оправдываться перед вами. Моя личная жизнь вас не касается.
— Вот здесь вы ошибаетесь, — быстро сказала Анита. — Потому что, если Дэвид Сверн заразил вас вшами, а вы передали их Питеру Нортропу, а Питер — Беверли, а Беверли — Фингерхуду, а Фингерхуд заразил меня, то вы виноваты в худших днях моей жизни.
На минуту Лу показалось, что она сходит с ума.
— Вши? О чем вы говорите? Вы спятили?
— Ну, знаете, как они передаются. Один человек спит с другим, тот с третьим…
— Вши?
— Откуда-то они должны были появиться, и есть какая-то странная связь между названными мною людьми. Очень странная.
— Не уверена, что проследила ход ваших мыслей, но, если отбросить так волнующих вас вшей, вы намекаете, что я спала с Питером Нортропом?
— А разве нет?
— После аборта у вас помутился разум.
Вид у Аниты был такой, будто ее обдали ледяной водой.
— Кто вам это сказал?
— Никто. Я сама вычислила.
— Спорю, Роберт сказал Беверли, Беверли Питеру, а Питер вам.
— Я начинаю думать, что вы на самом деле сумасшедшая. Кто такой Фингерхуд? Из того, что он заразил вас вшами, я заключаю, что это мужчина. Может, мне следует спросить, что такое Фингерхуд?
— Мужчина, это верно. Мой нынешний любовник. Но я его не люблю, я люблю Джека Бейли. От него я и забеременела.
— Чудесная компания.
— Но Симона говорит, что Джек не был с нами в Атлантиде. Стейси тоже. Симона подозревает, что они жили в Помпее.
Когда Лу вернулась в офис, чтобы написать интервью с Анитой, ее ждало сообщение от Дэвида: «Я заеду в восемь. Потом давай поужинаем».
Этим вечером они хотели посмотреть спектакль «Кабаре». Лу мечтала его увидеть, хотя читала рецензии, но после обеда с Анитой у нее не было настроения смотреть музыкальную комедию. Если бы она сказала об этом Дэвиду, он бы ответил, что это способ развеяться, но Лу никогда не руководствовалась этой теорией. Она предпочитала смотреть музыкальные комедии в хорошем настроении, тогда внутреннее состояние становится просто радужным.
Дэвид давно называл ее мазохисткой за то, что она поддавалась настроениям, но механически улучшать его она не хотела. Лу предпочитала свой ритм подъемов и спадов, иногда отчаяние становилось глубже, чем у других, зато и радость больше.
Сидя за столом под большим фото Марка Бохана, Лу начала печатать:
«Она очень живая блондинка. Ее зовут Анита Шулер. У этой стюардессы очень четкие представления об одежде, мужчинах и сомнительных удовольствиях от путешествий».
Не упоминать о вшах, абортах, предостерегла себя Лу и немедленно выбросила из головы эти вещи, не обращая ни малейшего внимания на царящую вокруг суматоху. Чтобы работать журналистом, нужно иметь нюх на новости и стальную дверь в сознании.
«О новой форме наша стюардесса Анита сказала, что она функциональнее, чем может показаться на первый взгляд. Юбка-брюки очень подходит, чтобы выкатиться из самолета в критической ситуации».
Девушка, писавшая о рынке сумочек, влетела, когда Лу уже заканчивала, и тут же затарахтела на машинке как одержимая. Однажды она призналась, что ненавидит любые сумочки, поэтому Тони Эллиот и назначил ее на этот участок.
— Тони Эллиот — извращенец, — сказала тогда девушка. — Как только этот сукин сын узнает, что тебя меньше всего интересует, он тут же тебя этим и займет.
Теперь, несколько месяцев спустя, Лу неожиданно вспомнила эти слова. Она знала, что это не совсем случайно, потому что жизнь научила ее, что люди, как белки, создают свои запасы на зиму. В надлежащий момент они раскрывают кладовые памяти и достают то, что нужно для выживания. Если, конечно, они вообще могут выжить.
— Ищи меховую сумочку, — сказала девушка за соседним столиком, не поднимая глаз. — Этой зимой их будут носить все леди. Ты счастлива, что ты не леди?
Лу знала, что девушке ответ не нужен, та просто так разговаривала с собой. Она откинулась на спинку стула и перечитала написанное об Аните Шулер. Неплохо. Если Тони понравится, она пошлет Кава или другого фотографа сделать несколько фото, и тогда все пойдет в номер на следующей неделе.
— Я? — сказала репортер по сумочкам. — Я уже десять лет ношу телячьи черные сумки.
Лу положила статью в корзину и задумалась, почему не она, а Питер получил колонку. В чем истинная причина? До сих пор она была твердо уверена, что Питер и Тони стали любовниками. Все остальные тоже так думали, но если они ошибаются? Ведь и раньше ошибались в Тони Эллиоте. Что, если он дал колонку Питеру потому, что Питер действовал так, будто ему наплевать на нее, а она явно показывала, что для нее это вопрос жизни и смерти?