— Высасывающая машинка, — сказал мужчина слева. — Работает, как пылесос. И просто высасывает зародыш.
— Это очень интересно, — сказала Беверли, — но мы бы хотели поговорить вдвоем. Если вы не против.
— Десять центов в Китае. Спорю, что с вашей подруги содрали пять сотен.
— Четыреста пятьдесят. Фингерхуд сторговался.
— Так и надо с этими пуэрториканскими живодерами. Ты должен торговаться, иначе ничего не получишь.
Питер не позволил бы чужакам вмешиваться в их разговор, подумала Беверли, мечтая, чтобы Йен не был слабым, но тут же спохватилась: ведь это она не оставляет ему выбора.
— Пожалуйста, не говори Аните, что я рассказала тебе об аборте, — сказала Беверли. — Она умоляла Симону, чтобы та не болтала.
— Обещаю.
Пара слева наконец-то встала. Мужчина сказал Беверли:
— Грудь не важна, дорогая. Поверьте, я знаю.
— Приятно было пообедать с вами. Но повторять мы не будем.
Женщина просто улыбнулась ей, и они ушли.
— Очаровательная пара, — скривился Йен. — Посмотрим меню?
После обеда Йен посадил Беверли в такси и сказал, что позвонит позже.
— Зачем? — спросила Беверли.
— Просто узнать, как ты себя чувствуешь.
— Я знаю, как я себя буду чувствовать. Еще паршивее, чем сейчас.
— Не отчаивайся, дорогая. Завтра вторник.
— Наш день. — Беверли послала ему воздушный поцелуй из окна машины. — В галерею Лео Кастелли на Семьдесят седьмой, — сказала она водителю. — И не спешите, я не тороплюсь.
— А я тороплюсь. Я работаю. Где на Семьдесят седьмой?
— Между Пятой авеню и Мэдисон. Хотите кое-что узнать?
— Не очень.
— В Нью-Йорке трудно трахнуться.
Когда Беверли приехала в галерею, там кроме Кастелли и Ивана Карпа был только один человек в вельветовом костюме. У него были большие черные усы, и он углубленно созерцал диптих, изображавший Джона Пейна и Кармен Миранду, сидевших верхом на лошадях. Картины слегка озадачили Беверли, потому что бананы и апельсины были на голове у Джона Пейна, а не на голове Кармен, но, будучи завсегдатаем галерей, она знала, что никогда нельзя подавать вида, что ты ошарашен. Да и почему бы им не быть на голове у Джона Пейна? Какая разница? Она повернулась к усачу.
— Бодлер говорил: «Жизнь — это больница, в которой каждый пациент отчаянно хочет поменять койку».
Мужчина бесстрастно посмотрел на нее.
— Как вы думаете, где вы находитесь? В «Модерне»?
Беверли скрыла, что ничего не поняла.
— Чья это выставка?
— Моя.
— А! А кто вы?
— Стив Омаха.
— Рада познакомиться. Я Беверли Нортроп. Я так понимаю, вы знаете способ, как довести женщину до оргазма.
В эту секунду ей показалось, что у него сейчас отвалятся усы.
— Погодите. Как, вы сказали, вас зовут?
— Беверли Нортроп. Я подруга Симоны. Я удивлена, что она не говорила вам обо мне.
— Нортроп. Нортроп. А, да, вы та сумасшедшая леди с буферами!
— Она меня называет сумасшедшей?
— Кажется, я сболтнул лишнее.
Стив Омаха сунул руки в карманы.
— Как вам моя выставка?
— Очень необычно.
Бетти Хаттон и Эдди Бракен на лошадях. На другой картине на лошадях сидели Вера Хруба Ралстон и Джон Карролл. Верхом были и Джордж Брент с Мерл Оберон.
— Я понимаю, что задаю глупый вопрос, — сказала Беверли. — Но почему все верхом?
— Вы были правы. Дурацкий вопрос.
У Мерл Оберон были усы Стива Омахи, но после картин Розенквиста, Раушенберга и Олденбурга Беверли уже ничему не удивлялась. Завершали выставку Ивон де Карло и Турхан Бей. Рядом с портретами Джона Пейна, Кармен Миранды и Джорджа Брента висели красные звезды.
— Вы их продаете? — спросили Беверли. — Или это просто выставка?
— Попробуйте купить и узнаете.
Блестящая мысль. Если Питер завел сраных попугаев, у нее на стене может висеть Джордж Брент (или Джон Пейн). Любой из них будет хорошо контрастировать с пейзажем Халтберга. Беверли распирало от цитат. Столько лет не зря ездила по вторникам в галереи из Гарден-Сити! Она тогда читала путеводитель, в котором говорилось, что сюрреалистическая живопись так же красива, как сочетание зонтика со швейной машинкой на анатомическом столе.
— Я действительно хочу купить одну из ваших картин. Завтра я переговорю с Лео.
— А почему не сейчас?
— У меня очень болит голова. В таком состоянии я не хочу обсуждать денежные вопросы. Но я действительно заинтересовалась вашими работами.
— Хорошо. Смотрите, кто пришел на ужин!
Это была Симона в том же черном дождевике, который был на ней, когда Беверли заметила ее в вестибюле отеля «Мария Кристина» в Мексико-Сити.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Симона.
— Хочу подцепить твоего красавчика, но не очень в этом преуспела.
Симона и Стив счастливо улыбнулись друг другу.
— Стив — не Роберт Фингерхуд в той квартире, — сказала Симона. — Этот номер не пройдет.
— У меня давно никого не было. Ты не знаешь, каково мне. Я только что обедала с Йеном. Я хотела переспать с ним, но ему нужно искать новых болванов для своего шоу. Такие дела.
— Беверли хочет купить мою картину, — сказал Стив, обнимая Симону за талию.
— У нее бабки есть.
— Я не считаю, что Йен интересуется ими, — сказала Беверли. — Правда. (Но в глубине души она именно так и думала. Его интересовали не деньги сами по себе. Но устроенная жизнь, готовые дети, легкая жизнь. Да, в самом деле, он бы хотел тут же переехать и занять жилище другого мужчины. Беверли была убеждена, что, если бы не Питер, Йен вообще не обратил бы на нее внимания.) — У меня теплые воспоминания об этом плаще, — сказала Беверли Симоне. — А что под ним?
— Ничего.
Беверли разозлилась, что Симона побеждает ее на ее же площадке. Как можно сравнить ночную сорочку с наготой? И все же…
— А у меня только рубашка. — И Беверли распахнула полы пурпурного пальто, чтобы все удостоверились, что она говорит правду.
— У вас могут быть проблемы, — сказал Стив, уставившись на потрясающие соски.
— Хотите поспорить?
— Ты все еще ведешь двойную жизнь? — спросила Симона.
— Если двух полумужчин считать двойной жизнью, тогда — да.
— Пойдемте выпьем, — сказал Стив. — Может, «У Мэдисона»?
Девушки согласно кивнули.
— Часто тампоны не спасают от холода, — говорила Симона, когда они выходили из двери. — Даже если на улице не очень холодно.
После трех порций виски Беверли уехала домой. Швейцар Генри спросил, как она себя чувствует.
— Спасибо, Генри, гораздо лучше.
На самом деле ей было гораздо хуже, голова раскалывалась, а Питера долго не будет. Когда она поднялась, дети на кухне обсуждали с Маргарет проблемы сексуального воспитания.
— Вылупились яйца, что появляется? — спросила Салли.
— Цыплята, — ответил Питер-младший.
— У других животных тоже есть дети, — напомнила Маргарет. — Но яиц у них нет. Откуда же они появляются?
— Из капусты? — истерически захохотал Питер-младший, а сестра ущипнула его.
— Мама хочет выпить мартини, — объявила Беверли, — а потом ждать, когда позвонит дядя Йен.
— Кто это? — спросила Салли.
— Новый мужчина, дорогая.
Глава 10
Анита наливала мартини для одного из пассажиров первого класса рейса 431 из Каира. Она вспомнила последний полет в Каир и мужчину, который пригласил ее на ужин в Нью-Йорке. Ему было около сорока лет, красивый, неженатый (как он сообщил) и очень вежливый. Пережевывая кусочек седла косули, он сказал, что она может существенно увеличить свои доходы во время следующего полета в Каир, если привезет в Нью-Йорк маленький пакетик.
— А что в нем?
— О, — вкрадчиво сказал мужчина, — немножко героина.
— За такие вещи можно угодить в тюрьму.
— Это не очень опасно для стюардессы. А даже если вас схватят, что маловероятно, вы всегда можете сказать, что вам его подсунул какой-то пассажир.
Анита не могла доесть.
— Нет, спасибо. Не стоит рисковать.
Мистер Вежливость сменил тему:
— Как хотите. У вас есть банковский счет?
Анита едва не сказала, что у нее нет банковского счета, но потом передумала; после этих слов он мог возобновить разговор, который потряс ее. Ей казалось, что за шесть лет работы в авиакомпании она уже все видела, и хотя до нее доходили туманные слухи о том, что члены экипажей занимаются контрабандой, сама она столкнулась с этим впервые. Даже Лайза, стюардесса, которая подрабатывала, как говорил Джек Бейли, не стала бы перевозить наркотики. Анита размышляла, не сообщить ли в ФБР об этом пассажире, но тут представила, как ее убьет преступный международный синдикат, и желание донести пропало.
— Кроме того, — сказала она Симоне, — откуда я знаю, что он меня не разыгрывает? Хочет придать себе больше веса.
Симона как раз перешла из «Мини-Ферс» к доктору Гарри Хокеру, где получала сто два доллара в неделю, на семь долларов больше, чем прежде.
— Сколько денег ты могла бы заработать! — воскликнула Симона. — А как интересно! Помнишь фильм «Я воровала бриллианты»?
— Возить наркотики опаснее, чем красть драгоценности.
— Ричард Грин настиг ее в самом конце.
— Это нарушение закона. Я могла бы загреметь в тюрьму «Синг-Синг» на двадцать лет.
— Тебе было бы всего сорок шесть, когда ты вышла бы. Да еще с деньгами в швейцарском банке. Сделала бы пластическую операцию и остаток жизни попивала бы шампанское на вилле в Каннах.
— Обязательно напоминать мне о возрасте?
— Что ты такая чувствительная? Если тебе станет легче, то скажу, что вчера у меня был день рождения. Мне двадцать пять.
— Обязательно напоминать, что ты на год моложе?
— Могла бы поздравить, — сказала Симона.
— Поздравляю. Как тебе грядущее тридцатилетие?
— Со мной этого не случится.
— Что тебе будет тридцать или что ты выйдешь замуж?
— Я могла бы стать миссис Стив Омаха, если хочешь знать.
— Я могла бы стать миссис Роберт Фингерхуд, — ответила Анита.