Красивый большой внедорожник на здоровенных зубастых колесах и в крутом джиперском обвесе, разумеется, привлёк внимание этой компании. Я просто видел, как в общем псевдомыслительном поле, заменяющем группам людей разум, формируется прекрасная картина обладания архетипической Крутой Тачкой, на которой им, разумеется, сам чёрт будет не брат.
— Не, Македонец, они натурально зомби! — зло сказал вернувшийся Сеня. — Я его освободить пытаюсь, а он чуть ли ни кусаться лезет. А ну как это через укус передаётся?
— Меньше кино смотри, — рассеянно ответил я, не выпуская из виду группу дезертиров. Как я и думал — они сменили направление движения, разделившись и обходя нас с двух сторон. Пётр, оценив ситуацию, быстро прикрутил домкрат обратно и нырнул в кабину. Это их простимулировало — они явно решили, что мы сейчас смоемся.
В стае обезьян всегда есть альфа-самец. В группе мудаков его место занимает альфа-мудак. Чтобы удерживать свою альфа-позицию, ему всегда приходится демонстрировать мудаковатость, несколько превышающую средний уровень в популяции, но у данного экземпляра она явно имела концентрацию, несовместимую с жизнью. Расстёгнутая до пупа камуфляжная куртка открывала вместо положенной к полевой форме зелёной майки матросский тельник, поверх которого болтался автоматный патрон на цепочке. Сильны в народе архетипы «революционных матросиков» и прочей «мамы-анархии»… Форменное кепи заломлено на затылок, рукава закатаны, открывая модные татуировки — и кривая ухмылочка. Он направился прямиком к нам, и каждый сделанный шаг уменьшал его и без того незначительные шансы на выживание. Я не собирался с ним общаться, я смотрел только, возьмется ли он за автомат. Он не успел.
Точку в его недолгой карьере начинающего атамана внезапно поставила рыжая — перечеркнув короткой очередью из «Кедра» полосатость тельняшечки. Альфа-мудак ещё заваливался на землю с изумлённым лицом, когда я сделал три быстрых выстрела. В лоб, в лоб, в ухо — этот повернулся, снимая с плеча автомат. Всё, вооружённых среди них не осталось, а безоружные остановились. Но рыжая-то какова — высунулась, пальнула, и села, как ни в чём не бывало, лицом не дрогнув. Резкая дама.
Я, было, счёл, что конфликт исчерпан — необстрелянные срочники сгрудились в кучу, потрясённо глядя на трупы своих лидеров. Но тут я своими глазами увидел, как люди превращаются в аффекторов — ближний к нам солдат, только что, борясь с тошнотой, глядевший на расползающееся из-под головы убитого кровавое пятно, поднял голову. В глазах его было пусто, рот перекосился звериным оскалом, руки дёрнулись хватающим жестом…
Бздым! Пистолет лязгнул затвором и выплюнул пустую гильзу. Говорят, это заразно, так что профилактика — лучшее лечение. А также санитарно-карантинные мероприятия — я перевёл взгляд на оставшихся дезертиров, но они уже сосредоточенно драпали за ближайший угол. Ну и чёрт с ними.
— Автоматы я приберу, нечего им тут валяться… — хозяйственно сказал Сеня, ворочая трупы в поисках патронов. — Тьфу, лохи и чмошники — по рожку на ствол всего!
— В салон не тащи, кинь в багажник, — сказал я ему. Нам эти потёртые «калаши» ни на кой чёрт не сдались, но не бросать же, действительно? Мало ли, кто подберёт…
В салоне бледная девица рыдала в три ручья, размазывая по физиономии густой макияж. Это придало ей вид полинявшей при стирке панды.
— Уймись, — сказал я ей сердито. — Не мы такие — жизнь такая.
— Это я винова-а-ата! — залилась она слезами пуще прежнего.
— Да ну нафиг, — отмахнулся я. — Они тебя даже не видели, стёкла тонированы. Им машина понравилась, а не твои тощие прелести.
— Вы не понима-а-аете! — продолжала рыдать девица. — Это всё из-за меня! Всё вот это!
— Сдается мне, девочка, — мягко сказал я, собрав скудно отпущенное мне природой терпение, — ты несколько преувеличиваешь свою значимость в Мироздании. Из-за тебя максимум одноклассники друг другу фингал могли поставить.
— Да щас! — заржал Сеня. — Какие фингалы! Во Вконтактике друг друга забанят.
Я выдал рыдающей барышне упаковку салфеток и этим ограничился. Утешение плачущих детей — не моя сильная сторона. Собственными не обзавёлся, а Сеня не давал повода. Думаю, даже когда акушерка шлёпнула его, новорождённого, по заднице, он не заплакал, а постарался её укусить.
— Поехали, поехали нахуй отсюда! — нервно подпрыгивал на сидении Пётр. — Пока ещё какая-нибудь хуеверть не началась.
Над соседним кварталом низко прошло звено ударных вертолетов. Меня звук вертолетных роторов с некоторых пор сильно нервирует — рука сама ищет тубус «Иглы»19. Не жду я от них ничего хорошего. И действительно — «вух-вух-вух» стартующих с пилонов НУРСов и последующая серия взрывов намекнули, что не просто так они тут топливо жгут.
— Да, давай по возможности дворами, — скомандовал я. — Не выезжая на широкие улицы.
Чёрт его знает, по кому они там шарашат, не попасть бы под раздачу ненароком.
Дворами оказалось ехать тяжело — они давно превратились в поле боя необъявленной войны пешеходных горожан с автомобилистами. Первые вкапывали в проездах столбы и перегораживали арки плитами, вторые бросали машины там, куда смогли через эти надолбы прорваться. В результате массивный внедорожник то продирался между припаркованными машинами, отрывая им зеркала, то лез напролом газонами. Пётр матерился вполголоса, но не затыкаясь, поражая богатством метафор. На удивление — подземный толчок этот район почти не затронул, немного битого стекла не в счёт. Несколько раз на нас кидались одиночные аффекторы, то пытающиеся остановить машину руками, то швыряющие куски кирпича. Мы не обращали на них внимания, стараясь проехать квартал пятиэтажек и вырваться в более широкие проезды новостроек, пока окончательно не стемнело. Вечер накатывался на город на редкость кровавым закатом — низкое солнце красиво подсвечивало дымы пожаров и висящую до сих пор в воздухе пыль. Небо выглядело отличным фоном для зрелищного высокобюджетного голливудского апокалипсиса.
За бортом затрещало, зашипело, и неестественный голос сказал: «…манию жителей! Штаб гражданск…» — и смолкло.
— О, объявляют что-то! — вскинулся Сеня.
Пётр притормозил и открыл окно, однако система оповещения только всхрапнула, хрюкнула пару раз и заткнулась.
— Слушай, а радио у тебя работает? — осенило меня. — Должны же дублировать по ФМ…
Пётр включил магнитолу и уже на третьем канале поймал вполне разборчивое:
— …покинуть город! Оставайтесь дома, помогайте соседям, создайте запасы воды! Карантинные службы имеют приказ стрелять без предупреждения! Организуйте домовые комитеты, пресекайте беспорядки, ожидайте команды врачей и спасателей! Мародёрство будет наказываться по всей строгости военного положения!
— Карантинные, блядь, команды, в жопу их через гланды проебись мелким пропиздом… — злобно прокомментировал Пётр. — Вот как эти мудацкие пиздопляски теперь называются!
— Это «команды врачей и спасателей» с «крокодилов» ракетами по проспекту хуячат? — поддержал его Сеня. — Ну, усраться теперь…
Радио зашипело, передача прервалась, но через некоторое время возобновилась, постоянно прерываемая помехами:
— …использованное террористами биологическое оружие… …необходимые карантинные меры… …понимание. Ситуация под контролем…
Валить-валить-валить отсюда! Оставленный на произвол судьбы город быстро становится очень некомфортным местом для жизни даже без «аффекторов», а уж с ними…
Дверь подъезда неожиданно оказалась заперта. Я удивился — кодовый замок на ней вечно был сломан, скидываться на его ремонт жители не хотели, так что так и жили — нараспашку летом и накидывая на кривой гвоздь упертую откуда-то пружину зимой. Я несколько раз сильно пнул оббитое жестью деревянное полотно.
— Кто там ломится? — послышалось недовольное сверху. Из окошка над подъездным козырьком торчала физиономия всё того же соседа с третьего этажа. Фингалы его налились красивой лиловой побежалостью, нос распух в крупную сливу, губы пельменями…
— Ну, и какого хуя? — поинтересовался я у него.
— А, это ты… — огорчённо сказал сосед. — А я думал, тебя уже…
Не договорив, он исчез из окна, и вскоре дверь открылась.
— Проходи, — сказал он, стараясь на меня не смотреть. — Извини, что утром так… Не знаю, нашло что-то. А тебя тут искали…
— Я в курсе, — коротко ответил я и придержал дверь. — Сеня, бери женщин и веди наверх.
— Давайте быстрей, — поторопил Сеня рыжую, которая всё это время демонстрировала чудеса невозмутимости, и галантно подал руку заплаканной девице. Та руку отвергла и вылезла гордо и самостоятельно, хотя и несколько неизящно, по причине высокой машины и небольшого роста.
Сосед было дёрнулся протестовать, но, увидев свисающую с плеча рыжей винтовку, сразу передумал. Только пробурчал что-то на тему, что «дом не резиновый», но настолько себе под нос, что я решил проигнорировать.
Пётр вылез из машины и пошел за ними, но я остановил его жестом.
— А ты куда?
— Возьми меня с собой, Македонец! — умоляюще сказал он. — Здесь же пиздец полный!
— А нахрен ты нам сдался? — откровенно спросил я. — Какой нам с тебя прок? Ты же всех продал, и нас продашь при первой оказии.
— И куда мне теперь? — тихо и растерянно спросил он.
— Да куда хочешь. Автоматы в багажнике забирай, нам они не нужны. Пользоваться, небось, умеешь, не пропадешь.
— Но…
— Всё, прощай.
Я закрыл дверь подъезда у него перед носом, задвинул наспех приколоченную к ней здоровенную щеколду и поднялся в квартиру.
— Извините, дамы, — расшаркивался там Сеня, — чая не предлагаю, потому что нет ни хрена, всё уже на базе. Там и попьем. А теперь приглашаю всех в сортир!
— Я не хочу, спасибо, — удивлённо ответила девица.
— А придётся… — продолжал веселиться этот шутник.
— Сеня, перестань… как это у вас называется? Троллить ребенка перестань.
— Я не ребенок! — тут же откликнулась девочка. Какие они предсказуемые…