— Я сбегаю! — откликается кто-то юный, и слышен удаляющийся резвый топоток.
Женщину осторожно, под локоть, отводят на открытую веранду ресторана и усаживают за столик. Она кладёт на стол винтовку и опускает сумку на пол. Лицо её усталое, но спокойное.
Кто-то приносит стакан воды, она механически его выпивает.
— Воды, ещё воды! — волнуются люди. — Дайте поесть ей что-нибудь, смотрите, как отощала!
Перед ней ставят тарелку куриного супа, она равнодушно, но быстро его ест, выпивает ещё стакан воды и застывает в неподвижности.
Расталкивая собравшихся, к столику пробирается до квадратности широкий в плечах мужчина с единственным глазом. Второй закрыт чёрной повязкой. Волосы просвечивают сединой, черты лица резкие и властные, но возраст определить невозможно.
— Что случилось? Кто эта женщина? Откуда она взялась? — спрашивает он требовательно. — И что тут за субботник организовался? Заняться вам нечем, товарищи? Ты, пацан, — он обращается к приведшему его подростку, — сгоняй ещё в больничку, будь другом. Скажи, что Палыч просил Елизавету Львовну сюда подойти. Да пусть аптечку захватит!
— Вот, появилась прямо посередине улицы! — быстро докладывает ему кто-то. — Стоит, глазами лупает, Хранителей каких-то требует! А у самой автоматик мелкий в руке и лицо такое странное…
Люди, убедившись, что ситуация под контролем, начинают расходиться, а одноглазый присаживается за столик, небрежно убрав с него винтовку. Он прислоняет оружие к стене, женщина никак не реагирует.
— Кто ты? — спрашивает он. — Откуда? Кто тебе сказал про Хранителей?
— Отведите меня к Хранителям, — говорит женщина. — Вы знаете их. Я вижу, на вас есть их след.
— След, значит? — озадаченно хмыкает одноглазый. — Ну-ну… А всё же — кто вы такая, гражданочка?
— Я никто. Отведите меня к ним, там моё место.
— Тут я решаю, где чьё место, — отвечает мужчина. — И хотелось бы определиться с вашим…
Через улицу к ним спешит пухлая невысокая женщина в белом халате. Её возраст расплывчат — можно дать и двадцать пять, и пятьдесят. Чёрные волосы увязаны в плотный пучок, в руке потёртый белый чемоданчик с красным крестом, лицо доброе и немного озадаченное.
— Ну вот, — шутливо сокрушается она. — В кои-то веки мужчина пригласил меня в ресторан, а тут другая… Где романтика, Палыч?
— В другой раз, Лиза, — качает головой одноглазый.
— Что с вами, милочка? — профессиональным тоном спрашивает она у рыжей.
Та не отвечает, но женщину в халате это не смущает. Она хватает запястье, и, беззвучно шевеля губами, считает пульс, поглядывая на большие наручные часы. Затем достаёт из кармана фонарик, светит рыжей в глаз, приподнимая пальцем веко, просит открыть рот. Та механически повинуется, и названная Лизой светит фонариком ей на язык.
— На первый взгляд с ней всё нормально, — отвечает на незаданный вопрос женщина в халате. — Немного истощена, сильно утомлена, слегка обезвожена. Продолжительный отдых, хорошее питание и горячий душ приведут эту красавицу в норму.
— Она требует подать ей Хранителей, — сообщает одноглазый.
— Вот так прямо требует? — удивляется женщина.
— Отведите меня к Хранителям, — повторяет рыжая. — Там моё место.
— Действительно, требует, — медик выглядит озадаченной.
— Милочка, — говорит она с досадой, — может, вас устроит кто-нибудь попроще? Господа Кришну вам не позвать? Или призрак коммунизма?
— Отведите меня к Хранителям.
— И что с ней делать? — спрашивает одноглазый.
— Может, отвести?
— Рожу я их тебе? — злится мужчина. — Они уж чёрт те сколько не откликались, сама знаешь.
— Так, может, ей отзовутся? — спрашивает Лиза задумчиво. — Что-то в ней есть, знаешь ли, этакое, сродни…
— Но-но! — грозит ей пальцем одноглазый Палыч. — Не надо мне тут этой вашей мистики! Марксизма-солипсизма этого вашего!
— Я не настаиваю, — соглашается с ним женщина. — Но что мы теряем?
— Ладно, — бурчит одноглазый. — Забирай её к себе пока, подержи под присмотром. Я подумаю.
Он поднимает винтовку, крутит в руках, скептически хмыкает, вешает на плечо. Подхватывает с пола сумку, взвешивает на руке, удивлённо качает головой. Прощается и уходит.
Женщина-медик, заботливо придерживая под локоть, поднимает рыжую и неторопливо ведёт через улицу.
— Пойдёмте-пойдёмте, милочка, — приговаривает она успокаивающе. — Полежите у нас денёк-другой, отдохнёте, витаминчики вам прокапаем, глюкозку… А то такая красавица — и так себя запустила, кожа да кости, глазки ввалились, тургор кожи слабый…
Рыжая молча идёт рядом с ней, механически переставляя ноги. Лицо её спокойно и безмятежно. Она пришла, куда хотела, осталось немного подождать.
Артём
До самой цитадели шли молча. Ольга злобно сопела и задала такой темп, что Артём к концу этого марш-броска ног под собой не чуял. Но молчал, чувствуя, что она и так на пределе. И всё же, когда они уже стояли у чёрного столба репера, не удержался и спросил о том, что не давало ему покоя всю дорогу.
— Оль…
— Что? — тон не располагал к беседе, но Артём решился.
— А комплект этот — он действительно позволяет провести с собой двух человек?
Ольга молчала и тяжело смотрела на него, но, в конце концов, неохотно ответила:
— Нет. Это индивидуальное средство, как водолазный костюм. Водолаз может нести кого-то под водой, но этому человеку я не завидую.
— То есть…
— Да, — Ольга шагнула вперёд и теперь стояла с Артёмом лицом к лицу. — Я хотела отнять у него костюм. Мне нужно было только, чтобы он открыл хранилище. И, пока ты не спросил — да, я бы убила его, если потребовалось. И заткнись уже, дорогой, на этом, ради всего хорошего. Репер, вон, запускай.
Артём заткнулся. Ему было что сказать, но всё это не ко времени. Вот вернутся в Коммуну…
— Зелёный, зелёный, зелёный. Или жёлтый-транзит, зелёный, — озвучил он два самых очевидных маршрута.
— Первый, — быстро сказала Ольга.
— Да, давай по зелёненькому, — согласился Борух. — Хватит приключений на сегодня.
— Двигаю, — Артём совместил точки, мельком подумав, что стал это делать легко и привычно.
Мир моргнул, но вокруг почти ничего не изменилось — только каменные стены как будто раздвинулись и вместо чёрных стали серыми. В свете фонарей открылось круглое пространство без окон — возможно, цокольный этаж какой-то башни. В каменной арке — закрытая деревянная дверь, как будто рассчитанная на лилипутов — высотой метра полтора. Земляной утоптанный пол, и только чёрный цилиндр торчащего из него ровно посредине репера обложен вокруг покрытием из толстых старых досок.
— Время? — спросила Ольга.
— Несколько минут, — ответил Артём.
— А это ещё что такое? — Борух показал лучом фонаря на грубо намалёванную на стене надпись: «Kill commie for mammy!»29 Надпись была сделана чем-то неприятно-красным, с подтёками.
Он подошёл к стене и потрогал надпись пальцем.
— Всего лишь краска, но всё же…
— Вряд ли они имели в виду нас, — пожала плечами Ольга. — Насколько я помню, это типичный американский слоган времён маккартизма. Может, в этом срезе похожая история. Совпадение.
— И это тоже совпадение? — Артём показал на верхний торец репера, где лежал придавленный автоматным патроном листок бумаги.
— Семь-шестьдесят два, НАТО, — прокомментировал Борух, покрутив руках патрон. — К М-14 подходит. Ну, или к пулемёту какому ихнему. Чего написано-то?
«Коммунары, убирайтесь!», — прочитал Артём. — По-русски написано.
— И чего это нас так не любят? — спросила скептически Ольга. — Мы же такие хорошие!
— Дай-ка, — Борух забрал у Артёма листок. Покопавшись в разгрузке, достал карандаш, что-то быстро нацарапал, положив лист на поверхность репера. Затем передёрнул затвор пулемёта, поймал рукой в тактической перчатке вылетевший патрон и торжественно водрузил его сверху.
— Вот так вот, вкратце… — сказал он удовлетворённо, прибирая натовский патрон в кармашек разгрузки.
Артём посветил на бумагу — там крупными печатными буквами было написано: «Идите на хуй!»
— Чего ждём? — спросила Ольга раздражённо. — Артём?
— Готов, — ответил он. — Поехали…
Мир привычно моргнул.
— Кто это тут у нас? — раздался смутно знакомый голос. — Надо же, как тесен Мультиверсум!
Артём, проморгавшись от резанувшего глаза солнца, с неприятным удивлением обнаружил направленный на него ствол. Ствол был небольшого калибра, упрятанный в массивный кожух, но легче от этого не становилось.
Их группа растерянно стояла у репера под прицелом десятка военных в геометрическом камуфляже. Впереди, направив оружие персонально на Артёма, расположился их недавний знакомец из замерзшего среза.
— Вы что, читать не умеете? — спросил тот недовольным тоном. — По-русски же написано — нечего вам тут делать. Всё, Мультиверсум для Коммуны закрыт. Руки поднимите, пожалуйста.
— Закрывашка не отросла! — буркнул Борух, неохотно поднимая руки.
Артём последовал его примеру, Ольга, после видимого колебания, тоже.
— И что теперь? — спокойно спросила она.
— Даже и не знаю, как с вами поступить… — покачал головой военный. — Вы, откровенно говоря, не располагаете к гуманности. Ну ладно, машину спёрли, но минировать-то её зачем?
— А зачем вы цыган на площади перестреляли? — спросил Артём, отчего-то совершенно уверенный, что именно вот этот военный с сухим жёстким лицом в гражданских не стрелял.
— Это совершенно не ваше дело, — резко ответил тот, и Артём понял, что угадал — он не в восторге от случившегося.
— Убирайтесь откуда пришли, — сказал военный, помолчав. — Забейтесь в какой-нибудь угол, доживайте свой век и не лезьте больше в дела, в которых не смыслите. В Коммуну мы вас не пропустим. Ваша якобы «Коммуна» — самое нелепое недоразумение Мультиверсума, и она вскоре будет ликвидирована. Руки можете опустить.
Он убрал оружие, повернулся и пошёл, было, к своим солдатам, но потом вдруг остановился, посмотрел на коммунаров через плечо и добавил: