— Привет! — вчерашний Серьёзный Мужик с дробовиком, неформальный глава наших соседей, смотрел на мои развлечения с пистолетами странно.
— Слушай, — спросил он осторожно, косясь на пистолеты. — А не тебя ли Македонцем называют?
— А ты с какой целью интересуешься? — напрягся я.
— Да ищут тут… По описанию здорово на тебя похож.
— И зачем ищут?
— Так это ты или нет?
— Ну, допустим, я.
— Тогда это тебе… — он вынул из кармана массивный брусок спутникового телефона. — На первой кнопке абонент. Велели звонить, не откладывая…
— Да кто велел-то?
— Там скажут. Всё, бывай, дальше твои дела, и я знать о них не хочу.
Мужик сунул мне телефон и ушёл, не оглядываясь. Надо же, страсти какие!
Я некоторое время созерцал похожий на старый мобильник аппарат, потом пожал плечами и нажал первую кнопку. Пошёл набор номера.
Ответили почти сразу:
— Македонец? — уточнил знакомый голос. На расстоянии и через спутник он не так сильно давил на психику, но всё равно почему-то захотелось встать по стойке смирно и ответить что-то типа «по вашему приказанию прибыл». Мощная харизма у того типа, что всучил нам Ирину.
— У аппарата, — ответил я, подавив порыв. — А кто спрашивает?
— Не валяйте дурака, Македонец! — сердито ответил голос. — Вы не выполнили договор, мы вами недовольны.
— Очень недовольны, — добавил он после паузы.
— Обстоятельства непреодолимой силы, — я пожал плечом свободной от телефона руки. — Форс, блядь, мажор.
— У вас время до полуночи текущих суток, чтобы выполнить заказ. Затем мы решим эту проблему сами. Очень радикальным образом решим.
— И что это значит? — спросил я, хотя уже начинал догадываться.
— Очень тревожная международная обстановка сейчас, — сказал голос печально. — Коварный агрессор, мирное население, огромные жертвы, ужасная трагедия… Ну, вы понимаете.
Я понимал.
— До полуночи! — напомнил голос.
— Но… — начал я.
— Ничего не хочу слышать, — прервали меня на полуслове. — Я верю в вашу изобретательность и стремление выжить. Прощайте.
Телефон пискнул и отключился. Я выругался.
— Это что за древняя мобила у тебя, Македонец? — Сеня бесцеремонно взял у меня из руки аппарат и прочитал: — «Иридиум». Спутниковый! Ни хрена себе! И что говорят?
— Говорят, — я оглянулся на Ирину, грустно сидящую на деревянном поддоне, притянул Сеню к себе и сказал тихо, — что если мы не сделаем, на что подрядились, то в полночь на нас упадёт ядерный боеприпас.
— Даже так?
— Да-да. Мировая общественность будет шокирована чудовищным злодеянием американской военщины. Или китайской. Или корейской. Или… кто там ещё входит в ядерный клуб?
— Англичане…
— Вот, у этих точно рука не дрогнет, те ещё гандоны! Но Родина за нас отомстит, Сеня, будь спокоен.
— Вот охуеть теперь совсем, — сказал поражённый Сеня. — Отличное окончание отличного дня.
Зелёный
Проснулся резко, не сразу поняв, что меня разбудило. Посмотрел на часы — полпятого утра. А сколько по-местному — понятия не имею.
«Бум!» — что-то где-то грохнуло. «Тра-та-та-та!» — зашёлся длинной очередью автомат, его партию подхватили ещё несколько, и всё это мешалось с неприятным громким треском, как будто кусок за куском рвали ткань. Хлопнул подствольник, бухнула граната, стрельба нарастала — где-то совсем рядом шёл серьёзный уличный бой. Перекрывая весь этот оркестр, выдал свою басовую партию крупнокалиберный пулемёт.
Ленка встала с постели, прошла в прихожую, подняла с пола свою винтовку и автомат.
— Оставайся здесь, — сказал я ей.
Ещё не хватало, чтобы её шальной пулей убило. Сам я, поколебавшись, всё же решил пойти и узнать, что происходит. Может, нам пора сваливать, не дожидаясь утра? Прицепил на ремень кобуру, взял винтовку и, совершенно не почувствовав себя от этого спокойней, вышел из комнаты. Коридоры были пусты — никто не выскакивал, не метался, не спрашивал испуганно, что случилось. Я спустился по лестнице и вышел на улицу. Стрельба, достигнув максимальной интенсивности, стала быстро утихать и вскоре прекратилась. Я, вовсе не уверенный, что поступаю правильно, пошёл на крики и ругань, чтобы узнать последствия. Это было, наверное, не очень умно — в конце концов, откуда мне знать, кто победил, и не примет ли победившая сторона меня за представителя проигравшей? Но обошлось. Кто-то из военных, толпящихся возле дома с выбитыми дымящимися дверями и очень дырявыми стенами, помахал мне рукой, и я по пластырям на лице узнал Боруха.
— Что тут? — спросил я его.
— Попытка прорыва. Вошли через репер, взорвали двери. Если бы здесь была только председателева милиция — конец бы Коммуне. Они, наверное, несколькими партиями переходили — накопили человек тридцать, только потом рванули. Это не разведка была, а нешуточный ударный отряд.
Борух был на удивление разговорчив сегодня.
Командовал высокий белокурый полковник с неприятным лицом. Под его руководством из дверей выносили тела. Пахло порохом и кровью.
— Одного из милиционеров они утащили с собой! — громко доложил кто-то изнутри.
— Нельзя оставить им источник информации, — заявил полковник. — Группе подготовиться! Где наш оператор?
— Я, тащполковник! — отрапортовали из темноты. — Четыре минуты готовность репера!
— Борь, не хочешь тряхнуть стариной? — спросил полковник у Боруха.
— Да, пожалуй, — ответил тот и надел шлем-сферу.
Подбежал военный, знаки различия которого были не видны под бронежилетом. Он принёс ростовой щит из какого-то тёмного металла и встал первым, спиной к реперу. Борух, зарядив новую ленту в пулемёт, встал за ним, ещё несколько человек выстроились сзади, формируя клин — остриём от репера наружу. Замыкающим был оператор, которого я узнал по планшету — такому же, как конфискованный Леной у Артёма.
— Пленных не брать, раненых не оставлять, — сказал подошедший полковник. — Пошли!
— Готовность! — доложил оператор. — Поехали!
Я впервые увидел реперный переход со стороны. Люди, напряжённо стоящие с оружием в руках, задрожали, как изображение на сбоящем мониторе, и исчезли. Казалось, на долю секунды их силуэты повисли, нарисованные в воздухе клубящейся тьмой, — и всё, как и ни бывало.
— Тайминг репера? — спросил полковник.
— Восемь минут, — ответили сзади.
— Пятиминутная готовность!
Военные забегали, засуетились, в окне появился толстый пулемётный ствол, солдаты тащили мешки с песком, складывали из них стрелковые ячейки. Я почувствовал себя лишним и вышел на улицу. Светало, было прохладно, и ложиться спать уже не хотелось.
О том, что эти пять минут прошли, догадался по крикам и мату, донесшимся из помещения. Все вдруг забегали, кого-то понесли на носилках, подлетел антикварный грузовик, оснащённый вместо кузова белой будкой с красными крестами. В грузовик, матерясь, грузили стонущих раненых, среди них был щитоносец — не спас его, похоже, тяжелый броник. Борух вышел последним, вытащил и прислонил к стене щит, поковырял пальцем задумчиво его поверхность.
— Ну как, отбили? — спросил я.
— Нет, — коротко ответил он, — но языка они не получили.
Я не стал выяснять подробности.
— Очень сильно их скорострелки шьют, — пожаловался Борух. — Никакой броник не держит. Если бы не щит — все бы там остались.
— И что теперь? — спросил я.
— Да хер его знает, — пожал он плечами. — Мы им тут здорово наваляли — они засады не ждали. Да и там добавили неплохо. Но это тупик.
— Почему? — не понял я.
— Они уже не могут прорваться в Коммуну — разом крупные силы через репер не перебросишь. Везде, где попытались, огребли. Хуже всего было на одном репере, где они выломились в какой-то бронемашине. Ребята её с граников расковыряли, но с большими потерями. У неё какая-то особо мощная стрелялка, танк в решето раздырявило… Теперь все реперы окружают бетонными столбами и минами, ставят ДОТы… Но и мы в том же положении — хрен прорвёшься. Я ж говорю — тупик. Мы в осаде.
— Печально, — покачал я головой и, пока Борух увлечённо ковырял вмятины на щите, потихоньку покинул место событий.
Дело в том, что мне пришла в голову одна неприятная мысль — рано или поздно (причём, скорее рано) до кого-то из коммунаров дойдёт, что, при такой изоляции реперов, у них остаётся один способ обойти осаду — некий автомобиль, который я уже привык считать своим. И, как только эта идея осенит их Совет, как долго я останусь владельцем этого транспорта? Да ровно столько времени, сколько нужно для отдачи приказа на конфискацию. Так что я рванул за Ленкой почти бегом — чёрт с ней, с обещанной помощью, тут бы при своих остаться.
Не успели буквально чуть-чуть — хотя жена моя впервые в жизни не потратила на сборы и двух минут. С Палычем столкнулись прямо возле машины — он предусмотрительно прихватил с собой пару каких-то вооруженных людей в штатском.
— Пришли проводить? — спросил я его.
— А вы никуда и не отправляетесь, — отрезал он. — Во всяком случае, на этой машине.
— Начинаю заново осмыслять глагол «скоммуниздить», — сказал я нейтральным тоном.
— Случай крайней необходимости! — отмахнулся от меня Палыч.
— Ну да, ну да… — не сдавался я. — Хранителям это расскажите. У них, вроде, тоже необходимость.
— Мы не можем рисковать утратой единственного канала в Мультиверсум! А Хранители — не ваша проблема.
— Отчего же единственного? У вас ещё костюмчик есть. Как раз моя жена его вам доставила. Та самая жена, которую мне обещали вернуть Хранители. Для чего и нужна вот эта машина.
Я положил руку на борт, и люди в штатском торопливо навели на меня болтовые карабины вида довольно антикварного. Эти люди не выглядели солдатами, какие-то ополченцы или народная милиция, но пуля есть пуля. Лена сдвинулась в сторону и опустила руку в спортивную сумку — у неё там коротенький автомат. Похоже, память Карлоса толкает эту сущность к простым радикальным решениям, но я бы не хотел переводить конфликт в эту плоскость.